Если у тебя есть гештальт, закрой его.
Оно не вычитано, и вообще всю эту главу фактически надо переписывать заново, но пускай уж висит для истории: надеюсь, когда доработаю, поностальгирую, что была и такая корявенькая редакция. 
Да и, может, неофициальные беты что подскажут. 
читать дальше
Заведение, в котором была назначена встреча, весьма напоминало заштатный притон. Здесь было накурено не хуже, чем в кабаке у пристани: нависшие над головами клубы никотинового тумана содрогались и сонно перемешивались при малейшем движении, а неповторимый, дурманящий коктейль из дыма разных сигарет щекотал в носу. Паулю показалось удивительным, как столько народу может находиться в таком небольшом помещении и не мешать друг другу. Отовсюду доносились какой-то шальной джаз, женские визги, пьяный хохот и площадная ругань. Здесь можно было во весь голос говорить о чём угодно, не боясь, что кто-нибудь услышит, да и каждый был занят своим делом и на то, что творится вокруг, никто особого внимания не обращал. «Вполне подходящее местечко для тайных переговоров», – подумал Пауль.
И тут увидел её. Каким-то странным, почти мистическим образом он понял, что это она, та женщина, которую он искал и которая его ждала. Он подошёл к ней и просто спросил:
– Это ты?
– Я. А ты от Кернса?
Пауль кивнул. Что она делает здесь, в этом притоне? Здесь ли её место? Она совсем не похожа на вульгарных, развязных шалав, которых можно было лицезреть вокруг и которые вызывали у Пауля отвращение. Даже в безвкусном розово-красном платье, слишком лёгком для ноября, в массивных браслетах на руках, с жёлтыми крашеными волосами она держалась не так, как Пауль ожидал от женщины её профессии.
– Меня зовут Анжели. А тебя?
– Пауль, – машинально ответил он и тут же пожалел, что назвал своё настоящее, сокровенное имя.
Анжели заученным кошачьим движением положила руку на лацкан его пиджака, приближая к нему своё лицо.
– У меня есть копии фальшивых счетов и подложных завещаний на его имя, – тихо и серьёзно сказала она.
Пауль засмеялся:
– Я, кажется, понял: мне ничего не надо будет делать, ты всё сделаешь сама. Я прав?
Она подалась назад и сердито взглянула на него.
– Я думала, ты пришёл по делу.
– Конечно, по делу. Сколько ты берёшь за свидание?
– Сначала сделка. Сто тысяч Кернсу по карману.
Пауль присвистнул.
– Многовато даже для него.
– Не свисти: денег не будет. На меньшее я не согласна, – твёрдо заявила Анжели.
– Тогда сделка не состоялась, – холодно отрезал Пауль.
Анжели вдруг растерянно, беспокойно забегала глазами по сторонам и опустила руки.
– Но… Но как же?
– Откуда у тебя эти материалы? Отвечай! – потребовал Пауль, схватив её за руку. – Ты их подделала, да?
– Нет! Я лечилась в его клинике и оттуда их выкрала.
– Неправда, ты никогда не лежала в его клинике! Ты врёшь!
– Нет, клянусь! Документы подделал сам Кернс!
– Кернс такими вещами не занимается. Хочешь меня обмануть, да? Может, полиции ты скажешь правду?
– Кернс гнусный проходимец, и, если он окажется за решёткой, я согласна рассказать всё полиции.
Пауль был неприятно удивлён её безоговорочной уверенностью в непорядочности Кернса и потому перестал изображать дознавателя.
– Заплатить полиции будет дешевле. До свидания, мадам, – он с пренебрежительным видом отвернулся и подошёл к стойке, намереваясь себе что-нибудь заказать.
– Всего хорошего, – тихо проговорила Анжели, и Паулю вдруг послышалась в её голосе обида, кольнувшая его воспоминанием. Он обернулся: она шла к дверям. Походка её потеряла искусственную игривость, исчезла уверенная осанка, руки устало повисли.
– Анжели! – крикнул Пауль.
Она подняла голову, расправила плечи и пошла быстрее – Пауль понял, что во всеобщем гаме она его услышала. Он вскочил и устремился за ней. Вдруг совсем рядом с ним, за спиной раздался омерзительный, звонкий и неровный хохот, произведённый какой-то подвыпившей особой женского пола. Пауль вздрогнул и быстрее кинулся к Анжели. Она уже взялась за ручку двери.
– Подожди, Анжели. Не уходи.
– Что ещё мне остаётся! – Она обернулась: её мрачное, безнадёжное лицо поразило Пауля.
– Тебе плохо? – спросил он, участливо взяв её за руку.
– Какая тебе разница!
– Я беспокоюсь.
Она глядела то в один его глаз, то в другой. Это были невероятно светлые и, казалось, не способные лгать глаза.
– Ненавижу таких, как ты! Лжецы, вы сами не знаете, что лжёте. – Она отдернула руку и выбежала на улицу.
Пауль проследовал за ней. Уже стемнело. Тело пронизывал освежающий холодом ветер.
– Тебе нужны деньги, – распорядительно произнёс Пауль.
Анжели повернулась и пошла к нему, свирепо сжимая кулаки.
– Да, чёрт побери, да! – срывающимся голосом закричала она ему в лицо. – Какое твоё дело! Отстань от меня!
– Я могу дать тебе столько, сколько нужно. Тебе их дам я, а не Кернс.
– Не надо мне твоих грязных денег! Надоело, надоело всё! Оставь меня в покое! Отстаньте все!
А ему так хотелось, чтобы кто-то сказал ему «спасибо»! Осознание своей значимости в судьбах других было ему нужнее воздуха.
– Я хочу тебе помочь. Сколько тебе нужно?
Анжели прикрыла глаза и прерывисто, тихо заговорила:
– Отвези меня на какой-нибудь мост… Или лучше к морю… Да-да, к морю! – Она закрыла лицо руками. Обняв за плечи, Пауль усадил её на заднее сиденье взятой у Кернса машины. Поехали. Придя в себе, Анжели попросила сигарету и, разгоняя рукой выпущенную в Пауля струйку дыма, спросила:
– Куда мы едем?
– Ко мне.
Анжели вздохнула и невесело усмехнулась.
– Что же я спрашиваю. Ты ведь хочешь меня снять, и не всё ли равно, куда мы едем.
– Да я… пошутил. Я дам деньги и без этого. Зачем они тебе?
Анжели недоверчиво взглянула на него.
– Всё, что скажешь. – Она откинулась на спинку сиденья и выдохнула: – Клиент подставил. Наркотиками торговал, да видно, надуть решил поставщиков, и спихнул на меня свои грешки. Хочешь верь, хочешь не верь, но я теперь в долгу – как в шелку! А где я возьму столько? Что зарабатываю, и то всё отдаю.
– Но ведь ты ни при чём? Как же он сумел тебя впутать? – недоумевал Пауль.
Анжели усмехнулась:
– Такие всё могут и всё умеют. Сейчас у меня хоть какая-то свобода есть, а не отдам долг, вообще никакой не будет.
– Деньги – это не проблема, – ободряюще заметил Пауль. – Утром они у тебя будут.
– Да где же их взять? Ты же не дашь столько за ночь. У тебя столько и нет. Разве так выглядят богатые? Они не такие… – Она задумалась, подбирая слово.
– Какие? – любопытствовал Пауль.
– Не такие жалкие. А у тебя такой несчастный вид! – Она попробовала добродушно, незло засмеяться, но получилось как-то глухо.
– Разве нельзя одновременно быть несчастным и богатым? – Пауль был так удивлён, что даже не обиделся.
Анжели выбросила окурок в окошко, поставила локти на спинку свободного сиденья рядом с Паулем, а голову положила на скрещённые в запястьях руки.
– Можно, только всё равно так счастливее. Будут деньги – будет и счастье.
– Ах, как ты ошибаешься! – горячо воскликнул Пауль. Он хотел возразить, но она перебила:
– Я приехала в этот город, как здесь говорят, из провинции. Самой заветной мечтой моей юности было стать актрисой. Я мечтала, о чём мечтают многие: о славе, поклонниках, роскошной жизни. А теперь моя слава – слава проститутки, мои поклонники – всякий сброд, способный наскрести в кармане всего несколько монет, я играю – я притворяюсь и угождаю им. Вот как исполнилась моя мечта! – Она улыбнулась и, как-то неловко всплеснув руками, отвернулась.
– Слава – это самообман, не стоящий потраченных сил. Когда-то я снимался в кино. Всё это совершенно не важно. Бессмысленно.
