Подхожу сейчас к подъезду, какие-то чуваки разгружаются. Я здороваюсь, открываю, спрашиваю: «Вам дверь подержать?» Мужик здоровый смотрит на меня и говорит: «Было бы... Было бы приятно, если б такая женщина дверь подержала! Нет, спасибо, у нас много вещей». Даа, месье знает толк в комплиментах. Что значит думать по ночам всякие няшности — сразу мужики комплименты делают! Ну, я ж только дверь подержать, а не что-нибудь ещё. Да, я прям воспряла: лучшее, конечно, впереди, пора, пора понаехать в Питер.
Обнимашки-обнимашки! Самое главное — показаться с нужного ракурса. («Пиаф», 1974) Думаю, что это мне так нравится под таким углом у него закрытые глаза, лоб и переносица. А потому что похож на дуала моего! ^__^
– Какая интересная, свежая дискуссия, – восхитилась Элеонор, спасая положение. – Ах, как я жалею, что не приглашала вас прежде. Виктор улыбнулся и, сложив губки бантиком, взглянул на неё с такой кокетливой благодарностью, словно все должны были уверовать в прекрасного принца, спасающего жизнь не только на страницах школярски слащавых пьесок, но и в реальности. – Я польщён твоим приглашением. Очень многие добиваются такой чести, но тщетно. Чем я заслужил? Удивительно, что нас вновь свела судьба. Элеонор снисходительно улыбнулась. – Ты же в неё не веришь. – А теперь верю! – Истинный христианин должен верить не в неё, – покачала головой Элеонор. – Мне проще основать новую религию и верить в то, что верю. Могу ли я рассчитывать на признание? – Одной рукой он сжал её ладонь, другой обхватил тонкое запястье поверх браслета. Я оторопела. Ему как будто хотелось произвести впечатление, шокировать, как будто он получал удовольствие, выставляя напоказ нечто сокровенное. То, что за ним водилась такая слабость, меня не удивляло, но при чём здесь Элеонор? Обычно друзья так странно себя не вели и не хватали друг друга с такой недружеской страстью. Даже со мной Виктор не позволял себе излишней экспансивности, хотя бесцеремонно таскал меня по сортирам. Но я, наверное, была не в счёт. «Может, она его сестра?» – подумала я, отказываясь предполагать что-то ещё. Тип лица у них похожий, оба высокие, худые. Глаза, правда, разные, да и нос тоже. Но ведь они могли походить на разных родителей, быть единокровными, единоутробными или вообще сводными. Виктор и Элеонор – ну, чем не имена для брата и сестры? Может, она специально к его приходу поставила эту дурацкую пьесу и с умыслом спрашивала мнение о ней? А если автор – кто-то из них двоих? Вдруг конфликт вовсе не выдуман, а буквально перенесён из их жизни? Потому-то они долго не виделись, но до сих пор всё ещё пытаются друг другу что-то доказать? А если всё-таки романтическая привязанность? Мне было стыдно подозревать Виктора в чём-то подобном, но не в его ли отношениях с сестрой крылась истинная причина размолвки с Жозе? Боясь проронить хоть слово, я от волнения зажала рот рукой. – Лишь признание? И всё? Что с тобой? Не помню тебя таким взволнованным. – Элеонор ласково улыбнулась, будто разгадала его нехитрую тайну. – Я сам себя не помню! – Какие липкие ладони. У тебя на них воск? Разве это не симптом? Виктор чуть не подпрыгнул и метнул на неё дико вспыхнувший взгляд. – Большинство реакций своего организма я могу контролировать, но не кожно-гальваническую. Я не удержалась и хихикнула. Да уж, наверное, он много чего не мог контролировать, если скакал до потолка от уязвлённого самолюбия. – А раньше тебя не прельщали мелкие алмазы. – Элеонор слегка потянула на себя руку, и Виктор торопливо её освободил, отдёрнув свою за спину. – Ну, перестань! Ты настоящий бриллиант! Мечта, чарующая грёза! – Дурачок, – усмехнулась Элеонор. – Если тебе так интересно, можешь убедиться. – Она расстегнула тоненький браслет на левом запястье и вытянула на столе, где лежал веер. Виктор кинул острый взгляд на драгоценность, презрительно сощурился и сцепил пальцы в замок. – Культ бриллиантов навязывают женщине не уверенные в себе мужчины. Они боятся отказа и пытаются купить её за побрякушки. – А ты завидуешь? читать дальше– Кому? – С крайним скепсисом Виктор качнул головой. – Нахал. Если так хочешь, я подарю тебе эти фамильные алмазы. Но сначала поцелуй мою туфельку. – Элеонор выставила вперёд левую востроносую лодочку и указала на неё. Алмазы! Вдруг я поняла, что Виктор выразился вовсе не фигурально. Неужели у них с сестрой спор из-за наследства? Из-за этого самого алмазного браслета, который носила Элеонор? Ну, это, пожалуй, тоже было ужасно, хотя и немного лучше, чем странное влечение. – Хорошо, снимай, – без колебаний согласился Виктор. – Вряд ли тебе будет удобно, если вздёрну твою ногу вверх. – Ещё чего! Ты ведь у нас благородный рыцарь? Ну так встань на колени и поцелуй, как полагается рыцарю. – Какое самодурство. Ты пьяна? Усмехнувшись, словно подтвердилось то, что она и так отлично знала, Элеонор забрала со стола браслет и стала надевать его. – Как большинство самоуверенных и трусливых плутов, ты просто болтун, не способный на сильный поступок. – Сильные поступки и бессмысленные выходки – это разные вещи, – жёстко парировал Виктор, но тем не менее с какой-то упрямой злостью опустился с дивана на колени. – Не такие уж бессмысленные. – Элеонор нагнулась к нему, протянула руку в его правый карман и вынула небольшую коробочку, похожую на футляр для миниатюрного ювелирного изделия или на таблетницу. – А это что? – Моё лекарство. – Виктор сжал её левое запястье и потянулся, чтобы отобрать коробочку, но Элеонор переложила находку в другую руку и, встав, подняла высоко вверх. – Неужели? Чем же ты болен? Или там ампула с ядом, чтобы отравиться в случае, если никто не купится на твои дешёвые фокусы? – Зачем травиться, если можно отравить? – сквозь зубы процедил Виктор. Дёрнув Элеонор за запястье, он вскочил и так резко вырвал у неё коробочку, что мы обе невольно ахнули.
