Голубые листья

Просто голубые осенние листья. Без всяких намёков. Когда я это АВС показала, она была очень удивлена. Сказала: "Ну, в иллюстрации они всё равно чёрно-белыми пойдут.

@темы: Рисунки

---

Ностальгия по СейлорМун

Такие набросочки рисовала в пору своего увлечения Сейлор Муной. Эх! детство моё босоногое! Эта трансвиститская троица была моими любимыми героями после Харуки с Мичирой – Звёздные Сейлор Воины: как щас помню, Звёздный Сейлор Творец, Звёздный Сейлор Воин, Звёздный Сейлор Целитель.
Я тут крайний слева – потому что:
1) он выше всех по росту;
2) у него у единственного волосы нормального человеческого каштанового цвета, а не синие, зелёные, голубые, красные и т.д.
3) у него глаза моего любимого фиолетового оттенка;
4) он не такой дэбыл, как остальные герои, и потому всё время помалкивает.

@темы: Аниме, Рисунки

---

О.

По случаю того, что мне насканировали моих рисунков, сейчас сюда побросаю свои каляки.

Вторая любовь всей моей жизни. Вот так примерно и выглядит. Когда оно нарисовалось и было показано, то себя узналось, в результате чего мне было высказано небольшое "фи" по поводу нелюбви к собственным изображениям. Ну и пожалуйста, больше показывать не будем. В конце концов рисую для себя.

@темы: Рисунки

---

Ах, и сердце просится в полёт!

Дорогая  Mona*, прими благодарность и поклон за это твоё необыкновенное, тонкое стихотворение. Покорена атмосферой. Хочу туда, в этот город параллельных миров!!!

Вечера тоскливые, тусклые огни,
Улицы глухие, словно в дни войны,
Под ногами месиво снега и дождя,
Никому на свете нет дела до тебя.
Чередой унылою тянутся дома,
А душа вся - в клочья, словно бахрома,
Скатертью дорога на сто тысяч верст,
Но открылся взору старый Крымский мост.
Сделан не из стали, сделан из мечты,
Чтоб могла от жизни в детство уйти ты,
Где так много света, счастья и цветов,
И еще не сказано столько горьких слов.
Над рекою зимнею в прошлое спешишь,
А в тумане кажется, это - Айронбридж,
И недосягаемый Лондон пред тобой,
Созданный твоею собственной рукой.
Нарисуешь в небе дом на Бейкер-стрит,
Музыку из окон, дым и стук копыт,
В той дали таинственной, в сказочной стране,
С тем, кто очень дорог, встретишься во сне.

@темы: Шерлок Холмс, Творчество друзей, Друзья, Стихи

---

"Руку и сердце" - продолжение "Платья для амазонки"

Ну вот, вроде оно и готово более-менее - продолжение "Платья для амазонки". Честно говоря, меня написание всего этого сильно вымотало, так что ПРЕДУПРЕЖДАЮ: психику читателей некоторые излишне эмоциональные сцены могут немного потревожить. Да, если уж говорить совсем откровенно, то по-хорошему ни один автор, имеющий совесть и обладающий чувством ответственности, такие страсти на читателей выплёскивать не будет. И мне очень стыдно, что я это сделала!
К Холмсу и Уотсону это имеет весьма условное отношение: рассказ автобиографичен. Но, к счастью, не настолько. И ещё... ЭТО НЕ ПРОПАГАНДА ЧЕГО БЫ ТО НИ БЫЛО. ЭТО ТОЛЬКО ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ВЫМЫСЕЛ. Название рабочее.