Она пристально взглянула на него. Его отточенный профиль то мерк, то вновь загорался в свете уличных фонарей и фар редких встречных машин, с шумом проносящихся мимо. Бледное лицо Пауля, как луна в миниатюре, освещалось их жёлтым светом. Было уютно куда-то ехать в тёплой машине, сидеть рядом с этим странным и, несмотря ни на что, милым человеком, которого, как казалось Анжели, она знает уже тысячу лет и который пришёл будто бы из бесконечной дали, куда нет возврата, – из её детства, когда они оба были другими и ещё умели надеяться. Что-то отдалённо знакомое мелькнуло в его чертах. Пауль продолжал:
– Только из зрительного зала этот мир кажется волшебным, полным блеска и очарования. На самом деле это болото, где бездарность возводится в кумиры, где кичатся посредственностью, плетут интриги, дерутся за гроши, где превращают высокое искусство в фарс! Это мир декораций, мир подлости, лжи и лицемерия: он лишь кажется храмом свободного творчества и высокой мысли, но если заглянуть на обратную сторону этих декораций, там будет только пыльная, гнилая ветошь. Этот мир не стоит того, чтобы в нём жить.
– Как странно ты говоришь, – заметила Анжели. – Я иногда тоже так думаю. Но ведь как-то надо зарабатывать деньги и на что-то жить.
– Зачем нужны деньги, когда ты не можешь делать то, что ты хочешь, творить, как ты хочешь, быть тем, кем хочешь?!
Анжели усмехнулась:
– Ты говоришь так потому, что у тебя деньги есть. Когда их нет, они, поверь, очень много стоят. Тем, кому они не нужны, – или идти в монастырь, или жить среди нищих, сидя на сундуках с золотом. Слыхала я об одном таком чудаке. Однажды нашли его в канаве с перерезанным горлом… – Она вдруг лукаво прищурилась. – А ты думаешь, если тебе не нужно больше, чем ты имеешь, ты уже святой? Ты себя обманываешь, если считаешь бескорыстным. Попробуй всё отдать другому! Тогда ты поймёшь, каков ты на самом деле.
Пауль немного помолчал, словно обдумывая её слова, и вдруг предложил:
– Хочешь, я переведу на тебя всё, что имею.
– Чего? – не поняла Анжели. – Ты серьёзно? Может, у тебя и нет ничего, кроме долгов. Зачем мне? Не надо, я же не умираю с голоду. Подумаешь – «рабство»! Не всё ли равно, кому отдавать деньги? Жить-то я буду по-прежнему. Да и у меня есть кое-какие сбережения… Лучше отдай тем, кому нужнее.
– И отдам, если ты сомневаешься! Всё отдам! – горячился Пауль, глядя на дорогу и решительно сверкая глазами.
Анжели пристально вглядывалась в его лицо, как человек, первый раз в жизни увидевший сумасшедшего. Поднеся руку ко рту и кончиками дрогнувших пальцев чуть дотронувшись до нижней губы, она тихо, заговорщически спросила:
– Денег-то много?
– Точно не знаю… Достаточно.
– Живут же люди! – вздохнула Анжели.
Профиль Пауля больше не высвечивался огнями улицы, он был тускл и бледен. И Анжели заметила, что освещённые улицы кончились, встречные машины попадались всё реже и теперь дорога была во мраке. Этот заставляющий не видеть, слепящий глаза мрак не отступал даже под ярким и густым светом фар, трепещущем при каждом движении автомобиля. Пауль был сосредоточен, его глаза блестели.
– Кажется, я тебя где-то уже видела, – задумчиво проговорила Анжели.
– В кино, может, – рассеянно бросил Пауль, не прерывая ход своих мыслей.
– Может быть, и в кино… – Анжели снова замолчала, глядя в никуда.
Пауль вдруг очнулся, выражение его лица изменилось, будто мысли потекли в другом направлении. «Неужели меня ещё кто-то помнит? – думал он. – Не так уж призрачна оказалась моя слава. Может, не стоило бросать кино? Нет! Опять эти глупые сомненья! Зачем поддаваться прихоти толпы в ущерб себе?.. – И он уже сам направил свои мысли по другому пути: – Что если всё рассказать ей: кто я, всё, что со мной случилось?.. Она, конечно, поймёт. Но ей нужны деньги… Нет, лучше не испытывать судьбу!»
– Послушай, почему бы тебе не предъявить иск этому наркоторговцу? – предложил он. – Я адвокат, я бы довёл это дело до победного конца.
– Ты что, вчера родился? У меня не хватит денег, чтобы выиграть тяжбу. А тебя могут просто убить, как того бродягу-миллионера. Если ты и вправду адвокат.
– Почему в этом городе никто не верит в правосудие?! – возмутился Пауль. – Значит, проще шантажировать врача, который не сделал тебе ничего плохого?
– Кернс не обеднеет. Да и крупно сомневаюсь, что он нажил свои миллионы честным способом. Я видела его всего раз, но и этого хватит, чтобы понять, что твой Кернс проходимец. Самозванец, а не доктор.
– Где же ты его видела?
– Да здесь. – Анжели кивнула назад. – В нашем клубе. Он приходил к одной из девушек.
– Что?! – ошеломлённо воскликнул Пауль. – Не может быть! Кернс не стал бы этого делать.
Анжели усмехнулась.
– Хочешь сказать, что наш клуб для него слишком убогое место и он ходит в более дорогие?
– Нет, просто профессор вообще не станет посещать подобные места.
– А что, профессор не мужчина что ли? В дорогих заведениях девушек больше берегут, а у нас можно делать всё, что хочешь: издеваться, бить, калечить. Никто и слова не скажет. Потому что – кому мы нужны! Кернс твой – та ещё скотина. Видел бы ты, что он сделал с Анной, ты бы сейчас его не защищал.
– Нет, не может быть, на профессора это не похоже. Я достаточно долго его знаю, он человек порядочный, честный и... – Пауль осёкся, вспомнив свой последний разговор с Кернсом. – Может, это был не он?
– Он сам назвал себя профессором, хвастался, гнусная тварь, своей клиникой, своими миллионами – я сама слышала.
– Давно это было?
– Да вот на той неделе.
– Но ведь документы его никто не видел, а представиться можно как угодно. Кто пойдёт в дом терпимости и станет трезвонить там о своём настоящем имени?
– Тот, кто уверен, что ему всё сойдёт с рук. Этот Кернс, похоже, очень любит хвастаться.
– И всё-таки это сомнительно. Как он выглядел?
– Ах, какой ты, Пауль... – Она протянула руку и погладила его по голове – нежно, как ребёнка. – Глупенький. Неужели ты вправду веришь в его честность? Может, ты ещё считаешь его своим другом? Неужели ты так одинок? Если у тебя вправду столько денег, то ты занимаешься чужими проблемами, только чтобы забыть свои. – Она задумчиво покачала головой. – Ты не такой, как другие, ты тонкий. Во что ещё ты веришь, Пауль?
Паулю была неприятна эта внезапная ласка дешевой проститутки, но он не отстранился. Очень внимательно и как-то настороженно посмотрев на Анжели, он затем отвернулся на дорогу и холодно заметил:
– Кернса я знаю достаточно хорошо, чтобы не ошибаться в нём.
Анжели усмехнулась:
– Ты слишком высокого мнения о себе и о своей вере в других.
Больше она не стала ничего говорить. Как можно было передать ту непроизвольную жалость, которая вспыхнула у неё к Паулю? Анжели откинулась на спинку сиденья и посмотрела в тёмное окно. «Долго едем, однако, – отстранённо подумалось ей. – Дальше по этой дороге уже нет поселений. Куда же мы едем? И ни одной попутки…» Стараясь скрыть беспокойство, Анжели вновь подалась к Паулю и, внимательно глядя на него, спросила с обыкновенным любопытством в голосе:
– Далеко ещё?
– Нет, – коротко ответил Пауль, не отрываясь от дороги. – Ещё немного, и мы повернём влево.
«Так значит, влево…» И тут вдруг ей бросились в глаза его руки в рыжих лайковых перчатках. Она не могла оторвать от них взгляд, её словно притягивали эти изящные руки, крепко держащие руль, обтянутые, словно второй кожей, рыжим блестящим материалом. Что-то неприятное, тревожное мелькнуло в голове Анжели. Она дотянулась до его сжатой кисти и, осторожно поглядывая на Пауля, слегка коснулась её. Вдруг он резким движением отдёрнул руку, заметно поморщился и кинул быстрый вопросительный взгляд на Анжели.
– Зачем эти перчатки? – пытаясь улыбнуться, раздельно произнесла она.
Не сводя взгляда с дороги, Пауль холодно, с деланной небрежностью, ответил:
– Мне так удобно.
– Ясно, – постаралась она произнести как можно безразличнее. Она чётко поняла, что ему этот вопрос в высшей степени неприятен.
Молча проехали развилку: справа от шоссе убегала узенькая, спрятавшаяся между деревьями дорога. Анжели не знала, что эта едва промелькнувшая дорога вела в психиатрическую клинику профессора Бюффона. Не знала Анжели и то, что Паулю эта дорога была слишком хорошо знакома. Анжели была убеждена, что дальше нет никаких развилок: ещё ни один клиент не возил её так далеко по этому шоссе. И когда они проехали поворот, Анжели удивилась, что Пауль не свернул. Она чувствовала, что надо что-то делать.