– Всё тот же, – кивнула она, – и ничего время с тобой не делает. Разве что наконец-то начал уставать, это заметно. Виктор подбоченился левой рукой, отведя полу расстёгнутого пиджака за спину. – Не чувствовать усталости было бы тревожным симптомом. Важны не только чувства, но и то, как ими распорядиться и какой это даст результат. Если композиторам, поэтам, драматургам привычно вкладывать личные переживания в свои труды, то, пожалуй, в некоторых случаях и я могу это делать. Хотя для них это и проще, и естественнее – тут я им даже завидую. Элеонор улыбнулась. – О, у тебя своя философия? Прекрасно. Что, всё-таки наш мальчик вырос, возмужал? Скромно прикрыв глаза, он с лёгкой иронией повёл бровью. – Мне везло на учителей, даже на тех, кто не догадывались, что я у них учусь. – Талантливые драматурги – хорошие учителя. Кстати, как тебе наш спектакль? – Забавно, – кивнул Виктор. – Нужно ещё осмыслить. О пьесе говорить не буду, поскольку имел честь работать с автором. Элеонор так весело рассмеялась, что даже качнулась назад. – Изящное оправдание! – Во всяком случае по тексту ставить медицинский диагноз ещё рано. Оценив прямодушный ответ, она крепче взяла Виктора за руку и вдруг обратилась ко мне: – Надеюсь, ты с автором не знакома и поделишься впечатлениями. Хочу думать, что тебе понравилось. Я пожала плечами. – Вообще не уверена, что всё поняла, но, честно говоря, мне не очень. Конечно, хорошо, когда воспевается смелость, свободолюбие, умение бороться за своё счастье. И принцесса – молодец, проявила характер и выбрала любовь, но брата её осуждать я бы тоже не стала. Если они с сестрой – принц и принцесса, то на них целое королевство, которым надо ведь как-то управлять, заботиться о казне, о подданных, о том, чтобы соседи войной не пошли и всякое такое. Мне бы на месте принца было бы обидно, если сестра вдруг бы решила бросить всё и умчаться с каким-то авантюристом за тридевять земель. А может, принц тоже мечтает, чтобы за ним прискакал добрый рыцарь и увёз его от забот и проблем? Знаю я таких принцев. читать дальшеОни же сами о себе с трудом позаботиться могут, а тут ещё целое королевство на плечах. Шутка ли! Может, он просто боится, что без сестры не выдержит. И кому он вообще такой нужен и где найдёт дурака, готового делить с ним бремя власти? Да принц не то что напуган – он в отчаянии. А решение принцессы уехать – это для него настоящее предательство. Пьеса его осуждает, мол, он такой вредный, злой, такой собственник. Но если человека предать и поставить в безвыходное положение, любой обозлится и станет вредным, да ещё и жестоким к тому же. Осуждать-то всегда легко, но проблему этим не решить. Конечно, тогда остаётся только бежать и всё сваливать на козла отпущения, тем более если он такой-сякой и его вроде не жалко. А это по большому счёту это безответственно и аморально. Лично мне бы пьеса больше понравилась, если бы герои не обвиняли друг друга, а сели бы договариваться, как они будут решать общую проблему. А вдруг было бы лучше, если бы прекрасный рыцарь не увозил бы принцессу неведомо куда, а остался бы с ними и попробовал делом помочь? Болтать-то все рыцари горазды, а как подставить плечо, так никого нет. Вот… Ну, в общем, это моё личное мнение. Я почувствовала, что, кажется, увлеклась, и поскорее свернула размышления. Лучший друг и лучшая подруга смотрели на меня, едва сдерживая улыбки. – Оригинально, – заметила Элеонор. – Никогда ещё не слышала таких рассудительных отзывов. С автором спорить не принято, особенно если он кого-то высмеивает или обличает. Когда публике дают возможность посмеяться, она смеётся надо всем. – Разумеется, ведь смех улучшает функционирование организма, – авторитетно молвил Виктор. – Возможно, у принца-похитителя своё королевство и своя сестра, которую у него увезли. Например, похищения сабинянок – часть местной культуры. – Тогда это называется «круговая порука». Каждый нормальный человек с этой порочной практикой будет бороться, – возразила я. – Ради благородной цели герои опять же могли бы объединиться. – Нормальный человек поостережётся вмешиваться в чужие интимные отношения, – не глядя на меня, продолжал Виктор. – Нет ничего сложного в том, чтобы кого-то привязать к себе. Но что будет, когда все поймут, что нужно было создавать собственную семью, а время упущено? Скандалы, взаимные упрёки, шантаж, а в итоге сломанная жизнь? Хвататься за юбку сестры не только эгоистично, но и недальновидно. Я хотела ввернуть ему: «У кого что болит», – но хмуро прикусила губу. Выговаривал ли он мне за мою искреннюю заботу о нём, или просто болезненно реагировал на такие разговоры, тему лучше было не развивать. – Какая интересная, свежая дискуссия, – восхитилась Элеонор, спасая положение. – Ах, как я жалею, что не приглашала вас прежде.