РУКУ И СЕРДЦЕ

Платье, которое она сшила для меня, долго лежало в коробке. Мне не хотелось надевать его: даже смотреть на него было больно. Зачем она сшила его? Что это за жестокая насмешка? Я вынужден был признать, что не понимаю, почему она так со мной поступила. Я не понимал женщину, которую любил, не понимал самого дорогого, самого важного для меня человека на свете. Так, быть может, я заслужил те муки, которые испытывал? В конце концов кто я такой? Что я? Странное, неправильное существо, которое любит тех, кого ему любить не положено? В самом деле, стоил ли я любви? Стоил ли я того, чтобы быть счастливым?
Такие мысли неотступно преследовали меня. Мне было больно задавать себе все эти вопросы: я знал, как горьки и неумолимы ответы на них. Моя жизнь потеряла привычные смыслы: слишком глубоко было разочарование – в женщине, которую я любил; в любви, оказавшейся всего лишь глупой иллюзией и самообманом; в себе самом.
Совершенно обессиленный, я почти несколько дней напролёт не покидал своей комнаты и просто лежал на постели. Желаний не было, кроме, пожалуй, одного – умереть. Но я запретил себе выходить из своего убежища, а в нём не было ничего, что помогло бы осуществить такой страшный замысел. Разве что кокаин, запасов которого у меня оставалось достаточно.
Наверно, это покажется странным, но мне хотелось почувствовать, как игла упруго прокалывает кожу и входит в тело. Стягивание руки жгутом, ощущение холодного металла и натяжения кожи расслабляли мои накопившие напряжение, дрожащие плечи. Вены на моих руках подходят близко к поверхности тела, и потому, нажимая на поршень шприца, я не только чувствовал, но и видел, как проколотая иглой вена набухает и как в ней пульсирует наркотик.
И я забывался, уходил в мир таинственных, прекрасных образов и счастливых галлюцинаций. Да и что же представляет собой наша жизнь, как ни одну большую галлюцинацию? В настоящем можно столкнуться с ложью, предательством, жестокостью и равнодушием, а в мире грёз, в мире наркотических фантазий ничего этого нет: там ты один и никто не может сделать тебе больно.
Но за всё приходится платить: после краткого, мутного забвения я вновь возвращался в реальность, и все переживания, от которых я пытался спрятаться, обрушивались на меня с умноженной силой. Чем успокоеннее и беспечнее я чувствовал себя в моменты наркотического транса, тем катастрофичнее и страшнее было пробуждение. Пылая от не прекращающейся все эти дни головной боли, которая, казалось, иррадиировала по всему телу, будто распадающемуся на части, я походил скорее на вырванное из почвы, пожухшее растение, чем на человека. Сами собой из глаз текли слёзы, так что веки мои в конце концов начали опухать и гореть. Подумав, что холодная вода хоть немного облегчила бы мои муки, я решил выйти из комнаты, чтобы умыться.
Едва я открыл дверь, миссис Хадсон, словно хищник, поджидающий свою жертву, подступила ко мне. Конечно, моё состояние не могло укрыться от внимательной хозяйки.
– Мисс Холмс, вы, наверно, голодны. Вы совсем ничего не едите. Вчерашнее молоко с мёдом, которое вы, славы Богу, всё же выпили на ночь, – это еда разве?
– Спасибо, у меня нет аппетита.
– Но вы же голодом себя заморите! Ей Богу, как живой труп, смотреть страшно, а ведь всегда были такой красавицей!
– Миссис Хадсон, прошу вас, не говорите со мной. У меня сейчас не совсем то самочувствие.
Только не хватало, чтобы миссис Хадсон по доброте душевной взялась меня жалеть! Я чувствовал, что ещё немного и больше не смогу сдерживать слёз. Наверно, как плачущий ребёнок, который рыдает ещё громче, когда его начинают успокаивать.
– Господи, отчего же не говорить?! – всплеснула руками миссис Хадсон. – Совсем без общения ни один человек не выдержит, а тем более, когда случается...
– Миссис Хадсон, ради Бога... Зачем вы меня мучаете? Хотите сказать, что я малодушно, трусливо бегу от действительности? Я это понимаю, прекрасно понимаю. Не травите мне душу. Я обманываю себя: я вовсе не сильная, не такая, какой надо быть. Я не заслуживаю... Наверно, во всём, что случилось, я сама виновата, потому что... Всё неправильно в моей жизни, всё ложь, всё бессмысленно. Так что ваша забота обо мне совершенно напрасна.
Слёзы катились по моим щекам, но я говорил как можно твёрже и спокойнее, стараясь сдержать дрожь в голосе. Я знал, что буду стыдиться своего откровения, но мне в самом деле нужно было всё это выразить кому-то.
Миссис Хадсон пристально глядела на меня и качала головой.
– Дорогая мисс Холмс, знаете, что я вам скажу, – наконец серьёзно произнесла она. – Гоните от себя такие мысли. Пойдите-ка на улицу, погуляйте, может быть, встретите кого-то из старых знакомых. Это будет вам только на пользу.
Я был не в состоянии куда-то идти, заставлять себя поддерживать с кем-то светские беседы, не в состоянии вообще воспринимать окружающий мир и потому покачал головой.