– Останови-ка машину, – с неожиданной решительностью вдруг потребовала она. – У меня кружится голова.
Пауль молча свернул на обочину и затормозил.
Анжели вышла первой, отошла к лесу и остановилась. Пауль облокотился о крышу машины и неторопливо огляделся.
Уже давно стемнело. Было зябко и сыро. Звёзд не было видно, небо затянули низкие, тяжёлые тучи. Но тяжело от них не становилось: воздух был так чист и прозрачен, что дышалось легко и слышен был каждый шорох. С обеих сторон сжимающий узкую дорогу лес успокаивающе шумел кронами, умиротворяюще переговаривались между собой какие-то невидимые птицы.
– Как хорошо! – тихо выдохнул Пауль, забыв, что он не один и подняв голову вверх, к тёмным, почти неразличимым в чёрно-синем небе тучам.
– Что? – Не расслышавшая Анжели взглянула на него через плечо.
– Нет-нет, ничего, – очнувшись, сухо ответил Пауль.
Необыкновенная, до странности тёмная ночь погасила краски, и теперь платье Анжели было глухим, тёмно-бурым вытянутым пятном, хотя он точно знал, что это платье яркое, алое, как живая, горячая кровь. Он видел сейчас её платье именно таким. «Вот бы сейчас его нарисовать…» – подумалось ему.
– Так влево, говоришь? – тихо, как бы про себя спросила Анжели. – Что ж, Пауль, – произнесла она немного громче, – спасибо за участие. Мне и вправду стало легче. Надеюсь, что человек, который хоть немного помог другому, будет вознаграждён.
Пауль судорожно пытался заставить своё воображение предугадать дальнейшие события. Но чем больше прилагал усилий, тем больше путался и не мог продумать, как же ему поступить правильно.
Вдруг Анжели быстро сняла туфли и, даже не обернувшись к нему, исчезла между деревьев. Паулю показалось, что она прокричала что-то вроде:
– Прощай, Пауль Урель! – Слово «прощай» он услышал чётко, «Пауль» – услышал и догадался вместе, а за «Урель» он, наверно, принял шум леса, и, может быть, это ему только почудилось.
Пауль был потрясён. «Как она догадалась?» – было первой его мыслью, и страх начал медленно разливаться по его телу. Страх же вывел из оцепенения, дал новые силы, подтолкнул вслед за Анжели. «Почему она не поверила мне? – думал Пауль, всё больше убеждая себя, что ему грозит опасность разоблачения. – Что я сделал не так?»
Он бежал, не видя ничего перед собой. Мохнатые деревья хлестали его своими лапами, словно предупреждая и останавливая, но он в нарастающем нетерпении не замечал этого.
– Стой, Анжели! – строго, повелительно крикнул он. Она услышала, но не подчинилась, а только побежала быстрее – он чувствовал это. Нетерпение Пауля перешло в исступление и гнев. В бешенстве он вдруг вспомнил всё, что ещё так недавно тревожило его и не давало покоя. Он не понимал, почему не почувствовал, как в его руке оказался пистолет.
– Стой, или я стреляю! – вдруг услышал Пауль казавшийся странно знакомым голос. И ему упорно казалось, что это неузнаваемый, чей-то чужой голос, а не его собственный.
«Почему же она бежит? Почему не верит мне?» Запоздалое осознание сменила злая досада. Внезапно он ясно увидел всё происходящее со стороны, откуда-то сверху. Словно всё это, уже когда-то заснятое на плёнку, теперь показывалось ему кем-то очень жестоким, неумолимо преследующим свои, непонятные, но не лишённые тайного смысла цели. Казалось, когда-то давно с ним всё это уже было. Посреди тёмного, грозно воющего леса – маленькая нелепая фигурка человека с пистолетом в поднятой руке и такая же маленькая, неуместная здесь, фигурка женщины в разодранном сбоку алом платье. Теперь в глазах Пауля это чётко очерченное дрожащее пятно ярко сияло и светилось внутренним светом.
Пауль видел все свои движения и знал, какое за каким последует. Он узнавал их, будто давно выучил наизусть, но забыл по каким-то независящим от него причинам – как будто вспоминал реплики и движения, которые давно не играл. Он чувствовал, что, независимо от его желания, ему придётся сыграть эту придуманную кем-то роль. И ему стало так муторно и тошно от этой неотвратимости, от своего бессилия, от невозможности ничего больше изменить в своей жизни и в жизнях других, что хотелось раствориться в воздухе и не существовать. Душу залили отчаяние и бессильный гнев на себя и на свою ничтожность, на этот несовершенный и так жестоко устроенный мир, на того, кто этот мир создал и так несправедливо им управляет.
В горьком опьянении Пауль крепче сжал пистолет. Он почти не целился: знал, что попадёт. Этот алый свет был чёткой мишенью.
Выстрела Пауль не услышал. Он поднял голову: чёрные птицы, невидимо сливающиеся с чёрными ветвями, вдруг встрепенулись, с испуганными криками закружили на неровном обрезке тёмно-синего неба. Пауль вспомнил, что этих птиц он когда-то уже видел – в небе над клиникой профессора Бюффона. И теперь Пауль глядел на них широко раскрытыми глазами. «Есть ещё кто-то в этом лесу. Я не один», – почти радостно подумал он. И странно: это убеждение его немного успокоило, вернуло возможность принимать решения и действовать.
Подойдя ближе, он вздрогнул и остановился над неподвижным телом, но тут же совладал с собой, быстро спрятал пистолет в карман и достал носовой платок. С излишней предосторожностью пытаясь через него прощупать пульс, Пауль приложил руку к шее Анжели. Он долго и сосредоточенно ждал, пока не почувствовал слабое, неровное биение. Не теряя больше времени, он убрал платок и, осторожно подняв Анжели, направился к машине.
Только сейчас он заметил, что его трясло, как в лихорадке. Но это даже помогало действовать быстро и точно. Никаких мыслей не было, кроме одной: «Только бы она была жива».
Пауль положил Анжели на заднее сиденье. Она была вся в крови. Платье, намокшее и ставшее тёмно-бордовым на спине и груди, прилипло к телу. Из сквозной раны кровь уже не хлестала, а коварно сочилась.
Стараясь не заглядывать в бледное лицо Анжели, Пауль достал пистолет, нервно, резко швырнул его на переднее сиденье, снял с себя залитый кровью пиджак и кое-как, по возможности, перетянул им грудную клетку Анжели. Потом Пауль вылез из машины, поднял голову к небу, оглядел чёрно-синие тучи и глубоко вздохнул. «Будет сильный ливень – смоет все следы».
Вдруг прямо над его головой сталью сверкнула молния, оглушающе, почти как выстрел, грянул гром, унося свои раскаты куда-то далеко-далеко. Пауль вздрогнул всем телом, на секунду его объял изначальный, первобытный ужас. Быстро вскочив в машину, Пауль включил зажигание. И мощные струи воды внезапно резко хлынули с неба, забарабанив в металл крыши.
Пауль гнал с максимальной скоростью, так быстро, что чуть не пропустил нужный поворот. Дрожащие руки еле справлялись с управлением: холодные, потерявшие чувствительность пальцы с трудом удерживали руль. Голова была ясна, но ни одной внятной мысли не шло на ум. Как же было хорошо ни о чём не думать! Если бы при этом можно было ничего не чувствовать!
Он ехал в клинику. Свет фар внезапно выхватил из мрака кусок высокой каменной стены и громадные ворота в ней. Теперь она почему-то казалась Паулю выше, чем раньше. Но это, без сомнения, была именно та стена, за которой он провёл навсегда оставшиеся в его памяти весенние дни.
Пауль остановил машину, вышел, и сразу же на него обрушились сильные ледяные потоки воды. Они стекали с него, разделяясь на тоненькие, быстрые и тёплые струйки. Моментально вымокшая тонкая и жёсткая рубашка снова противно прилипла к спине и плечам, ёрзая и сковывая тело при каждом движении. Пауля передёрнула ещё более сильная судорога.
Стуча зубами от холода, он подошёл к воротам и нажал кнопки. Раздался какой-то конвульсивный, как показалось Паулю, омерзительный звуковой сигнал, а затем послышался взволнованный женский голос, чётко выговоривший:
– Кто это?
Пауль узнал Бетси, и ему стало приятно, что даже у этой вечно холодной леди дрожит голос от волнения. Значит, его здесь ждут, возможно, даже с нетерпением.
– Я, – твёрдо, но хрипло, не своим голосом, ответил он.
– Открываю, – уже спокойнее сказала Бетси. Затем снова резкий сигнал, и щёлкнул автоматический замок маленькой незаметной дверцы в воротах.
Осторожно вытащив из машины бесчувственное тело с механически повисшими руками и безвольно запрокинутой назад головой, Пауль бережно взял его на руки и пронёс через ворота. И тут же дверца за ним захлопнулась и стала такой же незаметной, как была.