Слегка ошалелая от скомканной интермедии, я выдохнула и на всякий случай подмигнула Виктору, чтобы не огорчался. Он с таинственной улыбкой опустил взгляд, не рискнув что-то комментировать при даме. Элеонор сделала навстречу ему пару шагов, но, словно опасаясь приближаться, остановилась и положила веер на столик. Заглушая пересуды и смешки, из залы неслось бередящее душу, нежное и встревоженное аллегро. – Музыка для воспоминаний. Не знал, что Гюстав теперь так популярен, – иронично произнёс мой друг, хотя мне казалось, его больше нас обеих устраивало молчание. Элеонор с любопытством взглянула на него. – Гюстав эмигрировал на родину, что в его случае равносильно самоубийству. Но после смерти хороший композитор становится гениальным. – Он не из тех, кто гонится за славой такой ценой. От чего же он бежал? От любви? Это бесполезно. Элеонор с лёгким упрёком качнула головой, подошла ближе, прямая и строгая, и опустилась на диван. – Как смело ты стал рассуждать. Куда же исчезал так надолго? Меня больше интересовало, с чего Виктор вздумал изображать из себя знатока в любви. Ничего удивительного не было в том, что они с Элеонор знакомы и обращались друг к другу на «ты»: она поддерживала многих молодых и талантливых. Но с чего он распушил перед ней павлиньи перья? Или он так стеснялся своей неустроенной личной жизни, что сразу пускал пыль в глаза, заранее прикрывая уязвлённое самолюбие? Тогда это был хороший знак: не всё ещё потеряно. Он боком присел на самый краешек дивана, будто едва дерзнул сидеть при королеве, и порывисто, алчуще прижал к губам её левую руку. Высокий, светлый лоб, чуть нахмуренные брови, трогательно опущенные ресницы – в его тонком смиренном лице было столько одухотворённости, трепета и даже страдания, что во мне всколыхнулась волна жалости. Невольно хотелось, как ребёнка, обнять его, прижать к сердцу и успокоить: всё будет хорошо! – Не знала, что сентиментальный пыл опять в моде, – произнесла Элеонор, не отнимая руки. – Мне понравилось, как ты обаял моих гостий. Давно так не веселилась. Её искреннее расположение меня успокоило. Теперь хотя бы не мне одной воевать за счастье друга. Элеонор умела разговаривать с мужчинами и безошибочно нажимать на правильные рычаги. Она-то его приободрит, уж у неё-то хватит и такта, и опыта, чтобы подтолкнуть его к верному решению. Виктор опустил её руку, деликатно держа в ладонях, и улыбнулся. – У меня широкий диапазон. Я никуда не исчезал, очень много работы. А я до неё жаден, ты знаешь. – Его глаза светились мягким светом, как у паломника, после долгих испытаний достигшего благословенной обители. Весь мир словно перестал для него существовать, а с миром в том числе и я. Да, Элеонор действовала на мужчин потрясающе, даже на тех, кого женщины интересовали исключительно в качестве пациенток. – Да, ты всё тот же, и ничего время с тобой не делает. Разве что наконец-то начал уставать, это заметно.
Вчерашний день и сегодняшняя ночь — в итоге готов клип по «Вне закона». Предупреждение: стёб, слэш и мордобой. Пейринг — сначала Рожинский/Жордан, потом Жордан/Рожинский... В общем, сами разберутся! (Кстати, «c'est homme de la nuit» — по ходу, не столько «человек ночи», а «мужчина на ночь».)
Dans le noir de la soirée Je t'ai vu de loin Mysterieux et malicieux Je t'ai effleuré la main
I'm folle de toi
Doo wee doo wee doo wee doo wap Cet homme, cet homme, c'est homme de la nuit Oh oh doo wee doo wee doo wee doo wap Cet homme, cet homme, c'est l'homme de ma vie
Dans le noir en te touchant J'ai imploré la lumière J'ai voulu te capturer Mais tu t'es évanoui
I'm folle de toi
Doo wee doo wee doo wee doo wap Cet homme, cet homme, c'est homme de la nuit Oh oh doo wee doo wee doo wee doo wap Cet homme, cet homme, c'est l'homme de ma vie
«ton image abusive par magie m'arrive, mais la nuit seulement la nuit... le plaisir de ma vie»
В темноте ночи Я тебя увидела издалека Загадочно и лукаво Я до тебя дотронулась рукой
Я без ума от тебя
Этот человек, этот человек – это человек ночи
Этот человек, этот человек – это человек моей жизни
В темноте, прикасаясь к тебе, Я умоляла свет Я хотела тебе сдаться Но ты исчез
Я без ума от тебя
Этот человек, этот человек – это человек ночи
Этот человек, этот человек – это человек моей жизни
Твой образ исчезает с прибытием дня И ночь, только ночь – удовольствие моей жизни
Христос воскресе! Весенней лёгкости всем, света и тепла!
Всё-таки успела вчера посвятить кулич. Сначала не хотела идти: ненавижу очередь, поиски места, пререкания... Если б не пошла, мама бы запереживала, а врать, чтоб её не огорчать, в такой день было бы совсем нехорошо. В общем, пришла без семи минут восемь вечера, а святили до восьми. Подхожу, батюшка уже начал кропить столы. Думаю, может, уже и не выйдет. Подбежала, быстро вытащила кулич и яйки, развернула, а тут и он окропил. Пара секунд — можно идти обратно. Зато сколько счастья, что успела! Практически чудо. И нехай яйки не крашеные, зато, пока в интернете сидела, они у меня подгореть с одного боку успели. Как сказал дуал, не только сварила, но и поджарила. Весело! Счастье быть Гексли.