– Ну, тогда позвольте, я сама кое-что для вас сделаю, – произнесла почтенная леди и, усадив меня на диван, вдруг заговорила негромко и успокаивающе, так что, пока я слушал, мои слёзы высохли: – Мисс Холмс, вы умный человек, и позвольте говорить с вами откровенно. Раз уж мне известна ваша тайна... Несчастную любовь можно лечить только любовью – во всех её проявлениях. И человеку не следует пренебрегать своим телом, иначе оно отказывается быть здоровым. Мисс Холмс, и если уж начистоту... Пожалуй, я знаю одну леди, которая могла бы приходить к вам.
– Миссис Хадсон! – Никогда прежде я не подумал бы, что эта добропорядочная старушка однажды предложит свести меня с проституткой. По молодости у меня был опыт общения с такими женщинами, но тогда же я окончательно убедился, что продажная любовь – это не то, что мне нужно. Да, страсть была удовлетворена, но оставалось какое-то неприятное, муторное чувство – будто меня обманули, будто всё было не по-настоящему. А я хотел неподдельной, искренней любви.
– Пожалуйста, послушайте меня, мисс Холмс. Вам ведь нужна женщина.
– Мне нужна одна-единственная женщина. Другие меня не интересуют.
Миссис Хадсон вновь пристально на меня посмотрела и, вздохнув, опустила голову:
– Мисс Холмс, не отказывайтесь от моей помощи, когда она действительно необходима вам. Это ведь я сказала ЕЙ о вашем чувстве, так что не вы виноваты в случившемся.
Пожалуй, старая мудрая леди решила удивить меня ещё и такой глупостью.
– Не обольщайтесь: она и без вас всё прекрасно знала. Вашей вины здесь нет, миссис Хадсон, – даже не думайте! Я вас ни в чём не виню.
– Спасибо, мисс Холмс, вы очень добры. У вас чистое, благородное сердце, к тому же вы ещё так молоды и судите о любви, исходя из романтических идеалов.
Достопочтенная леди, похоже, упорно гнула свою линию, ни сколько не смущаясь тем, что разыгрывает передо мной нужную карту. Миссис Хадсон явно не собиралась отступать от своей идеи найти для меня пассию. И немудрено. Душевное состояние, в котором я пребывал, никак не способствовало поддержанию рабочей формы, а значит, и моему заработку. А материальное положение жильца – это то, что беспокоит хозяйку не в последнюю очередь.
– Простите, миссис Хадсон, я не вчера родился. И уж во всяком случае знаю, что мне нужно.
Она со вздохом покачала головой.
– Боюсь, что не знаете.
Я встал с дивана.
– Вы, наверно, думаете, что вам это известно лучше меня. Так вот, миссис Хадсон, запомните: я никому не позволю за меня решать мою судьбу.
Миссис Хадсон гордо подняла голову.
– Однако пока никаких действий с вашей стороны предпринято не было.
– Спешка – не лучшая стратегия!
Почтенная леди радостно заулыбалась в ответ, и, чтобы она не вздумала давать свои комментарии, я скоре направился в ванну приводить себя в порядок. Но миссис Хадсон была права: надо было что-то предпринимать. Действительно, я должен был двигаться, что-то делать, иначе болото отчаяния всё глубже затягивало бы меня. Терять всё равно было уже нечего, и я решился.
Я надел то самое бирюзовое платье. Оно было удивительно удобным и почти не сковывало движений. Глядя в зеркало, я провёл руками по бокам, талии – и почувствовал подтянутость и упругость своего тела. Странное мной овладело ощущение, непривычное, но приятное: я понимал, что эта женщина может вызывать желание. Я отнюдь не страдаю нарциссизмом, но мне нравилось то, что я видел в своём отражении. Именно в этот момент я дал самому себе слово вернуть свою любовь – чего бы мне это ни стоило.
Не могу сказать, что я был абсолютно хладнокровен, когда стучал в эту дверь. Руки у меня немного дрожали, но отступать я не собирался. Открыла мне сама Мэри Морстен.
– Ах, мисс Холмс! Какой приятный сюрприз! Рада вас видеть. Проходите же, пожалуйста.
Удивительное это было создание. Она, сама невинность, глядела на меня изумленно раскрытыми глазами и сияюще улыбалась. Как бы ни была низка человеческая природа, я стараюсь терпимо относиться к людям. Но в эту минуту единственными чувствами, всколыхнувшимися в моей душе, были раздражение, отвращение и злость. Пожалуй, столь лицемерного существа, как эта до приторности слащавая, жеманная Мэри Морстен, я в жизни ещё не встречал. Такие гадины строят из себя слабых, невинных овечек и этим затуманивают мозги, расслабляют твою бдительность, но при случае они готовы растоптать тебя, словно ты не человек, а лишь досадное недоразумение, преграда на пути ко всё большему утверждению их безграничного эгоизма. И неужели такую низкую, пустую женщину можно было предпочесть мне? Разве я её так намного хуже и недостойнее?
Я старался глядеть на неё как можно строже и непреклоннее, но её это, кажется, мало смущало. Будь моя воля, я бы собственноручно придушил эту гадюку, но я лишь кивнул и вошёл в дом. К моему удивлению, в гостиной не было той, кого я ожидал увидеть. Там была почему-то лишь Кэт Уитни – подруга мисс Морстен, её ровесница.