Пауль шёл по асфальтовой дорожке, и даже ночью, во тьме она казалась ему знакомой. Это было именно то место, с которым связаны его самые яркие и самые горькие воспоминания о прежней жизни, неразлучно следовавшие за ним повсюду. Но теперь, едва мелькнувшие перед ним, они обрушились во тьму под натиском неумолимой действительности: она требовала мобилизации всех сил, стойкости и решительных действий.
Дорожка вела к прямоугольнику брызжущего во тьму света – открытую для Пауля дверь. Свет этот приближался, и войти в него означало для Пауля избавиться от опасности вечных угрызений совести, неотступных мыслей о том, что он собственноручно убил человека.
Пауль торопился, надеясь, что Кернс вернёт к жизни Анжели так же, как когда-то вернул к жизни его, Пауля. Он уже чувствовал опьяняющее предвкушение радости: ещё немного, и он будет спасён!
Вдруг совсем рядом раздался оглушающий собачий лай. И тут же его остервенело подхватил другой пёс. Пауль вздрогнул: ему показалось, что свирепые звери, почуявшие кровь, сейчас набросятся на него и разорвут на куски. «Почему они не посадили собак на цепь, если знали, что я здесь?» – подумал Пауль, крепче прижимая к себе свой груз. Но псов окликнули чьи-то голоса, и те послушно умолкли: невидимые во тьме сторожа патрулировали парк.
Пауль невредимым вошёл в сияющий, яркий поток света, который на мгновенье ослепил, обжёг глаза. Вскоре Пауль различил три силуэта, два из них были ему уже знакомы. Первой была словно игрушечная фигурка Бетси. Вторым – начинающий стареть невысокий и плотный человек – Кернс. И рядом неизвестный Паулю высокий, богатырского сложения мужчина. На их лицах Пауль заметил следы беспокойства: с лица Бетси они сходили буквально на глазах, а на лице неизвестного господина, наоборот, заметно появлялись.
Больше Пауль ничего не успел разглядеть: он почувствовал, что у него помутилось в глазах и в любой момент сознание может покинуть его. Не в силах больше держать свою ношу, он положил её на пол перед тремя людьми в белых халатах, словно перед древними богами, и, чтобы не упасть, прислонился к стене.
Кернс в некоторой растерянности развёл руками, как бы показывая на тело Анжели. Подчиняясь его знакам, Бетси проверила у неё пульс и, взглянув на Кернса понятным только ему взглядом, заключила:
– Она мертва.
– Мертва? – тихо переспросил Кернс, будто требуя точности: клиническая ли это смерть или биологическая.
– Мертва?! – тревожно воскликнул Пауль, пытаясь прийти в себя.
Бетси уверенно кивнула, глядя на Кернса.
– Вы привезли документы? – успокоено обратился тот к Паулю, будто ответ его уже не интересовал.
– Нет. Их не существует, – с трудом выговорил Пауль. Собравшись с силами, он настойчиво продолжал: – Послушайте, профессор, я вас прошу, пока ещё не поздно, сделайте что-нибудь, помогите ей, спасите её.
На лице Кернса появилось удивление.
– Как же я могу спасти её, если она мертва? – Он переглянулся с неизвестным господином, улыбнувшись ему. Неизвестный ответил снисходительной ухмылкой.
– Но я-то жив, – возмущённо воскликнул Пауль, выступив вперёд. – Спасите её так же, как спасли меня. Ради меня спасите.
– Простите, но я вас не спасал, – продолжая насмешливо улыбаться, сказал Кернс. – Честно говоря, я не знаю, почему вы до сих пор живы. Вы феномен науки – повторение операции, подобной вашей, исключено.
Пауль чувствовал, как сердце защемила обида и к горлу начал подкатываться удушающий гнев. Пауль понял, что был жестоко обманут и, больше того, сам способствовал этому обману. Он вытянулся и крепко сжал кулаки: ему хотелось ударить отрекшегося от него спасителя.
– Господин Урель предпочитает улаживать всё радикальными способами, – вдруг произнёс неизвестный, запрокидывая голову и свысока, брезгливо меряя Пауля взглядом.
– Ах да! совсем забыл представить вас, – вдруг просто заговорил Кернс. – Познакомьтесь, господин Урель, это мой незаменимый помощник, моя правая рука – господин Гич.
– Много наслышан о вас, – высокомерно проговорил Гич и отвёл руки за спину.
– Извините, что не подаю вам руки, – съязвил Пауль, со злостью сжимая губы. Кровь капала с его рук на пол. – Вы, наверно, не привыкли к виду крови.
Гич молчал, зло буравя его взглядом. Пауль заметил, что глаза Бетси торжествующе заблестели, а её чётко очерченный ротик злорадно перекосило. Всё это было оскорбительно и гадко, и в глазах снова поплыли серые пятна, и Пауль понял, что больше не сможет владеть собой и сейчас упадёт. В эту минуту Бетси подлетела к нему, перешагнув, через лежащее на её пути тело Анжели, подставила своё плечо и успокаивающе защебетала:
– Господин Урель, пойдёмте. Я помогу вам. Мы все очень рады, мы так благодарны вам! Вы нас просто спасли!
– Бетси! – сурово одёрнул её Гич. – Прекратите! Что вы себе позволяете? В ваши обязанности входит только уход и присмотр за больными.
– Моральная поддержка также входит в мои обязанности, господин Гич, – гордо ответила он.
Гич был вне себя.
– Как вы смеете дерзить врачу, да ещё в присутствии пациента?! – взвёлся он. – Это нарушение всякой дисциплины!
Но Бетси уже уводила Пауля в одну из боковых дверей.
– Вы своей репликой попали ему прямо в сердце! – ликующе шепнула Бетси в самое ухо Паулю. – Господин Урель, вы прелесть! О Господи, как он мне надоел! – выдохнула она, видимо, думая, что Пауль уже не понимает слов, но из осторожности сама себя прервала и замолчала, упрямо сжав губы.
Что с ним было дальше, Пауль не помнил. Он мог вспомнить только ножницы, вспоровшие рукав его рубашки, и голос Бетси, который ласково произнёс:
– Это совсем не больно.
Пауль видел свою бледную руку с просвечивающими синими жилками, видел, как в его тело вошла игла шприца. Боли он в самом деле не почувствовал, лишь, когда Бетси вытаскивала иглу, он ощутил секундное трение металла о своё тело.
– Сейчас вы заснёте, – ласково сказала Бетси, снимая иглу со шприца.
Пауль хотел было попросить её: «Останьтесь со мной», – но не попросил.
Бетси ушла, и почти сразу обессиленный колоссальным нервным напряжением Пауль легко и незаметно погрузился в сон. Ему снился он сам – светленький мальчик лет пяти, стоящий посредине тёмной комнаты. Мальчик не мог пошевелиться от страха, словно окаменел, и только его большие остекленевшие глаза вглядывались в густой, непроницаемы мрак.
– Мама! – наконец громко зовёт мальчик. – Мама, где ты? Мне страшно.
Он с напряжением ждёт, прислушивается: никого нет, и стоит такая странная, пустая тишина, что он не слышит даже биения собственного сердца.
И вдруг прямо перед ним из мрака появляется она. Пауль видел перед собой какое-то странное существо без всяких указание на принадлежность к какому-либо полу – какая-то вытянутая святящаяся фигура с длинными руками, длинным выпуклым лицом – черты его были как будто смыты, – какое-то странное подобие человека. Но это подобие мягко сияло любовью и лаской, и Пауль знал, что это его Мама. Увидев её, он сразу успокоился, и на лице мальчика засветилась счастливая улыбка.
– Мама! – радостно воскликнул он тоненьким, детским голоском и побежал к ней. Она подлетела к нему, обняла своими мягкими, нежными руками и прижала к себе.
– Мальчик мой, милый мой мальчик! – ласково заговорила она, гладя его золотые волосы. – Всё хорошо, я теперь с тобой. Не бойся, сынок, ничего не бойся: я теперь с тобой. Пусть ничто больше тебя не пугает. Не бойся будущего, будущее – это дым и мрак, который рассеется, стоит тебе только захотеть. Если ты захочешь, то будешь свободен. Скажи, ты хочешь быть свободным?
– Да, да, – торопливо повторял Пауль, широко раскрытыми глазами глядя ей в лицо.
– Тогда возьми. – И она протянула ему на своей вытянутой ладони маленький, сверкающий жёлтым блеском кинжал. – Возьми. Это совсем не больно. Возьми же!
Не моргая, Пауль смотрел на кинжал, затем задумчиво взял его.
– Что же ты медлишь?
Пауль раздумывал. Вдруг он крепко сжал его и, размахнувшись, со всей силы ударил её в область сердца. Не издав ни единого звука, она растворилась в воздухе и исчезла вместе с кинжалом.
Паулю было уже не страшно. Он крепко сжал свои маленькие детские кулачки и с гневным вызовом решительно смотрел в мёртвый мрак, пытаясь побороть его силой своего взгляда.