Передо мной стоял врач, готовый даже консультациями в светском салоне исполнять свой профессиональный долг. – Да, тема для многих значимая. Если честно, я не сторонник мучить здоровый женский организм какими-либо специальными диетами. И тем боле не сторонник того, чтобы при отсутствии медицинских противопоказаний мучить организм ослабленный. Пищевое поведение человека по природе животно, и не следует этого стесняться. Наш вид всеяден, и это большое преимущество с точки зрения его выживаемости. К счастью, мы не ежеминутно пребываем в сознательной заботе о ней, нам не нужно думать за всё человечество, однако наше личное здоровье, работоспособность и даже эмоциональное состояние во многом зависят от нашего питания. Каждый тут может вспомнить сказанное ещё в Древней Греции: «Ты то, что ты ешь». С Гиппократом, конечно, не поспоришь, но я бы трактовал его слова шире: прислушивайся к себе. В целом есть три основные принципа здорового питания. – Он поднял руку с двумя загнутыми пальцами, мизинцем и безымянным, и, как фокусник, поочерёдно загнул остальные. – Умеренность, разнообразие, сбалансированность. Всё предельно просто, хотя чем проще и понятнее принципы, тем сложнее бывает их придерживаться. Разумеется, нужно знать меру, как и во всём, но ограничивать себя стоит не в выборе продуктов, а в количестве поглощаемой пищи. К тому же без глубокого, детального понимания своих потребностей невозможно правильно удовлетворять их. Если хочется определённой еды, возможно, организм подаёт сигнал о нехватке каких-либо веществ, которую нужно восполнять, в том числе с помощью сбалансированного рациона. Конечно же, тут я не говорю о разного рода пагубных зависимостях. Если упростить, лекарство или яд – обусловлено дозой. В общем, я бы не рекомендовал полного и окончательного отказа от пищи животного происхождения. Например, в мясе присутствуют все необходимые аминокислоты, хотя они и достаточно трудно усваиваются. На него смотрели, как зачарованные, но, по-моему, кроме меня, привычной к его дискуссиям с Жозе, моего друга никто не слушал. Все, кто был в зале, перетекли к нам. Виктора облепила толпа юных прелестниц, будто наконец дорвавшихся до заветной цели, и я сама не заметила, как оказалась среди чёрного шёлка, стекляруса и кружев. Так вот что надо было делать, чтобы стать своей, – не выделяться. И как я только посмела прийти на девичник в брюках, а не в платье, да ещё и под ручку с мужчиной, на которого сначала боятся взглянуть, а потом жадно таращатся и строят глазки? Мне стало смешно и внезапно даже немного жаль глупышек. Вот бы им крикнуть, чтобы особо не надеялись: вряд ли обаяшка доктор смог бы ответить хоть одной из них чем-то большим, чем банальная вежливость, и хоть одну выделить мало-мальски сносным мужским интересом. – Значит, вы не советуете отказываться от мяса? – очнувшись, переспросила хозяйская протеже. читать дальше– Нет, как и от всего, что вы любите, – ответил Виктор, отплывая от меня и потянув за собой и её, и весь сонм прилипчивых поклонниц. – Опять же, повторюсь, если продукт не запрещён вам по медицинским показаниям. Но если вы чувствуете в отказе от чего-либо острую физическую, моральную или эмоциональную потребность, – откажитесь. Возможно, именно вам этот решительный шаг придаст сил, принесёт психологическое удовлетворение и в конечном счёте гораздо большую пользу. Практически любую еду можно заменить аналогом, с которым организм получит все необходимые вещества. – Скажите, доктор, а мне нужно худеть? – осмелев, спросила другая помощница Элеонор. Мой бесстыдный дружище оглядел красавицу с головы до ног, будто искусствовед, определяющий подлинность статуи. – Ну что вы, с вашей конституцией и вашими физическими нагрузками – не нужно. Иначе вы рискуете заработать истощение. И не слушайте никого, кто советует вам снижать вес. У вас всегда будет прекрасная фигура, это от природы. Счастливая донельзя красавица заулыбалась и произнесла что-то ещё, но тут поднялся восторженный гвалт и её слова потонули в новых вопросах. – Доктор! Доктор! Скажите, есть ли универсальные рецепты, как сохранить фигуру? – Рецепты простые, – всё с большим воодушевлением отвечал Виктор. – Я уже называл три принципа. Добавить к правильному сбалансированному питанию можно разве что соблюдение режима дня и оптимальные физические нагрузки. – Какие же нагрузки вы посоветуете? – Физическая активность какого угодно рода. Что нас больше всего вдохновляет и окрыляет? Конечно же, любовь. У меня отвисла челюсть. Любовь! Да уж кто бы говорил! Вместо того, чтобы вещать про неё девочкам, падким на романтичных медиков, лучше бы разобрался со своей личной жизнью. Мамзели стеснительно засмеялись, уже без ума от сладкоречивого доктора. У кого-то даже хватило глупости осведомиться: – Это ваш личный рецепт? Виктор скромно улыбнулся. – Профессиональная этика предусматривает, что, прежде чем назначать лекарство, врач должен опробовать его на себе. Во всяком случае это всегда считалось хорошим тоном. – И, словно ему всего сказанного мало, он расстегнул пиджак, отвёл полы назад и, подбоченившись, без