– Мисс Холмс, добрый день, – приветливо улыбнулась она.
– Здравствуйте, миссис Уитни. А что же случилось с мисс Уотсон? Где она?
– О, вы зря беспокоитесь. Мисс Уотсон отнюдь не теряет времени даром и каждую секунду вдали от вас проводит с пользой, – улыбаясь, тоненьким голоском пролепетала Мэри Морстен. Однако её слова заставили меня вздрогнуть. Так, значит, время, что Уотсон проводила со мной, было пустой тратой времени? Значит, я, по мнению мисс Морстен, не был достоин общества Уотсон?
– Что ж, это радует. Разумеется, рядом с человеком моей легкомысленной профессии любой барышне было бы скучно.
Кэт Уитни засмеялась:
– Вы умеете шутить, мисс Холмс.
– Так хорошо, что вы нашли время и пришли, мисс Холмс, – воскликнула Мэри Морстен, вдруг взяв меня под локоть. – Уотсон всё же рассказала вам об этом?
– Зная многолетнюю дружбу мисс Холмс и мисс Уотсон, это и не удивительно, – заметила миссис Уитни.
– Но она несносна в своей преданности вам, мисс Холмс. У меня теперь такое чувство, что весь город знает.
Я внимательно глядел на мисс Морстен: она соображала, что говорит? Или это было особой формой издевательства? Но я принял эту игру.
– Полагаю, чем больше людей будет в курсе, тем это станет приятнее, – заметил я, освобождаясь от её навязчивых объятий и садясь в кресло.
– Преждевременная огласка в таком деликатном деле может только навредить, – заметила мисс Уитни, которая была несколько поумнее мисс Морстен, хотя и не намного.
– Ах, я так счастлива, так счастлива! – возопила мисс Морстен. – Ой, совсем забыла предложить вам чаю, мисс Холмс. Хотите чашечку?
– Нет, благодарю.
Но она уже кинулась наливать мне чай и поставила чашку передо мной на столик. С каким удовольствием я выплеснул бы этот горячий чай в её гадкое, смеющееся лицо!
– Всё так неожиданно! Я имею в виду предложение. – Эта змея прижала руки к груди.
– Предложение? – переспросил я.
– Ну да. Мне ещё никто не предлагал руку и сердце.
– Что, простите? – Максимально сконцентрировавшись, я глядел на обеих мисс. Розыгрыш, похоже, затянулся, но подобных выходок я никому не собирался прощать.
– Это всё так ново и необычно, – взахлёб продолжала мисс Морстен. – Я теперь невеста.
– Мисс Морстен, – как можно резче проговорил я, – вы понимаете, какую ахинею несёте? Или это выше вашего разумения? Позвольте спросить: кто тот счастливец, которого вы облагодетельствуете?
Она удивлённо захлопала на меня глазами.
– Доктор Уотсон, конечно. Кто же ещё? А почему вы спрашиваете, мисс Холмс?
Нет, это переходило уже всякие границы. Я вскочил.
– Хватит! Неужели вы не понимаете, как это пошло, как отвратительно?! Я всё могу понять, но подлость и лицемерие – грехи, которые ни понять, ни простить нельзя.
Обе леди оторопели и с испугом глядели на меня.
– Мисс Холмс, о чём вы? – пролепетала мисс Морстен.
Бесполезно было тратить на этих глупых куриц время и нервы, и я, ничего больше не говоря, скорее покинул этот дом. Меня трясло от обиды и бессильной злости, и я уже решил, что мне нужно выместить их на каком-нибудь неодушевлённом предмете, нокаутировав, к примеру, матрас дома, – как вдруг едва не наскочил на неё, мою Уотсон.
Увидев меня, она испуганно вздрогнула и прижала к себе шляпную коробку, которую держала в руках.
– Это вы? – прошептала моя возлюбленная. А я и не знал, как больно видеть страх перед тобой в глазах того, кого любишь. Моё сердце словно полоснуло ножом.
– Да, это я. Это всего лишь я. Что вас так напугало, дитя моё?
Она вся словно сжалась и подалась назад, лишь быстро проговорив:
– Что вы сказали Мэри?
– То, что вы уже знаете: что я люблю вас, – твёрдо ответил я.
Её лицо исказилось ужасом.
– Сумасшедшая. Зачем вы это сделали?
– Я люблю тебя! – Я взял её за плечи и попытался приблизить к себе, но, вздрогнув и отстранившись, она раздражённо прошептала:
– Не трогайте меня! И не кричите: на нас смотрят.
– Плевать! Я люблю тебя. Мне никто на свете не нужен – только ты. Не бросай меня, прошу. Я не смогу без тебя. Вернись ко мне. Я всё для тебя сделаю, только вернись. Пожалуйста. Прошу тебя, умоляю. Хочешь, ноги твои целовать буду? Хочешь, сейчас на колени перед тобой встану?
– Вы готовы валять в грязи платье, которое я вам сшила и которое вам так идёт? Грязь же, грязь. Это грязь, а не любовь. – Она окинула меня убийственно холодным взглядом своих ярко-голубых, как утреннее небо, глаз и постучала пальцем по виску. – Вы больны. Вам лечиться надо.
– Надо. Ты – моё лекарство.
– Я думала, вы не такая, а вы… Как страшно горят сейчас ваши глаза. Вы страшная женщина. Оставьте меня в покое. Я не хочу вас больше знать. И не смейте меня преследовать, иначе я приму меры и вас упрячут в сумасшедший дом, где вам и место.