Да и, может, неофициальные беты что подскажут. читать дальше
IV. Детективная история. Убийца – детектив
Заведение, в котором была назначена встреча, весьма напоминало заштатный притон. Здесь было накурено не хуже, чем в кабаке у пристани: нависшие над головами клубы никотинового тумана содрогались и сонно перемешивались при малейшем движении, а неповторимый, дурманящий коктейль из дыма разных сигарет щекотал в носу. Паулю показалось удивительным, как столько народу может находиться в таком небольшом помещении и не мешать друг другу. Отовсюду доносились какой-то шальной джаз, женские визги, пьяный хохот и площадная ругань. Здесь можно было во весь голос говорить о чём угодно, не боясь, что кто-нибудь услышит, да и каждый был занят своим делом и на то, что творится вокруг, никто особого внимания не обращал. «Вполне подходящее местечко для тайных переговоров», – подумал Пауль.
И тут увидел её. Каким-то странным, почти мистическим образом он понял, что это она, та женщина, которую он искал и которая его ждала. Он подошёл к ней и просто спросил:
– Это ты?
– Я. А ты от Кернса?
Пауль кивнул. Что она делает здесь, в этом притоне? Здесь ли её место? Она совсем не похожа на вульгарных, развязных шалав, которых можно было лицезреть вокруг и которые вызывали у Пауля отвращение. Даже в безвкусном розово-красном платье, слишком лёгком для ноября, в массивных браслетах на руках, с жёлтыми крашеными волосами она держалась не так, как Пауль ожидал от женщины её профессии.
– Меня зовут Анжели. А тебя?
– Пауль, – машинально ответил он и тут же пожалел, что назвал своё настоящее, сокровенное имя.
Анжели заученным кошачьим движением положила руку на лацкан его пиджака, приближая к нему своё лицо.
– У меня есть копии фальшивых счетов и подложных завещаний на его имя, – тихо и серьёзно сказала она.
Пауль засмеялся:
– Я, кажется, понял: мне ничего не надо будет делать, ты всё сделаешь сама. Я прав?
Она подалась назад и сердито взглянула на него.
– Я думала, ты пришёл по делу.
– Конечно, по делу. Сколько ты берёшь за свидание?
– Сначала сделка. Сто тысяч Кернсу по карману.
Пауль присвистнул.
– Многовато даже для него.
– Не свисти: денег не будет. На меньшее я не согласна, – твёрдо заявила Анжели.
– Тогда сделка не состоялась, – холодно отрезал Пауль.
Анжели вдруг растерянно, беспокойно забегала глазами по сторонам и опустила руки.
– Но… Но как же?
– Откуда у тебя эти материалы? Отвечай! – потребовал Пауль, схватив её за руку. – Ты их подделала, да?
– Нет! Я лечилась в его клинике и оттуда их выкрала.
– Неправда, ты никогда не лежала в его клинике! Ты врёшь!
– Нет, клянусь! Документы подделал сам Кернс!
– Кернс такими вещами не занимается. Хочешь меня обмануть, да? Может, полиции ты скажешь правду?
– Кернс гнусный проходимец, и, если он окажется за решёткой, я согласна рассказать всё полиции.
Пауль был неприятно удивлён её безоговорочной уверенностью в непорядочности Кернса и потому перестал изображать дознавателя.
– Заплатить полиции будет дешевле. До свидания, мадам, – он с пренебрежительным видом отвернулся и подошёл к стойке, намереваясь себе что-нибудь заказать.
– Всего хорошего, – тихо проговорила Анжели, и Паулю вдруг послышалась в её голосе обида, кольнувшая его воспоминанием. Он обернулся: она шла к дверям. Походка её потеряла искусственную игривость, исчезла уверенная осанка, руки устало повисли.
– Анжели! – крикнул Пауль.
Она подняла голову, расправила плечи и пошла быстрее – Пауль понял, что во всеобщем гаме она его услышала. Он вскочил и устремился за ней. Вдруг совсем рядом с ним, за спиной раздался омерзительный, звонкий и неровный хохот, произведённый какой-то подвыпившей особой женского пола. Пауль вздрогнул и быстрее кинулся к Анжели. Она уже взялась за ручку двери.
– Подожди, Анжели. Не уходи.
– Что ещё мне остаётся! – Она обернулась: её мрачное, безнадёжное лицо поразило Пауля.
– Тебе плохо? – спросил он, участливо взяв её за руку.
– Какая тебе разница!
– Я беспокоюсь.
Она глядела то в один его глаз, то в другой. Это были невероятно светлые и, казалось, не способные лгать глаза.
– Ненавижу таких, как ты! Лжецы, вы сами не знаете, что лжёте. – Она отдернула руку и выбежала на улицу.
Пауль проследовал за ней. Уже стемнело. Тело пронизывал освежающий холодом ветер.
– Тебе нужны деньги, – распорядительно произнёс Пауль.
Анжели повернулась и пошла к нему, свирепо сжимая кулаки.
– Да, чёрт побери, да! – срывающимся голосом закричала она ему в лицо. – Какое твоё дело! Отстань от меня!
– Я могу дать тебе столько, сколько нужно. Тебе их дам я, а не Кернс.
– Не надо мне твоих грязных денег! Надоело, надоело всё! Оставь меня в покое! Отстаньте все!
А ему так хотелось, чтобы кто-то сказал ему «спасибо»! Осознание своей значимости в судьбах других было ему нужнее воздуха.
– Я хочу тебе помочь. Сколько тебе нужно?
Анжели прикрыла глаза и прерывисто, тихо заговорила:
– Отвези меня на какой-нибудь мост… Или лучше к морю… Да-да, к морю! – Она закрыла лицо руками. Обняв за плечи, Пауль усадил её на заднее сиденье взятой у Кернса машины. Поехали. Придя в себе, Анжели попросила сигарету и, разгоняя рукой выпущенную в Пауля струйку дыма, спросила:
– Куда мы едем?
– Ко мне.
Анжели вздохнула и невесело усмехнулась.
– Что же я спрашиваю. Ты ведь хочешь меня снять, и не всё ли равно, куда мы едем.
– Да я… пошутил. Я дам деньги и без этого. Зачем они тебе?
Анжели недоверчиво взглянула на него.
– Всё, что скажешь. – Она откинулась на спинку сиденья и выдохнула: – Клиент подставил. Наркотиками торговал, да видно, надуть решил поставщиков, и спихнул на меня свои грешки. Хочешь верь, хочешь не верь, но я теперь в долгу – как в шелку! А где я возьму столько? Что зарабатываю, и то всё отдаю.
– Но ведь ты ни при чём? Как же он сумел тебя впутать? – недоумевал Пауль.
Анжели усмехнулась:
– Такие всё могут и всё умеют. Сейчас у меня хоть какая-то свобода есть, а не отдам долг, вообще никакой не будет.
– Деньги – это не проблема, – ободряюще заметил Пауль. – Утром они у тебя будут.
– Да где же их взять? Ты же не дашь столько за ночь. У тебя столько и нет. Разве так выглядят богатые? Они не такие… – Она задумалась, подбирая слово.
– Какие? – любопытствовал Пауль.
– Не такие жалкие. А у тебя такой несчастный вид! – Она попробовала добродушно, незло засмеяться, но получилось как-то глухо.
– Разве нельзя одновременно быть несчастным и богатым? – Пауль был так удивлён, что даже не обиделся.
Анжели выбросила окурок в окошко, поставила локти на спинку свободного сиденья рядом с Паулем, а голову положила на скрещённые в запястьях руки.
– Можно, только всё равно так счастливее. Будут деньги – будет и счастье.
– Ах, как ты ошибаешься! – горячо воскликнул Пауль. Он хотел возразить, но она перебила:
– Я приехала в этот город, как здесь говорят, из провинции. Самой заветной мечтой моей юности было стать актрисой. Я мечтала, о чём мечтают многие: о славе, поклонниках, роскошной жизни. А теперь моя слава – слава проститутки, мои поклонники – всякий сброд, способный наскрести в кармане всего несколько монет, я играю – я притворяюсь и угождаю им. Вот как исполнилась моя мечта! – Она улыбнулась и, как-то неловко всплеснув руками, отвернулась.
– Слава – это самообман, не стоящий потраченных сил. Когда-то я снимался в кино. Всё это совершенно не важно. Бессмысленно.