тени смущения продемонстрировал свою талию. Ну, это было уже ни в какие ворота. Я разозлилась. Позёр! Неужели он не понимал, что после провокационных выходок ему начнут вешаться на шею? Месть за меня, может, и была делом благородным, но всё же нельзя так издеваться над девичьей наивностью, несмышлёностью и естественным желанием нравиться и любить. Как бы увлечённо Виктор ни читал велеречивые лекции о здоровом образе жизни, чувствовалось, что он и вправду питался вниманием к себе. Конечно, абы кому пудрить мозги куда проще, чем налаживать настоящие отношения с тем, кого любишь. Я уж и не знала, возмущаться мне или жалеть его. Полностью теряя самообладание, женский коллектив завизжал и чуть не попадал в обморок от восторга, а мне со стыда хотелось провалиться на первый этаж. Виктор был таким тощим, таким худеньким, как будто затянулся в корсет. И этот сухофрукт таскал меня по женским уборным? И этому хлюпику я не могла дать отпора, хотя справлялась даже с бешеной Мадлен? От расстройства я отвернулась, нашла на столике розетку с орешками и, закидывая себе в рот сразу полгорсти, увидела в дверях Элеонор. Приветственно махнув сложенным веером, она порхнула ко мне и расцеловала в обе щёки. – Вот вы где! А почему не пошли слушать музыку? – Мы тут слушаем. Ну, решили поужинать под это дело. – Разжав ладонь, я показала ей кешью. – Может, лучше кухарку вызвать? – заботливо спросила Элеонор. – Нет-нет, если ушла, то не надо. Я уже почти наелась, а если что, состряпаю какой-нибудь супчик. Она с улыбкой взглянула на мой провиант, затем обернулась к Виктору и покачала головой. – Как невежливо! Твой друг срывает мне концерт. – Прости, сначала я его задержала, потом и все атаковали. Он сейчас, похоже, редко бывает в приличном обществе, а во внимании нуждается как никогда. – Вот как? Ничего, я всё исправлю. – Она успокаивающе коснулась моей руки и отошла к своим подружкам, мягко повторяя тем, кто на периферии: – Концерт, идёмте слушать концерт. И внезапно легкомысленное сборище самоорганизовалось. Заводила, которая первой начала приставать к Виктору с вопросами, подхватила «концерт! концерт!», и за какие-то пару минут всё лебединое стадо весело упорхнуло обратно в залу. Остались только мы с моим другом и Элеонор.
Он прошёлся к полузанавешенному окну и, отодвинув плотную штору и лёгкую пелену тюля, выглянул на улицу. – Ну как, недурно? – поинтересовалась я. – Сойдёт, – был суровый вердикт. Обернувшись, Виктор стрельнул на меня лукавым взглядом, продефилировал обратно, словно красовался перед кем-то, и ткнул пальцем вверх. – Твоя комната на третьем? – Ага. Хочешь посмотреть? – Успеется. А комнаты хозяев тут? – На первом. Они люди крепко стоящие на земле. – Да, однако высоковато тебя сослали. Неужели Элеонор не могла найти для тебя конуру получше? – Он сел на диван и закинул ногу на ногу с таким видом, с каким обычно посредственные аферисты пыжатся изображать аристократов. Я фыркнула, подбежала к нему и, запрыгнув рядом, ткнула обеими руками его длинное узкое бедро. – И вовсе не конура, а мансарда! Ты чего привередничаешь? Я люблю высоко, хоть по утрам и приходится нестись вниз по лестнице, а вечерами ползти вверх. Но не наоборот же! Прекрасная уютная спальня с видом в сад. Никакого уличного шума, тихо, спокойно, за окном колышутся ясени... – Мне опять вспомнилось ночное происшествие, и я осеклась. – Вот-вот слетятся на мой голос, – почти шёпотом предупредил Виктор, наклонившись ко мне и указав на приоткрытую в залу дверь, хотя нас вряд ли могли оттуда услышать, пока играл рояль. – Если хочешь что-то сказать... – Давай потом, ладно? Зачем тебе мои глупые капризы? Я и так наговорила всякой ерунды. Ненавижу быть капризной девчонкой. Он поднял брови и ответил в прежней зазнайской манере: – Но ты ведь приличная девушка? Приличной девушке в приличном доме и вести себя подобает исключительно прилично. – О, ты ещё не знаешь, насколько я неприличная! – Смеясь, я схватила его руку и трагически прижала её к своему лбу. – Ну-ка, признавайся, что за коварный, злобный план мести ты вынашиваешь? – Да пустяки, всего лишь коварно пущу в ход своё обаяние и злобно всех очарую. Я со смехом подбросила и вновь поймала его послушную ладонь. – Почему-то так и подумала! А перед тем, как наводить злобные чары, не мешало бы подкрепиться. Ты как, голоден? Я что-то очень есть хочу. Если не сказать больше! – Больше? Это как? – Набить брюхо! – триумфально воскликнула я и, вскочив, подбежала к столу с выставленными сладкими угощениями прямо напротив нас. читать дальшеВиктор искренне, чуть приглушённо засмеялся. – Приятного аппетита! Ну, ты ведь даже кофе не пила, когда мы встретились. – Да с утра только на одном кофе и сижу, уже запах не могу выносить, до тошноты, брр! – Я разглядывала стол: шоколадные конфеты, цукаты, орехи, грушевые бисквитные гнёзда с имбирём, конвертики с повидлом, фрукты, орехи, помадка, безе, суфле – всё это было прекрасно, но не то. – А я сегодня решил плотно поужинать энергией молодых и наивных барышень. – Виктор тоже поднялся с дивана и пошёл за мной. – О, вот как? А вчера