Я стоял как громом поражённый и не мог пошевелиться. Вот, значит, что она думала обо мне. Вот значит, кем я для неё всегда был: всего лишь больным юродивым, бесноватым, дурачком, над которым впору лишь потешаться. Но тяжелее были не слова. Тяжелее всего было слышать злобу в голосе, который прежде твердил тебе любовные признания.
Я не стал удерживать её и сквозь наворачивающиеся на глаза слёзы видел, как она убегает. Моё сердце, кое-как склеенное слабой надеждой, разбилось вновь на сотни осколков, которые уже нельзя было склеить. Внезапно мне стало трудно дышать, горло схватил спазм, и всё куда-то поплыло перед глазами. Я понял, что вот-вот потеряю сознание, и сделал несколько шагов к стене дома.
– Пьяная, – словно откуда-то издалека донеслись чьи-то голоса.
А я прислонился к стене – лишь бы не упасть – и прижался щекой к холодному камню. Не знаю, сколько я вот так стоял и как потом машинально добрёл домой. Очнулся я уже на пороге гостиной, услышав испуганный вскрик миссис Хадсон:
– Мисс Холмс, что с вами?
Я едва мог говорить.
– Я больна, оказывается. Это не любовь, это болезнь. Но какая же это грязь?
– Что? Что вы говорите? Я не слышу.
– Это не грязь! Это любовь, чёрт возьми! Если я больна, то мир тоже болен! – Я скорее кинулся в свою комнату, к ящику стола, но он оказался пуст. – Миссис Хадсон, где он?! – прокричал я, лихорадочно обыскивая собственную комнату.
– Кто?
– Куда вы его дели?!
– Кого, мисс Холмс?
– Кокаин! Какого дьявола вы рылись в моих вещах?! Отдайте его мне! Не хочу больше! Я не хочу жить! Дайте мне умереть!
– Бог с вами, мисс Холмс! Успокойтесь! Вы прямо на себя не похожи.
Мне было и стыдно, и больно, и тяжко. Совершенно обессилев, я опустилась на стул и закрыла лицо руками. Видимо, в ту минуту я представляла собой настолько жалкое зрелище, что миссис Хадсон обняла меня и стала гладить по голове.
– Вы не больны, вы гениальны. Это он, ваш гений, всему причина.
– Не говорите глупостей, миссис Хадсон.
У меня больше не было сил ни на что – в том числе и на самоубийство. Я словно перестал существовать, душа моя опустела, и даже боли я уже не чувствовал. Я сидел в своей комнате, глядел в окно, слонялся по квартире, ел, когда миссис Хадсон накрывала на стол, пытался сыграть что-нибудь на скрипке, но игра не получалась. Я словно умер, я перестал мыслить, и ничто на свете меня больше не интересовало. Я даже не задавался вопросом, зачем мне жить.
Но однажды всё изменилось – когда радостная миссис Хадсон ввела в нашу гостиную миссис Уитни.
– Мисс Холмс, посмотрите, кто пришёл к нам в гости, – воодушевлённо проговорила хозяйка, будто обращалась к умалишённому. Впрочем, я не сердился на неё за это. Моё состояние в самом деле мучило миссис Хадсон. Не знаю, насколько она считала себя виноватой, но в любом случае она не отступалась от попыток изменить моё настроение.
– Миссис Хадсон, я, кажется, уже говорил вам, что не нуждаюсь в подобных услугах.
Почтенная леди скептично на меня поглядела.
– Всё ваши непонятные шуточки, мисс Холмс. Вы только послушайте, что пришла рассказать миссис Уитни. Это такая радость. Пожалуйста, садитесь, дорогая.
Гостья расположилась на диване и принялась разглагольствовать:
– Очень жаль, мисс Холмс, что вы болели и пропустили такую свадьбу.
– Какое мне дело до чьих-то свадеб?
– Нет, мисс Холмс, выслушайте до конца. Хоть раз в жизни будьте вежливы, – строго нахмурила брови миссис Хадсон. – Продолжайте, пожалуйста, дорогая миссис Уитни.
– Не сочтите, что я хвастаюсь, но надо сказать, это мы с мисс Уотсон помогли мисс Морстен устроить такое замечательное торжество. И уложились в совсем небольшую сумму.
– Да, разумеется, ваши заслуги в этом деле велики, – встряла миссис Хадсон. – На свадьбах экономить трудно.
При упоминании имени моей бывшей возлюбленной меня словно что-то кольнуло, но я скорее прогнал прочь воспоминания.
– Ах, какая это была свадьба! – Миссис Уитни всплеснула руками и воздела глаза в потолок.
– Но всё же скажите нашей мисс Холмс, чья это была свадьба.
– Конечно же нашей милой Мэри и доктора Уотсона.
– Какого доктора Уотсона? – уточнила миссис Хадсон.
– Доктора Джона Уотсона, отставного офицера. Такой представительный джентльмен! Он когда-то…
Не веря собственным ушам, я вскочил.
– Что?! Доктор Джон Уотсон? Мужчина?
– Ну да, – в некотором замешательстве кивнула миссис Уитни. – Конечно, мужчина. Он однофамилец нашей подруги. Надо же, какое интересное совпадение. Ведь правда удивительно?
И тут я прозрел. Значит, моя возлюбленная не уходила от меня к Мэри Морстен?! Она всего лишь помогала организовывать её свадьбу?! Значит, она не любила Мэри?! Не боясь, что не поймут, я громко расхохотался и потёр руки.
– Свадьба! Как это замечательно! Боже, благодарю тебя! Миссис Уитни, вы принесли действительно благую весть. Спасибо вам. Я тогда в самом деле был туп, как осёл, и вместо того, чтобы поздравить мисс Морстен и пожелать ей счастья, устроил какую-то глупую сцену. Наверно, мне следует извиниться – перед ней, перед вами, дорогая миссис Уитни, перед мисс Уотсон. Примите мои извинения.