Она пристально взглянула на него. Его отточенный профиль то мерк, то вновь загорался в свете уличных фонарей и фар редких встречных машин, с шумом проносящихся мимо. Бледное лицо Пауля, как луна в миниатюре, освещалось их жёлтым светом. Было уютно куда-то ехать в тёплой машине, сидеть рядом с этим странным и, несмотря ни на что, милым человеком, которого, как казалось Анжели, она знает уже тысячу лет и который пришёл будто бы из бесконечной дали, куда нет возврата, – из её детства, когда они оба были другими и ещё умели надеяться. Что-то отдалённо знакомое мелькнуло в его чертах. Пауль продолжал:
– Только из зрительного зала этот мир кажется волшебным, полным блеска и очарования. На самом деле это болото, где бездарность возводится в кумиры, где кичатся посредственностью, плетут интриги, дерутся за гроши, где превращают высокое искусство в фарс! Это мир декораций, мир подлости, лжи и лицемерия: он лишь кажется храмом свободного творчества и высокой мысли, но если заглянуть на обратную сторону этих декораций, там будет только пыльная, гнилая ветошь. Этот мир не стоит того, чтобы в нём жить.
– Как странно ты говоришь, – заметила Анжели. – Я иногда тоже так думаю. Но ведь как-то надо зарабатывать деньги и на что-то жить.
– Зачем нужны деньги, когда ты не можешь делать то, что ты хочешь, творить, как ты хочешь, быть тем, кем хочешь?!
Анжели усмехнулась:
– Ты говоришь так потому, что у тебя деньги есть. Когда их нет, они, поверь, очень много стоят. Тем, кому они не нужны, – или идти в монастырь, или жить среди нищих, сидя на сундуках с золотом. Слыхала я об одном таком чудаке. Однажды нашли его в канаве с перерезанным горлом… – Она вдруг лукаво прищурилась. – А ты думаешь, если тебе не нужно больше, чем ты имеешь, ты уже святой? Ты себя обманываешь, если считаешь бескорыстным. Попробуй всё отдать другому! Тогда ты поймёшь, каков ты на самом деле.
Пауль немного помолчал, словно обдумывая её слова, и вдруг предложил:
– Хочешь, я переведу на тебя всё, что имею.
– Чего? – не поняла Анжели. – Ты серьёзно? Может, у тебя и нет ничего, кроме долгов. Зачем мне? Не надо, я же не умираю с голоду. Подумаешь – «рабство»! Не всё ли равно, кому отдавать деньги? Жить-то я буду по-прежнему. Да и у меня есть кое-какие сбережения… Лучше отдай тем, кому нужнее.
– И отдам, если ты сомневаешься! Всё отдам! – горячился Пауль, глядя на дорогу и решительно сверкая глазами.
Анжели пристально вглядывалась в его лицо, как человек, первый раз в жизни увидевший сумасшедшего. Поднеся руку ко рту и кончиками дрогнувших пальцев чуть дотронувшись до нижней губы, она тихо, заговорщически спросила:
– Денег-то много?
– Точно не знаю… Достаточно.
– Живут же люди! – вздохнула Анжели.
Профиль Пауля больше не высвечивался огнями улицы, он был тускл и бледен. И Анжели заметила, что освещённые улицы кончились, встречные машины попадались всё реже и теперь дорога была во мраке. Этот заставляющий не видеть, слепящий глаза мрак не отступал даже под ярким и густым светом фар, трепещущем при каждом движении автомобиля. Пауль был сосредоточен, его глаза блестели.
– Кажется, я тебя где-то уже видела, – задумчиво проговорила Анжели.
– В кино, может, – рассеянно бросил Пауль, не прерывая ход своих мыслей.
– Может быть, и в кино… – Анжели снова замолчала, глядя в никуда.
Пауль вдруг очнулся, выражение его лица изменилось, будто мысли потекли в другом направлении. «Неужели меня ещё кто-то помнит? – думал он. – Не так уж призрачна оказалась моя слава. Может, не стоило бросать кино? Нет! Опять эти глупые сомненья! Зачем поддаваться прихоти толпы в ущерб себе?.. – И он уже сам направил свои мысли по другому пути: – Что если всё рассказать ей: кто я, всё, что со мной случилось?.. Она, конечно, поймёт. Но ей нужны деньги… Нет, лучше не испытывать судьбу!»
– Послушай, почему бы тебе не предъявить иск этому наркоторговцу? – предложил он. – Я адвокат, я бы довёл это дело до победного конца.
– Ты что, вчера родился? У меня не хватит денег, чтобы выиграть тяжбу. А тебя могут просто убить, как того бродягу-миллионера. Если ты и вправду адвокат.
– Почему в этом городе никто не верит в правосудие?! – возмутился Пауль. – Значит, проще шантажировать врача, который не сделал тебе ничего плохого?
– Кернс не обеднеет. Да и крупно сомневаюсь, что он нажил свои миллионы честным способом. Я видела его всего раз, но и этого хватит, чтобы понять, что твой Кернс проходимец. Самозванец, а не доктор.
– Где же ты его видела?
– Да здесь. – Анжели кивнула назад. – В нашем клубе. Он приходил к одной из девушек.
– Что?! – ошеломлённо воскликнул Пауль. – Не может быть! Кернс не стал бы этого делать.
Анжели усмехнулась.
– Хочешь сказать, что наш клуб для него слишком убогое место и он ходит в более дорогие?
– Нет, просто профессор вообще не станет посещать подобные места.
– А что, профессор не мужчина что ли? В дорогих заведениях девушек больше берегут, а у нас можно делать всё, что хочешь: издеваться, бить, калечить. Никто и слова не скажет. Потому что – кому мы нужны! Кернс твой – та ещё скотина. Видел бы ты, что он сделал с Анной, ты бы сейчас его не защищал.
– Нет, не может быть, на профессора это не похоже. Я достаточно долго его знаю, он человек порядочный, честный и... – Пауль осёкся, вспомнив свой последний разговор с Кернсом. – Может, это был не он?
– Он сам назвал себя профессором, хвастался, гнусная тварь, своей клиникой, своими миллионами – я сама слышала.
– Давно это было?
– Да вот на той неделе.
– Но ведь документы его никто не видел, а представиться можно как угодно. Кто пойдёт в дом терпимости и станет трезвонить там о своём настоящем имени?
– Тот, кто уверен, что ему всё сойдёт с рук. Этот Кернс, похоже, очень любит хвастаться.
– И всё-таки это сомнительно. Как он выглядел?
– Ах, какой ты, Пауль... – Она протянула руку и погладила его по голове – нежно, как ребёнка. – Глупенький. Неужели ты вправду веришь в его честность? Может, ты ещё считаешь его своим другом? Неужели ты так одинок? Если у тебя вправду столько денег, то ты занимаешься чужими проблемами, только чтобы забыть свои. – Она задумчиво покачала головой. – Ты не такой, как другие, ты тонкий. Во что ещё ты веришь, Пауль?
Паулю была неприятна эта внезапная ласка дешевой проститутки, но он не отстранился. Очень внимательно и как-то настороженно посмотрев на Анжели, он затем отвернулся на дорогу и холодно заметил:
– Кернса я знаю достаточно хорошо, чтобы не ошибаться в нём.
Анжели усмехнулась:
– Ты слишком высокого мнения о себе и о своей вере в других.
Больше она не стала ничего говорить. Как можно было передать ту непроизвольную жалость, которая вспыхнула у неё к Паулю? Анжели откинулась на спинку сиденья и посмотрела в тёмное окно. «Долго едем, однако, – отстранённо подумалось ей. – Дальше по этой дороге уже нет поселений. Куда же мы едем? И ни одной попутки…» Стараясь скрыть беспокойство, Анжели вновь подалась к Паулю и, внимательно глядя на него, спросила с обыкновенным любопытством в голосе:
– Далеко ещё?
– Нет, – коротко ответил Пауль, не отрываясь от дороги. – Ещё немного, и мы повернём влево.
«Так значит, влево…» И тут вдруг ей бросились в глаза его руки в рыжих лайковых перчатках. Она не могла оторвать от них взгляд, её словно притягивали эти изящные руки, крепко держащие руль, обтянутые, словно второй кожей, рыжим блестящим материалом. Что-то неприятное, тревожное мелькнуло в голове Анжели. Она дотянулась до его сжатой кисти и, осторожно поглядывая на Пауля, слегка коснулась её. Вдруг он резким движением отдёрнул руку, заметно поморщился и кинул быстрый вопросительный взгляд на Анжели.
– Зачем эти перчатки? – пытаясь улыбнуться, раздельно произнесла она.
Не сводя взгляда с дороги, Пауль холодно, с деланной небрежностью, ответил:
– Мне так удобно.
– Ясно, – постаралась она произнести как можно безразличнее. Она чётко поняла, что ему этот вопрос в высшей степени неприятен.
Молча проехали развилку: справа от шоссе убегала узенькая, спрятавшаяся между деревьями дорога. Анжели не знала, что эта едва промелькнувшая дорога вела в психиатрическую клинику профессора Бюффона. Не знала Анжели и то, что Паулю эта дорога была слишком хорошо знакома. Анжели была убеждена, что дальше нет никаких развилок: ещё ни один клиент не возил её так далеко по этому шоссе. И когда они проехали поворот, Анжели удивилась, что Пауль не свернул. Она чувствовала, что надо что-то делать.
– Останови-ка машину, – с неожиданной решительностью вдруг потребовала она. – У меня кружится голова.