в ресторане у тебя на ужин были молодые и наивные маргиналы? – Ну, они не так питательны и сойдут лишь для закуски. – Да ты гурман! Зато этой пищи всегда в избытке, – пошутила я и разочарованно вздохнула в мечтах о чём-нибудь сытном и горяченьком: – Эх! А нормальная еда здесь есть? Пюре с ножкой, фрикадельки или хотя бы чечевичная похлёбка. Героическая песнь сменилась изящной салонной музыкой, и к нам, как и предсказывал Виктор, потянулись первые ласточки – вернее, чёрные лебеди. Словно невзначай, в боковую дверь вошли две подружки – как раз те, которые смеялись надо мной вместе с той гадиной. – Если продукты в наличии, могу приготовить, – к чему-то сказал Виктор, приняв мой риторический вопрос на свой счёт. – Да ну... Спасибо, нет уж, я сама. Не привыкла, чтобы мне прислуживали. Пойду на кухню, может, найду чего-нибудь. – Постой. – Он легонько дотронулся до моей руки, и, если б я не видела перед собой рослого мужчину, решила бы, что это прикосновение хорошенькой девушки, нуждающейся в помощи, робкой, но вполне осознающей долг противоположного пола служить ей. – Вряд ли после такого количества кондитерских шедевров там найдётся готовое мясное блюдо. Но ты можешь заменить его орехами, здесь их в достаточном количестве и есть из чего выбрать. Попробуй кешью и обязательно запей. Если будет всё ещё хотеться животной пищи, можно и что-нибудь приготовить, но ты хотя бы утолишь первый голод. Я задумалась. После сладостей скорее всего не планировалось готовить мяса. Зная о вечеринке, Пьер вернётся поздно, совместного ужина не будет, да и кухарка, судя по времени, уже ушла, а если ей пришлось накормить всю ораву гостей, то на кухне шаром покати. Пожалуй, Виктор был прав, но я не знала, как намекнуть ему, что дело не только в еде и что я не хочу торчать в этом цветнике чёрных тюльпанов, ну, или в болоте с чёрными лебедями. Странно только было, что Виктор заговорил про кешью. Мне эти орехи особенно нравились, и он однажды, наверно, просто подглядел, как я их ем. Но всё-таки приятно, что запомнил, а может, и подкидывал мне предлог. – До жути обожаю кешью. С ними всегда готова уединиться где-нибудь, чтоб никому не досталось. Я вроде не говорила. Как ты узнал? – Предположил по цвету лица. – Что, у кого какого цвета лицо, тот такого цвета орехи и любит? А кто же любит фисташки? Он улыбнулся. – Ну, видимо, уже труп. – Труп, который любил грызть фисташки? И где ты такое видел? – Скажу, как врач, меня больше напугало бы, если бы я увидел, что, наоборот, фисташки любят грызть труп. Возможно, тогда я бы даже усомнился в своей профессиональной компетентности, хотя и ненадолго. Он так уверенно и серьёзно нёс чепуху, что я засмеялась. – Да ты прекрасный диетолог! Аппетит проходит мгновенно! – Но я ведь про фисташки, а не про кешью, – скромно улыбнулся он. Я была готова его расцеловать. Очаровательный и умный, настоящий друг, который всё правильно понимает даже безо всяких намёков, он спасал меня от одиночества и вечного ощущения себя везде чужой. Нет, с таким другом не нужно сбегать и прятаться. Мы весело болтали, нам было хорошо, и никто из нас не смотрел в сторону легкомысленных, высокомерных девиц, которых набегало всё больше, словно их разом спустили с поводка. Я прониклась благодарностью Виктору за то, что он рядом, что с ним я могла себя чувствовать легко и уверенно. Он знал, что и как сказать, когда посмеяться, его шутки не ранили и не кололи, а наоборот, поддерживали. Вот бы моя любовь стала такой и вернулась ко мне! Кое-кому страшно повезло встретить этого мужчину, и надо было хвататься за него руками, ногами, да и вообще всеми частями тела, всем своим недюжинным интеллектом, всеми фибрами души – чем угодно, что могло бы его заинтересовать. Но кое-кто, при огромной моей любви к нему, был просто идиотом, помешанным на своих формулах и чокнутом профессоре Максимильяне, скандалисте не хуже нашей Мадлен. Пока восхищалась моим другом, я не заметила, как рядом очутилась подпортившая нам вечер стерва. Клюнув на его авторитетную речь, но, видимо, до конца не поняв смысла, она вдруг вылезла прямо перед моим носом и обратилась к Виктору: – Простите, я услышала, вы диетолог. Как это здорово! Всем будет очень любопытно задать вам несколько вопросов. Скажите, доктор, полезно ли для похудания полностью исключить из рациона животную пищу? Виктор очень учтиво, заинтересованно выслушал и кивнул в знак того, что вопрос принят. Не похоже было, чтобы мой друг собрался кого-то коварно очаровывать. Может, он был прав: априори обращение к нему как к доктору исключало любые другие роли? Передо мной стоял врач, готовый исполнять свой профессиональный долг даже в светском салоне и охотно давать консультации желающим.
Вот так, только со звуком, смотрю фильм «Вне закона» (1983), он же «Le Marginal» — полтора часа за 16 минут. Хорошую операторскую работу и хороший монтаж даже любительской нарезкой не испортить.)) Получилось немое кино на музыку Эннио Морриконе. Эпизоды в хронологическом порядке, и не виноватая я, слэш там в каноне! Правда, без обнажённого Франсиса: всё-таки не «Ив Сен-Лоран».
