Если у тебя есть гештальт, закрой его.
Почти «Голова профессора Доуэля», ага. 
Аффтар, к счастью, уже не стыдится писать о своих чувствах, но яростно долбается об стену из-за того, что не описывает их образами, а называет в лоб.
Ну, не могу я образами передавать чувства.
И красиво и при том логично описать всё, что вижу, тоже не могу. 
«Я лицо твоё видеть хочу!» – воскликнула бы, как Женя Колышкин кричал Женечке Землянике. Смотрю с нежностью. Глупо улыбаюсь. Любуюсь. Лицо прекрасное, одухотворённое. Порой мне кажется, что только я вижу утончённость его черт. Даже странно, что прохожие совсем не обращают внимания и не восхищаются. Глупые, глупые. Они не знают, мимо кого так безразлично проходят.
Хочется сжать голову руками, взять это лицо в ладони, пободаться лбами, потереться, прижаться к горячей щеке – если будет холодная, согреть. Хотя, конечно, бледная и холодная. И глаза большие, испуганные, полные неизжитой обиды – словно у ребёнка. Прослеживаю взглядом тонкие линии век, пытаюсь заметить и понять каждое движение, каждый взмах ресниц, каждый быстрый беспокойный взгляд, каждый наклон головы. Но чувствую, что, увы, мало что понимаю. И глупо улыбаюсь – не потому что мне смешно, а потому что хочу успокоить. Сгрести в охапку и прижать к себе крепко-крепко. Чувствую, что в моём собственном взгляде явно читается влюблённость, и ничего не могу с этим поделать. Да и одной моей влюблённости мало, чтобы помочь.
Душевное страдание, боль, обида, страх – те переживания, которые делают обычные лица безобразными и отталкивающими, освещают благородное лицо какой-то непостижимой, возвышенной и одухотворённой красотой. Словно раскрывают истинную сущность души – тонкую, ранимую и прекрасную. И мне хочется подарить этой душе свою любовь и нежность, чтобы она не чувствовала себя такой несчастной, непонятой и одинокой.

Аффтар, к счастью, уже не стыдится писать о своих чувствах, но яростно долбается об стену из-за того, что не описывает их образами, а называет в лоб.





«Я лицо твоё видеть хочу!» – воскликнула бы, как Женя Колышкин кричал Женечке Землянике. Смотрю с нежностью. Глупо улыбаюсь. Любуюсь. Лицо прекрасное, одухотворённое. Порой мне кажется, что только я вижу утончённость его черт. Даже странно, что прохожие совсем не обращают внимания и не восхищаются. Глупые, глупые. Они не знают, мимо кого так безразлично проходят.
Хочется сжать голову руками, взять это лицо в ладони, пободаться лбами, потереться, прижаться к горячей щеке – если будет холодная, согреть. Хотя, конечно, бледная и холодная. И глаза большие, испуганные, полные неизжитой обиды – словно у ребёнка. Прослеживаю взглядом тонкие линии век, пытаюсь заметить и понять каждое движение, каждый взмах ресниц, каждый быстрый беспокойный взгляд, каждый наклон головы. Но чувствую, что, увы, мало что понимаю. И глупо улыбаюсь – не потому что мне смешно, а потому что хочу успокоить. Сгрести в охапку и прижать к себе крепко-крепко. Чувствую, что в моём собственном взгляде явно читается влюблённость, и ничего не могу с этим поделать. Да и одной моей влюблённости мало, чтобы помочь.
Душевное страдание, боль, обида, страх – те переживания, которые делают обычные лица безобразными и отталкивающими, освещают благородное лицо какой-то непостижимой, возвышенной и одухотворённой красотой. Словно раскрывают истинную сущность души – тонкую, ранимую и прекрасную. И мне хочется подарить этой душе свою любовь и нежность, чтобы она не чувствовала себя такой несчастной, непонятой и одинокой.
Бред очередной.да!
именно это хочется сделать с Уайлдером