Пауль молча свернул на обочину и затормозил.
Анжели вышла первой, отошла к лесу и остановилась. Пауль облокотился о крышу машины и неторопливо огляделся.
Уже давно стемнело. Было зябко и сыро. Звёзд не было видно, небо затянули низкие, тяжёлые тучи. Но тяжело от них не становилось: воздух был так чист и прозрачен, что дышалось легко и слышен был каждый шорох. С обеих сторон сжимающий узкую дорогу лес успокаивающе шумел кронами, умиротворяюще переговаривались между собой какие-то невидимые птицы.
– Как хорошо! – тихо выдохнул Пауль, забыв, что он не один и подняв голову вверх, к тёмным, почти неразличимым в чёрно-синем небе тучам.
– Что? – Не расслышавшая Анжели взглянула на него через плечо.
– Нет-нет, ничего, – очнувшись, сухо ответил Пауль.
Необыкновенная, до странности тёмная ночь погасила краски, и теперь платье Анжели было глухим, тёмно-бурым вытянутым пятном, хотя он точно знал, что это платье яркое, алое, как живая, горячая кровь. Он видел сейчас её платье именно таким. «Вот бы сейчас его нарисовать…» – подумалось ему.
– Так влево, говоришь? – тихо, как бы про себя спросила Анжели. – Что ж, Пауль, – произнесла она немного громче, – спасибо за участие. Мне и вправду стало легче. Надеюсь, что человек, который хоть немного помог другому, будет вознаграждён.
Пауль судорожно пытался заставить своё воображение предугадать дальнейшие события. Но чем больше прилагал усилий, тем больше путался и не мог продумать, как же ему поступить правильно.
Вдруг Анжели быстро сняла туфли и, даже не обернувшись к нему, исчезла между деревьев. Паулю показалось, что она прокричала что-то вроде:
– Прощай, Пауль Урель! – Слово «прощай» он услышал чётко, «Пауль» – услышал и догадался вместе, а за «Урель» он, наверно, принял шум леса, и, может быть, это ему только почудилось.
Пауль был потрясён. «Как она догадалась?» – было первой его мыслью, и страх начал медленно разливаться по его телу. Страх же вывел из оцепенения, дал новые силы, подтолкнул вслед за Анжели. «Почему она не поверила мне? – думал Пауль, всё больше убеждая себя, что ему грозит опасность разоблачения. – Что я сделал не так?»
Он бежал, не видя ничего перед собой. Мохнатые деревья хлестали его своими лапами, словно предупреждая и останавливая, но он в нарастающем нетерпении не замечал этого.
– Стой, Анжели! – строго, повелительно крикнул он. Она услышала, но не подчинилась, а только побежала быстрее – он чувствовал это. Нетерпение Пауля перешло в исступление и гнев. В бешенстве он вдруг вспомнил всё, что ещё так недавно тревожило его и не давало покоя. Он не понимал, почему не почувствовал, как в его руке оказался пистолет.
– Стой, или я стреляю! – вдруг услышал Пауль казавшийся странно знакомым голос. И ему упорно казалось, что это неузнаваемый, чей-то чужой голос, а не его собственный.
«Почему же она бежит? Почему не верит мне?» Запоздалое осознание сменила злая досада. Внезапно он ясно увидел всё происходящее со стороны, откуда-то сверху. Словно всё это, уже когда-то заснятое на плёнку, теперь показывалось ему кем-то очень жестоким, неумолимо преследующим свои, непонятные, но не лишённые тайного смысла цели. Казалось, когда-то давно с ним всё это уже было. Посреди тёмного, грозно воющего леса – маленькая нелепая фигурка человека с пистолетом в поднятой руке и такая же маленькая, неуместная здесь, фигурка женщины в разодранном сбоку алом платье. Теперь в глазах Пауля это чётко очерченное дрожащее пятно ярко сияло и светилось внутренним светом.
Пауль видел все свои движения и знал, какое за каким последует. Он узнавал их, будто давно выучил наизусть, но забыл по каким-то независящим от него причинам – как будто вспоминал реплики и движения, которые давно не играл. Он чувствовал, что, независимо от его желания, ему придётся сыграть эту придуманную кем-то роль. И ему стало так муторно и тошно от этой неотвратимости, от своего бессилия, от невозможности ничего больше изменить в своей жизни и в жизнях других, что хотелось раствориться в воздухе и не существовать. Душу залили отчаяние и бессильный гнев на себя и на свою ничтожность, на этот несовершенный и так жестоко устроенный мир, на того, кто этот мир создал и так несправедливо им управляет.
В горьком опьянении Пауль крепче сжал пистолет. Он почти не целился: знал, что попадёт. Этот алый свет был чёткой мишенью.
Выстрела Пауль не услышал. Он поднял голову: чёрные птицы, невидимо сливающиеся с чёрными ветвями, вдруг встрепенулись, с испуганными криками закружили на неровном обрезке тёмно-синего неба. Пауль вспомнил, что этих птиц он когда-то уже видел – в небе над клиникой профессора Бюффона. И теперь Пауль глядел на них широко раскрытыми глазами. «Есть ещё кто-то в этом лесу. Я не один», – почти радостно подумал он. И странно: это убеждение его немного успокоило, вернуло возможность принимать решения и действовать.
Подойдя ближе, он вздрогнул и остановился над неподвижным телом, но тут же совладал с собой, быстро спрятал пистолет в карман и достал носовой платок. С излишней предосторожностью пытаясь через него прощупать пульс, Пауль приложил руку к шее Анжели. Он долго и сосредоточенно ждал, пока не почувствовал слабое, неровное биение. Не теряя больше времени, он убрал платок и, осторожно подняв Анжели, направился к машине.
Только сейчас он заметил, что его трясло, как в лихорадке. Но это даже помогало действовать быстро и точно. Никаких мыслей не было, кроме одной: «Только бы она была жива».
Пауль положил Анжели на заднее сиденье. Она была вся в крови. Платье, намокшее и ставшее тёмно-бордовым на спине и груди, прилипло к телу. Из сквозной раны кровь уже не хлестала, а коварно сочилась.
Стараясь не заглядывать в бледное лицо Анжели, Пауль достал пистолет, нервно, резко швырнул его на переднее сиденье, снял с себя залитый кровью пиджак и кое-как, по возможности, перетянул им грудную клетку Анжели. Потом Пауль вылез из машины, поднял голову к небу, оглядел чёрно-синие тучи и глубоко вздохнул. «Будет сильный ливень – смоет все следы».
Вдруг прямо над его головой сталью сверкнула молния, оглушающе, почти как выстрел, грянул гром, унося свои раскаты куда-то далеко-далеко. Пауль вздрогнул всем телом, на секунду его объял изначальный, первобытный ужас. Быстро вскочив в машину, Пауль включил зажигание. И мощные струи воды внезапно резко хлынули с неба, забарабанив в металл крыши.
Пауль гнал с максимальной скоростью, так быстро, что чуть не пропустил нужный поворот. Дрожащие руки еле справлялись с управлением: холодные, потерявшие чувствительность пальцы с трудом удерживали руль. Голова была ясна, но ни одной внятной мысли не шло на ум. Как же было хорошо ни о чём не думать! Если бы при этом можно было ничего не чувствовать!
Он ехал в клинику. Свет фар внезапно выхватил из мрака кусок высокой каменной стены и громадные ворота в ней. Теперь она почему-то казалась Паулю выше, чем раньше. Но это, без сомнения, была именно та стена, за которой он провёл навсегда оставшиеся в его памяти весенние дни.
Пауль остановил машину, вышел, и сразу же на него обрушились сильные ледяные потоки воды. Они стекали с него, разделяясь на тоненькие, быстрые и тёплые струйки. Моментально вымокшая тонкая и жёсткая рубашка снова противно прилипла к спине и плечам, ёрзая и сковывая тело при каждом движении. Пауля передёрнула ещё более сильная судорога.
Стуча зубами от холода, он подошёл к воротам и нажал кнопки. Раздался какой-то конвульсивный, как показалось Паулю, омерзительный звуковой сигнал, а затем послышался взволнованный женский голос, чётко выговоривший:
– Кто это?
Пауль узнал Бетси, и ему стало приятно, что даже у этой вечно холодной леди дрожит голос от волнения. Значит, его здесь ждут, возможно, даже с нетерпением.
– Я, – твёрдо, но хрипло, не своим голосом, ответил он.
– Открываю, – уже спокойнее сказала Бетси. Затем снова резкий сигнал, и щёлкнул автоматический замок маленькой незаметной дверцы в воротах.
Осторожно вытащив из машины бесчувственное тело с механически повисшими руками и безвольно запрокинутой назад головой, Пауль бережно взял его на руки и пронёс через ворота. И тут же дверца за ним захлопнулась и стала такой же незаметной, как была.