Спала за сутки примерно с час-полтора, в 11 утра разбудил чувак с финансовым вопросом. Приспичило ему завтра решать, а не в четверг. Ездила отмывать ванну и унитаз, таки ж отмыла Адриланом! Почти весь флакон ушёл, зато без замачивания на ночь. Мама сказала: «Что значит хорошая тряпка!» Да какая тряпка?! Это прекрасный дуал, который хорошее средство посоветовал! А то тряпка, тряпка... Теперь вся ванная преобразилась. И даже не так важно, какое будет решение, главное — дело сделано. Ещё успела помыть один подоконник, слой чёрной пылищи между закрытыми рамами. -_- Вытащила телевизор из кладовки, теперь к нему надо тащить железную подставку из дома. И чтоб я ещё помнила, куда припрятала осенью шурупы, чтоб не потерять. И ещё принести зеркальные икеевские плитки на клею. Всё-таки хочу присобачить в ванную, чтоб стену не сверлить. Хотя бы две. Домой притащила два тома Ахматовой (не, это не в тему Пьера Вернье, просто мама дала хотя я уже ничему не удивлюсь ), свои пододеяльник и простыню, шампунь и большую почти полную пачку стирального порошка (ибо жаба). Выгнали меня, чтоб до грозы проскочить без зонта, в итоге под дождичком и плелась. А утром вышла — теплынь! Деревья потихоньку зеленеть начинают. Только дуала рядом не хватает, чтоб гулять. Надо бы расходиться к лету, а то с сумками вообще ползу, как черепаха. В общем, к вечеру к нам долетел питерский порывистый ветер. Сейчас вот только вроде успокоился.
Его строгое лицо, яркий, чуть встревоженный взгляд напомнили мне о наших долгих откровенных разговорах о любви и о Жозе. Постоянно нуждающийся в поддержке, замкнутый и кроткий до беззащитности, он, в отличие от Виктора, полностью соответствовал портрету, нарисованному Эммой. И я легко могла представить досаду и недоумение темпераментной светской дивы, привыкшей к блестящим ухажёрам и живущей стремительными романами, но впервые столкнувшейся с новым для себя типом мужчины, убогим и чудным, как она посчитала. Я отпустила Виктора и понурилась, едва не утыкаясь лбом в его грудь. – Почему ты не сказал мне? – Иногда что-то сделать проще, чем сказать. – И ты решил так хитро свести меня с ней? Понаставить препятствий, чтобы я втянулась и привязалась? Ты ведь тоже ради любви готов на всё? – риторически спросила я, понимая, что, даже будучи заложницей его интриг, не могла его винить. Возможно, я повела бы себя ещё более подло в борьбе за счастье, без которого жить не могла. – Я надеялся, ты встретишься с ней и сама сделаешь выводы. Порой полезно сходить на свидание, которое заведомо ничем не закончится. Шанс понять, что ты достойна лучшего. Достойна! Сколько боли было в этом слове! Я зябко поёжилась: у меня затрясло плечи, будто в верхней трети их что-то скрутило. – И для этого твой сообщник устроил провокацию? Вам, мужчинам, так легко растоптать женщину, даже не прибегая к физическому насилию. Могли бы просто напоить Эмму, привести к ней хахалей, а потом тыкать мне, какая она грязная. Так ведь проще скомпрометировать и куда уж откровеннее. Словно защищаясь, Виктор повёл бровью, с полуулыбкой кивнул и твёрдой рукой сгрёб меня как раз по плечам. – Но я предпочитаю руководствоваться общими принципами гуманизма, так надёжнее. В случае осечки хотя бы друзья не будут обвинять в гнусности. Это не мой сообщник. – Ты его видел? Только не говори, что Жозе! – Мне немного полегчало. Я отстранилась и посмотрела на Виктора, боясь и думать, в каком отчаянии наш друг по наивности или слабохарактерности мог опуститься до глупых, ребяческих интриг. Да, стыдно было бы претендовать на ту, которую любит твой товарищ, тем более если считать её интерес ко мне в ресторанчике некоторым успехом. Наверно, Жозе должен был ненавидеть меня. читать дальше– Нет, это не он. Я не видел, но чувствую. За мной иногда присматривают, стиль очень изящный, но узнаваемый. Мы громко говорили, достаточно было проскользнуть мимо и реализовать подхваченную идею. Если учесть ограниченность во времени и в средствах, неплохая импровизация, даже остроумная. – Виктор усмехнулся, будто сам воспитал своих соглядатаев, а теперь гордился великолепным результатом. – И чему ты радуешься? – проворчала я. – Кто за тобой присматривает? Бандитское начальство? Как вообще ты можешь что-то утверждать, если даже не соизволил взглянуть в его сторону? – Ну, зачем ставить человека в неловкое положение? – улыбнулся Виктор. – Затем, чтобы узнать правду! – Далеко не всегда это что-то даёт. Он, возможно, пытается меня уберечь, за такой порыв уже спасибо. – Ах, так ты вообразил, это твой ангел-хранитель? И кто же он? Тот сентиментальный вор, которого ты пожалел, уголовник-застёгнутый, соскучившийся по твоим агрессивным замашкам и колкостям, или ещё какой-нибудь отъявленный головорез? Виктор кокетливо и многозначительно взглянул на меня и левой рукой потёр загривок, будто оказавшись в некой щекотливой ситуации и не зная, как быть. – Мне очень приятно, что ты делаешь такие предположения. – А мне грустно, что ты себя так низко ценишь. Может, тебе и льстит внимание злодеев и у вас там свои забавы, но непонятно только, зачем он лезет в мою жизнь и пугает Эмму. – Вот это самое любопытное. Похоже, он настолько заинтересован в нас, что готов не только наблюдать, но и экстренно вмешиваться. Кому-то крайне выгодно, чтобы у прилежного, добросовестного доктора была верная невеста. – Он едко прищурился и, чуть нагнувшись ко мне, лукаво погрозил