– Ах, да что вы, какие пустяки, – кивнула она.
– Нет-нет, я просто обязан принести свои извинения мисс Морстен… то есть уже миссис Уотсон и – благодарению Божию – как прежде, мисс Уотсон. Действительно, как странно звучит. В самом деле, все врачи в Англии носят эту фамилию. Ну и, конечно, хотелось бы от всей души поздравить новобрачную.
Миссис Хадсон скосила на меня глаза и едва заметно улыбнулась.
– Ах, конечно, мисс Холмс, я дам вам их новые адреса, – к моей несказанной радости произнесла миссис Уитни.
Получив бесценную информацию, я тут же кинулся собираться и затем сразу же помчался на указанную квартиру в Паддингтон. Однако дома никого не было, и я стал ждать у дверей на улице.
Воистину любовь лишает рассудка. Ведь тогда, у Мэри Морстен, мне никто не лгал – если уж и были сказаны слова лжи, то они были сказаны мной, – и я, прислушавшись, вполне мог бы понять всё правильно. Но у страха глаза велики: я так боялся потерять свою любовь, что поверил в реальность этой потери. И теперь самым лучшим подарком судьбы была для меня возможность признать, что я заблуждался, а значит, возможность всё исправить. Наконец-то я начал дышать и жить надеждой на счастье. Ведь порой и счастье может быть не таким прекрасным, как надежда.
Я озирался вокруг, ища взглядом мою любимую, и видел, что мир прекрасен. Но я по-прежнему не понимал, почему она сказала, что уходит к Мэри Морстен. Что, это была проверка моих чувств? Если так, то почему она не сказала мне об этом, когда я пришёл за ней? Или та наша ночь была простым любопытством? Но даже если так, то ничего страшного. Главное, что ОНА не любит Мэри Морстен, а значит, я могу завоевать ЕЁ сердце. Я выбрался из той ямы отчаяния, в которую меня ввергла разлука, и теперь вновь верил в себя.
Наконец я увидел её. Она шла, глядя себе под ноги, усталая и невесёлая, и мне захотелось подлететь к ней, заключить её в объятья, расцеловать, сделать счастливой. Но я сдержался и, лишь когда она подошла ближе, негромко позвал:
– Мисс Уотсон.
Она очнулась и подняла на меня свой небесный взгляд. Ни страх, ни злоба, ни раздражение – теперь в этих глазах была только усталость.
– Вы? – едва слышно проговорила она. – Я же вас просила не приближаться ко мне.
– Ты ведь не любишь Мэри Морстен? И никогда не любила.
Некоторое время она молчала и наконец, отвернувшись, произнесла:
– Это вы придумали мою любовь к ней.
– Что ещё я мог подумать, когда ты сказала, что уходишь? Ты разве не знала, что всё для меня? Зачем ты так поступила?
Она вскинула на меня ожесточившийся взгляд.
– А вы разве не понимаете? Вы со всем вашим умом – и не понимаете? Нет, не может быть.
– Это была проверка? Ты хотела испытать мои чувства? Ну, хорошо, допустим. Но почему же ты решила, что я не прошёл испытания?
– После тех слов, что я услышала от вас в свой адрес? После того, как вы с сердцем, полным злобы, пошли к Мэри Морстен, чтобы оскорблять её? После того, как вы готовы были пресмыкаться предо мной и в ногах моих валяться? На что вы надеялись? Ваше высокомерие и самонадеянность смешны. А я ведь верила в вас… На что вы надеялись?! Скажите, вы, слабая, злая, низкая женщина! Нет, я не вас любила долгие годы.
Чтобы сохранять спокойствие, я глубоко вздохнул. Как бы она ни оскорбляла меня, сдаваться я не собирался.
– Пойдём в дом. Судя по всему, нам предстоит долгий разговор.
– Не смейте мне приказывать! – вдруг с надрывом закричала она. – Я не ваша собственность. Мне с вами не о чем больше разговаривать! И с вами я никуда не пойду: вы меня сильнее и кто знает, что взбредёт вам в голову.
Я вздрогнул. «Дура! Дура!» – вертелось в голове.
– Я же не мужик, чтобы тебя насиловать. Почему ты меня боишься? Не бойся, прошу. Я не причиню тебе вреда.
– Вы мне отвратительны. Вы сами придумали эту трагедию со своей несчастной любовью, а я хотела, чтобы вы всего лишь ПОПРОСИЛИ меня вернуться, а не приказывали и не требовали. А вы…
– Я просил.
– Поздно!
Я глядел на её нежное, прекрасное лицо, искажённое гримасой гнева и презрения. Я ждал её слёз, ждал, когда она потеряет над собой контроль и попросит помощи, – и тогда я наконец смогу её успокоить: обниму, расцелую, крепко-крепко прижму её к себе, чтобы никогда больше не отпускать. Но она не плакала. Она не собиралась просить у меня помощи, потому что в её душе была только ненависть, на которую не способны любящие. Значит, так тому и быть. Я вновь вздохнул и пожал плечами.
– Ты называла меня сумасшедшей, но не сумасшедшая ли ты сама, что решила так проэкзаменовать мою любовь? И это ты называешь верой? Ты сама убедилась во всём, в чём хотела убедиться. На самом деле не я не любил тебя – это ты меня не любила. Прощать способна лишь любовь.
Ничего больше не говоря, я развернулся и ушёл, а она не стала меня догонять.
5 – 8 марта 2008 г.