Пауль шёл по асфальтовой дорожке, и даже ночью, во тьме она казалась ему знакомой. Это было именно то место, с которым связаны его самые яркие и самые горькие воспоминания о прежней жизни, неразлучно следовавшие за ним повсюду. Но теперь, едва мелькнувшие перед ним, они обрушились во тьму под натиском неумолимой действительности: она требовала мобилизации всех сил, стойкости и решительных действий.
Дорожка вела к прямоугольнику брызжущего во тьму света – открытую для Пауля дверь. Свет этот приближался, и войти в него означало для Пауля избавиться от опасности вечных угрызений совести, неотступных мыслей о том, что он собственноручно убил человека.
Пауль торопился, надеясь, что Кернс вернёт к жизни Анжели так же, как когда-то вернул к жизни его, Пауля. Он уже чувствовал опьяняющее предвкушение радости: ещё немного, и он будет спасён!
Вдруг совсем рядом раздался оглушающий собачий лай. И тут же его остервенело подхватил другой пёс. Пауль вздрогнул: ему показалось, что свирепые звери, почуявшие кровь, сейчас набросятся на него и разорвут на куски. «Почему они не посадили собак на цепь, если знали, что я здесь?» – подумал Пауль, крепче прижимая к себе свой груз. Но псов окликнули чьи-то голоса, и те послушно умолкли: невидимые во тьме сторожа патрулировали парк.
Пауль невредимым вошёл в сияющий, яркий поток света, который на мгновенье ослепил, обжёг глаза. Вскоре Пауль различил три силуэта, два из них были ему уже знакомы. Первой была словно игрушечная фигурка Бетси. Вторым – начинающий стареть невысокий и плотный человек – Кернс. И рядом неизвестный Паулю высокий, богатырского сложения мужчина. На их лицах Пауль заметил следы беспокойства: с лица Бетси они сходили буквально на глазах, а на лице неизвестного господина, наоборот, заметно появлялись.
Больше Пауль ничего не успел разглядеть: он почувствовал, что у него помутилось в глазах и в любой момент сознание может покинуть его. Не в силах больше держать свою ношу, он положил её на пол перед тремя людьми в белых халатах, словно перед древними богами, и, чтобы не упасть, прислонился к стене.
Кернс в некоторой растерянности развёл руками, как бы показывая на тело Анжели. Подчиняясь его знакам, Бетси проверила у неё пульс и, взглянув на Кернса понятным только ему взглядом, заключила:
– Она мертва.
– Мертва? – тихо переспросил Кернс, будто требуя точности: клиническая ли это смерть или биологическая.
– Мертва?! – тревожно воскликнул Пауль, пытаясь прийти в себя.
Бетси уверенно кивнула, глядя на Кернса.
– Вы привезли документы? – успокоено обратился тот к Паулю, будто ответ его уже не интересовал.
– Нет. Их не существует, – с трудом выговорил Пауль. Собравшись с силами, он настойчиво продолжал: – Послушайте, профессор, я вас прошу, пока ещё не поздно, сделайте что-нибудь, помогите ей, спасите её.
На лице Кернса появилось удивление.
– Как же я могу спасти её, если она мертва? – Он переглянулся с неизвестным господином, улыбнувшись ему. Неизвестный ответил снисходительной ухмылкой.
– Но я-то жив, – возмущённо воскликнул Пауль, выступив вперёд. – Спасите её так же, как спасли меня. Ради меня спасите.
– Простите, но я вас не спасал, – продолжая насмешливо улыбаться, сказал Кернс. – Честно говоря, я не знаю, почему вы до сих пор живы. Вы феномен науки – повторение операции, подобной вашей, исключено.
Пауль чувствовал, как сердце защемила обида и к горлу начал подкатываться удушающий гнев. Пауль понял, что был жестоко обманут и, больше того, сам способствовал этому обману. Он вытянулся и крепко сжал кулаки: ему хотелось ударить отрекшегося от него спасителя.
– Господин Урель предпочитает улаживать всё радикальными способами, – вдруг произнёс неизвестный, запрокидывая голову и свысока, брезгливо меряя Пауля взглядом.
– Ах да! совсем забыл представить вас, – вдруг просто заговорил Кернс. – Познакомьтесь, господин Урель, это мой незаменимый помощник, моя правая рука – господин Гич.
– Много наслышан о вас, – высокомерно проговорил Гич и отвёл руки за спину.
– Извините, что не подаю вам руки, – съязвил Пауль, со злостью сжимая губы. Кровь капала с его рук на пол. – Вы, наверно, не привыкли к виду крови.
Гич молчал, зло буравя его взглядом. Пауль заметил, что глаза Бетси торжествующе заблестели, а её чётко очерченный ротик злорадно перекосило. Всё это было оскорбительно и гадко, и в глазах снова поплыли серые пятна, и Пауль понял, что больше не сможет владеть собой и сейчас упадёт. В эту минуту Бетси подлетела к нему, перешагнув, через лежащее на её пути тело Анжели, подставила своё плечо и успокаивающе защебетала:
– Господин Урель, пойдёмте. Я помогу вам. Мы все очень рады, мы так благодарны вам! Вы нас просто спасли!
– Бетси! – сурово одёрнул её Гич. – Прекратите! Что вы себе позволяете? В ваши обязанности входит только уход и присмотр за больными.
– Моральная поддержка также входит в мои обязанности, господин Гич, – гордо ответила он.
Гич был вне себя.
– Как вы смеете дерзить врачу, да ещё в присутствии пациента?! – взвёлся он. – Это нарушение всякой дисциплины!
Но Бетси уже уводила Пауля в одну из боковых дверей.
– Вы своей репликой попали ему прямо в сердце! – ликующе шепнула Бетси в самое ухо Паулю. – Господин Урель, вы прелесть! О Господи, как он мне надоел! – выдохнула она, видимо, думая, что Пауль уже не понимает слов, но из осторожности сама себя прервала и замолчала, упрямо сжав губы.
Что с ним было дальше, Пауль не помнил. Он мог вспомнить только ножницы, вспоровшие рукав его рубашки, и голос Бетси, который ласково произнёс:
– Это совсем не больно.
Пауль видел свою бледную руку с просвечивающими синими жилками, видел, как в его тело вошла игла шприца. Боли он в самом деле не почувствовал, лишь, когда Бетси вытаскивала иглу, он ощутил секундное трение металла о своё тело.
– Сейчас вы заснёте, – ласково сказала Бетси, снимая иглу со шприца.
Пауль хотел было попросить её: «Останьтесь со мной», – но не попросил.
Бетси ушла, и почти сразу обессиленный колоссальным нервным напряжением Пауль легко и незаметно погрузился в сон. Ему снился он сам – светленький мальчик лет пяти, стоящий посредине тёмной комнаты. Мальчик не мог пошевелиться от страха, словно окаменел, и только его большие остекленевшие глаза вглядывались в густой, непроницаемы мрак.
– Мама! – наконец громко зовёт мальчик. – Мама, где ты? Мне страшно.
Он с напряжением ждёт, прислушивается: никого нет, и стоит такая странная, пустая тишина, что он не слышит даже биения собственного сердца.
И вдруг прямо перед ним из мрака появляется она. Пауль видел перед собой какое-то странное существо без всяких указание на принадлежность к какому-либо полу – какая-то вытянутая святящаяся фигура с длинными руками, длинным выпуклым лицом – черты его были как будто смыты, – какое-то странное подобие человека. Но это подобие мягко сияло любовью и лаской, и Пауль знал, что это его Мама. Увидев её, он сразу успокоился, и на лице мальчика засветилась счастливая улыбка.
– Мама! – радостно воскликнул он тоненьким, детским голоском и побежал к ней. Она подлетела к нему, обняла своими мягкими, нежными руками и прижала к себе.
– Мальчик мой, милый мой мальчик! – ласково заговорила она, гладя его золотые волосы. – Всё хорошо, я теперь с тобой. Не бойся, сынок, ничего не бойся: я теперь с тобой. Пусть ничто больше тебя не пугает. Не бойся будущего, будущее – это дым и мрак, который рассеется, стоит тебе только захотеть. Если ты захочешь, то будешь свободен. Скажи, ты хочешь быть свободным?
– Да, да, – торопливо повторял Пауль, широко раскрытыми глазами глядя ей в лицо.
– Тогда возьми. – И она протянула ему на своей вытянутой ладони маленький, сверкающий жёлтым блеском кинжал. – Возьми. Это совсем не больно. Возьми же!
Не моргая, Пауль смотрел на кинжал, затем задумчиво взял его.
– Что же ты медлишь?
Пауль раздумывал. Вдруг он крепко сжал его и, размахнувшись, со всей силы ударил её в область сердца. Не издав ни единого звука, она растворилась в воздухе и исчезла вместе с кинжалом.
Паулю было уже не страшно. Он крепко сжал свои маленькие детские кулачки и с гневным вызовом решительно смотрел в мёртвый мрак, пытаясь побороть его силой своего взгляда.
@темы: Роман, Творчество
-
-
04.03.2009 в 17:08-
-
04.03.2009 в 17:11Ура!