перстом. – Да, тебе ведь негоже засматриваться на сторону. Я снова разозлилась и, схватив его за палец, сбросила вниз его руку. – С некоторых пор мне кажется, ты всё затеял только для того, чтобы упрекать меня. Мы ведь только что договорились о твоём нейтралитете, а теперь ещё какой-то фраер выискался? Теперь ему втолковывать, что частная жизнь неприкосновенна? Виктор со смехом выпрямился, игриво тряхнув чёлкой, и сунул руки в карманы. – У него такая работа – нарушать неприкосновенность частной жизни. Договариваться с ним бесполезно. Просто представь, что его нет. Тебе никто не причинит вреда, обещаю. Там другая задача. – Неужели? А как же Эмма? Она ушла из-за него – это не вред? – Она бы и так ушла. Только, может, дольше заставила бы уговаривать. – И какого она теперь мнения обо всех нас? – вздохнула я. – Что мне делать? Снова объясняться? Будет ли она меня слушать? Он пожал плечами, как будто ничего катастрофичного не произошло. – Любую неудачу можно обернуть в свою пользу. Прийти к ней, когда никто не помешает, извиниться, узнать, чего она хочет, предложить свою помощь, показать, что она может положиться на тебя. Во второй раз посмеётся, в третий задумается и позавидует, а в четвёртый проникнется, и она вся твоя. Смелость города берёт, а благородство подкупает. Сама решай, чего ты хочешь. Я подавленно села на парапет решётки, с досадой оторвала цеплявшийся за всё ноготь, поскоблила неровный край и, чтобы его обтесать о ткань брюк, яростно почесала ногу. – Не знаю. Не хочу никого добиваться. Это очень похоже на насилие. Я готова бороться за неё, а не против неё. Только что станет с Жозе? Представляю, каково ему было тогда. Он её проводил? Может, и на ночь остался? – Вряд ли. Это моё амплуа позволяет безнаказанно проводить у девушек ночь, а он даже не рискнёт. Облокотившись на колени, я подпёрла рукой щёку и взглянула на него исподлобья. – И этого циника я прикрываю одеялом, когда он вдруг засыпает в моей постели. Виктор опустил взгляд и усмехнулся, чтобы скрыть смущение. – Ну, извини, я много работаю и мало сплю, а когда ты не один, и засыпать легче. – Да я не против, только, наверно, сам лучше меня знаешь, с кем должен засыпать. – Знаю, конечно. Прости за обман. – Скорее самообман. Не у меня ты должен прощения просить. А если с тебя всё началось? С того, что спал не в той постели. Он вновь ангельски кротко усмехнулся. – Ну, конечно, это же я во всём виноват. Кто же ещё? – Я серьёзно, пожалуйста, не ёрничай. Счастье, что Жозе не пошёл от Эммы топиться. Может, его переклинило от шока и он просто ничего не понял. А если узнает, что твоя невеста увела его возлюбленную? Он себя почувствует тряпкой, как Эмма его и обозвала. Что, потом явишься ты во всём блеске благородства, станешь его утешать и он весь твой? При моей нежной любви к тебе и при огромном желании, чтобы вы были счастливы, это неправильно. Виктор очень серьёзно покачал головой. – Нет, утешать не буду. С меня хватит и того, что я поддерживаю его после очередных нападок Максимильяна и прочих мелких неприятностей. Чем раньше Жозе осознает, как ему нужна заботливая женщина – и кстати, вовсе даже не Эмма, во всяком случае не в теперешнем виде, – и чем скорее осмелится её искать, тем лучше. – Странное у тебя представление о заботливой женщине. По-моему, это скорее сиделка, чем возлюбленная. – В том числе, – кивнул Виктор с ужасающей прямотой. – А зачем усложнять, разделяя эти понятия? – Затем, что возлюбленная – это не прислуга! – Ты уверена, что он достаточно зрел для такой дифференциации? Ту, которая станет его холить и лелеять, он и полюбит. Хорошая хозяйка, которая окружит его успокаивающей лаской и вниманием, быстро вытеснит любой далёкий идеал вроде Эммы. Для тебя она – реальная и живая, а для него – нет. Я возмущённо хлопнула себя по коленкам. – Это всё неправильно, начиная с нашей помолвки и заканчивая вашими отношениями. Вернее, тем, что ты опять решаешь за него. Может, он тебя выберет. – Ну, конечно, он выберет меня. За другом ведь не надо ухаживать, с ним не надо быть галантным и обходительным, не надо волноваться о том, что он чувствует и что о тебе подумает. Друг ведь поможет с любой проблемой, просто потому что друг. – А может, сказать ему, что друг – тоже человек? И так же нуждается и в поддержке, и в обходительности, а порой и в ухаживаниях. – Да зачем мне его ухаживания? – опуская голову, вздохнул Виктор. – Сказать-то могу, только поймёт ли и сможет ли что-то изменить? Мне давно от него ничего не нужно, чем-то поддержать меня он не в состоянии. – А если он давно всё понял, только не знает, как исправить, и боится признаться тебе и себе? Наверно, тебе даже больше. Хмурясь, Виктор недовольно повёл бровями и скептически поджал губы. – Но я ведь не такой чёрствый или ограниченный, чтобы напрочь не понимать потребностей других. Увы, я столько сделал для него, что доверие перешло в робость. Ну, хотя бы ко мне пришло осознание, что любовь – это не только умение бороться, но и способность вовремя отказаться от борьбы. – Он развернулся и побрёл вдоль аллеи, гордый и независимый. Тягостное впечатление. Я не поняла, что это была за сентенция. Долгожданное признание? Но почему он делал его мне, а не Жозе! Или это, несмотря на весь ум Виктора и понимание чужих сердец, был крик о помощи? А вдруг он всё выдумал и никакой слежки не было? Я подхватилась, побежала к нему и, поймав под руку, потащила обратно.