@темы: Рассказы, Творчество

---

По случаю «Гордости и предубеждения» спросила у маман:
– А почему на Западе в конце 19 века было так много известных писателей-женщин, а у нас нет?
– Потому что в то время была востребована такая «женская» сентиментальная литература. Всё объясняется потребностями, запросами общества, – ответила маман. – Да и трудно было печататься женщине.
– Так можно было взять псевдоним, как Штурман Жорж, то есть Жорж Санд.
– И характер надо было иметь «мужской», чтобы пробиться.
– Дааа, у Жорж Санд характер был, – с мечтательным вздохом протянула я.
– И с Черубиной де Габриак та же история. А стихи какие замечательные! А не печатали бы, если бы она под настоящем именем печатать решила.
– Так она же Черубина.
– Она подписывалась Черубино – мужским именем.
– Ааа! Но ведь у нас были те же сентиментальные запросы, что и на Западе. А у нас Толстой, Достоевский, Тургенев – и никаких баб!
Маман усмехается и всем своим видом говорит: «Это элементарно, Ватсон!»
– Просто у нас был настолько высокий общий уровень, что женщины, даже те, которые очень хорошо писали, терялись. Писали вообще все, а очень хорошо – многие. У нас МУЖЧИНЫ писали так сентиментально, как женщины, и женщинам не оставалось места. А на Западе общий фон был не таким высоким, как у нас, потому там женщины становились знаменитыми. Вот и у Толстого жена, Софья Андреевна, писала, но она ведь не стала известной писательницей. А когда читаешь, понимаешь, как высоко написано, каким языком. Но ведь два печатающихся писателя в одной семье… Из разночинцев ещё могли женщины идти в писатели – ведь ещё Пушкин не стеснялся брать гонорары и говорил, что живёт литературным творчеством… А из дворян женщинам идти в писатели – это было ниже их достоинства… В общем, обед готов: иди есть, а потом будешь роман писать.
Вот тут я очччень сильно удивилась – хотя виду не подала: эмоции относительно своего творчества при маме не выражаю, будто оно мне безразлично. Табу у нас в доме на моё литературное и прочее творчество, потому что это «ерунда». И пишу я обычно потихоньку, чтобы меня не засекли за этим ужасным делом. И вот в кои-то веки мямя так спокойно об этом говорит! Да не то что говорит, а разрешает мне писать роман!!! На полном серьёзе, без всякой иронии! А обычно орёт и раздражается: «Да что ты ерундой всякой занимаешься! Зачем тебе это?! Что ты будешь с этим в жизни делать?!!»
Почему же теперь звучат совсем противоположные слова? Или мама уже внутренне смирилась, что я институт бросаю (ага, ибо не тяну) и занимаюсь «ерундой»? Или по принципу: чем бы дитя ни маялось, то есть ни тешилось, лишь бы не плакало, то есть не надумало руки на себя наложить в очередной раз? Тем не менее «будешь роман писать» – это лучший подарок на 8 Марта, какой только можно придумать!
А в самом деле, не переключиться ли мне на свой перманентно недописанный роман?

@темы: Жызня, Творчество

---

Не прошло и года, и этот кошоладный котик, которого мне подарила матушг ОленЪчик-тянчик (судя по всему, моя будущая жона в числе остальных четырёх) и который теперь спит со мной на одной подушке, вдохновил меня на стиши. Спасибо, матушка-жинка!



Месяц на ниточке – словно ручной.
К сердцу привязка, раскрытая книга.
Сердце моё, ты меня успокой.
Лягут в ладони контуры лика.

Взгляд полуночных мерцающих звёзд.
Шёпот фиалок муарово-томных
Призрачный странник-ветер принёс
Из уголков подсознанья укромных.

Льётся ли лунный мерцающий свет
Или во тьме тонут все очертанья –
Месяц на тоненькой ниточке лет
Веки сомкнёт тишиной мирозданья.
9 марта 2008 г.

О. пишет: «Что-то тебя на символизм потянуло». Ага, потянет на символизм – когда реализм уже загрыз.

@темы: Творчество друзей, Друзья, Стихи, Творчество

---

Посвящаю всем, кто хочет, чтобы им это посвятили.

Любовь придёт сиреневым дождём
И поцелует нежно твои веки.
Зачем же слёзы? Все чего-то ждём,
И счастье ожидания – вовеки.

Сотрёт слезу кот-ветер, промурчит:
«Не плач, котёнок», – и мохнатой лапой
Погладит мягко, душу облегчит,
Что лишь себя считает виноватой.

ДухИ лавандовые, трубки терпкий дым,
Раздумья, ночь без сна над книгой…
А в этой жизни каждый – пилигрим.
А эта жизнь – всего лишь доля мига.

Открой глаза на вспыхнувший закат –
Сирень ресниц твоих сольётся с небом.
Но время не пойдёт уже назад –
Уже не станешь спорить с его бегом.

Вдохнёшь любви сиреневые сны,
В лиловых облаках мечты запрятав.
И все миры окажутся тесны
Для бесконечности малиновых закатов.

5 марта 2008 г.

@темы: Стихи, Творчество

---

В очередной раз доказывала себе, что я не верблюд, то есть свою творческую состоятельность. О. пишет: «Не надо ничего доказывать. Просто верь в себя». Если бы это было так легко! Нет у меня этой веры, нет. И даже представления о том, что такое эта вера в себя и как её вырабатывать, весьма расплывчатое. Опять ответить: «Всё это пустые слова»? Обидится.
8-го звонила, говорит: «Из-за института не переживай: в конце концов это не главное в жизни». А что же тогда главное?! Напоминает разговор Малыша с Карлсоном.
Малыш: «Поверь, не в пирогах счастье».
Карлсон: «Ты что, с ума сошёл?! А в чём же ещё?»
Так вот и я. Что же ещё может быть важнее? Учёба, работа, самореализация в труде. А от института отвращение!

@темы: Жызня, Мысли вслух

---

О великом и могучем

Преподавательница моя бывшая шлёт смс: «Едем на дачу – собираем барахло». Просто представила, как интеллигентная дама, филолог, заслуженный учитель «собирает барахло». О, великий и могучий! во истину, ты можешь всё!

Возможно, я и зануда, но, какие бы выражения я ни употребляла в дневнике, не могу себе позволить при преподавателях говорить какие-то бранные слова. Ну, за исключением присутствия мамы (и то не матом ругаюсь – при собственной матери некорректно) или О. (и то в крайних случаях). При других преподавателях – никаких ругательств и речь максимально выдержана. И странно мне как-то, когда студенты позволяют себе в разговоре с теми же самыми преподавателями употреблять слова на букву «б», «х», «ж» и т.п. Всё-таки нужно как-то соблюдать субординацию и уважать людей, которые минимум в 2 раза старше тебя.

@темы: Жызня, Мысли вслух

---

Эрно, думаю, это тебе надо посвящать))))

До чего я дожил! Рисую диснеевских героев!
Это не пьяная лиса, а Бэйзил. Не Бэйзил Ретбоун, а Бэйзил – мышиный детектив. Кривенький немного, но тем не менее это он.

@темы: Рисунки

---

А была ли Лия Кэрри?

Крутится на уме это имя - Лия Кэрри. Откуда оно? Никак из какого-то рассказа Адриана К.Д. и Дж.Д. Карра. А не ещё ли одна это подруга Мэри Морстен?

В «Человеке с рассечённой губой» Мэри мужа своего Джеймсом называет. Слышала я, что Конан Дойл путался в имени Уотсона: то Джон, то Джеймс... А теперь вот воочию убедилась. А раньше-то и не замечала Джеймса в «Человеке с рассечённой губой»!

Обращённые к Кэт Уитни слова Мэри «Может быть, ты хочешь, чтобы я отправила Джеймса спать?» по крайней мере в русском переводе рисуют в моём слэшном воображении такую картинку: изящная леди берёт метлу и, погоняя ею супруга, орёт на него благим матом:
– А ну пошёл спасть, скотина!
Супруг хнычет:
– А ты, дорогая?
Жена:
– Ишь, чего захотел! Обойдёшься. Иди спать, я сказала! А то сейчас все бока тебе древком метлы переломаю!
Идиллия.

Хотя, быть может, Мэри оговорилась – по Фрейду. (Шутка.)

@темы: Шерлок Холмс, Стёб

---

Дописала рассказ про непростые отношения двух девушек. Почему вдохновение приходит именно ночью? Писать до пяти утра – это ненормально! Теперь осталось всё это набрать и вычитать. Устала, над каждой уже написанной фразой по полчаса сижу – с благодарностью держу в уме слова  Jean-Paul-Red и вычёркиваю лишнее. Но всё равно получается ужасно: голова от недосыпа не варит.

Как-то говорил мне один самопровозглашённый литературный критик (институтского масштаба) с биологическим образованием, что писать нужно так, чтобы чувства, переживания, интонации героев были понятны по их словам, то есть были «спрятаны» в самих репликах героев, а не преподносились от третьего лица. И безжалостно черкал все мои ремарки. Ну, не могу я так писать, не могу! Да и ведь одну и ту же реплику можно произнести с миллионом интонаций! Надо же хотя бы наметить, в каком диапазоне громадного спектра эмоций читателю воспринимать слова героев!
Вот такой я авторитарный, ортодоксальный аффтар: не даю читателю простора для воображения!

@темы: Жызня, Творчество

---

Зеленоглазое такси

Давно хотела это сделать – поглумиться над одной из моих любимых песен – «Зеленоглазое такси». И вот, я это сделала.

Зеленоглазое такси
(Зеленоглазая трава)

Вот и осталось
Лишь травы малость.
Мне в этот вечер
Кайф обеспечен.

О-о-о-о, зеленоглазое такси.
О-о-о-о, забей косяк – не тормози.
О-о-о-о, и отвези меня туда,
О-о-о-о, где есть зелёная трава.

Мент меня спросит:
«Где траву косишь?
Там, я-то знаю,
Все забивают».

О-о-о-о, зеленоглазое такси.
О-о-о-о, нет, не скажу – и не проси.
О-о-о-о, ты отвези меня туда,
О-о-о-о, где есть зелёная трава.

Здесь должна быть переделка «Травы у дома», вроде:

«И снится нам трава, трава у дома:
Курнёшь её – и ты уже дрова!»

@темы: Стихи, Стёб

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

1-ая Эмоция глючит

Зачем я это сделала? Зачем? Зачем? Вспоминаются слова из анекдота: "А шо ты ходишь там, где тебя знают?"
Реально сердце заколотилось и руки от напряжения затряслись. Неприятно. Работать над собой надо, работать.
Так, надо успокоиться и заняться делом. Непрофессионально так волноваться.

@темы: Жызня, Мысли вслух

---

Черничная мисс Холмс-Воланд

Под настроение пусть будет в более мрачных черничных тонах.

@темы: Шерлок Холмс, Рисунки, Творчество

---

Бэзил Ретбоун – Каренин? Грета Гарбо – Анна?

Смотрела вчера американскую «Анну Каренину». Мяяя, не шибко, конечно, приближено к действительности, но задачи такой авторы и не ставили. Но не воспринимается у меня Анна с немецкой блондинистой внешностью Греты Гарбо! Вронский толстоват. А Каренин с пуаровскими усиками и почти мефистофелевской бородкой… Мама увидела Ретбоуна и говорит:
- Ой, так он же голубой.
Я:
- А что, правда заметно?
Мама:
- Ну, заметно.
Я:
- Вообще этот актёр ещё ШХ играл… Вот налажу плеер по-нормальному – увидишь. Но в "Карениной" я бы его в роли Вронского скорее представила.
Мама:
- Вронский должен изображать страсть, а этот актёр изобразил бы страсть - к себе самому, такое самолюбование.
Я:
- Ну, тогда вполне даже прекрасный Каренин: холодный, неумолимый, знающий цену вещам.

@темы: Персоналии

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Это што, малчшик? *_*

Вот это реальный фаг! Хочу себе такой галстучек!

Ваша кукла

Ваше имя Ваша кукла Saint от Tensiya.com

все гадания на aeterna.ru

@темы: Самопознание, Тесты, Стёб