Если у тебя есть гештальт, закрой его.
Заговорили с мамой про Марлен Дитрих, потом про Жана Габена, потом я подсунула маман соционические характеристики. Читает про Габена и восклицает: «О, это я!» Ну, если только это твоё Я-идеальное.
Отвечаю:
– Не-ет, ты Гюго, – и предоставляю доказательства – её собственные ответы. Хотя доказательства-то слабые: маман – человек железный и всегда отвечает так, как надо, исходя из Я-идеального, а не так, как есть на самом деле.
Так что о достоверности остаётся только мечтать. Маман задумчиво:
– О Гюго говорили, что он большой ребёнок. – И сокрушённо добавляет: – Я поразилась, когда узнала, что он очень непорядочно поступал с женщинами.
Предлагаю гипотезу:
– Ну, может, у него в детстве или юности была психологическая травма.
Потом заговорили о Есенине и Клюеве, о том, что Есенин на него – человека, который его в люди вывел, – написал донос. Правда, Клюева уже взяли к тому времени. Мама задумалась:
– Зачем же он писал на него, когда уже было ясно, что Клюева не выпустят? Никто ведь не заставлял.
Эх, до седых волос человек дожил и не знает, по какой причине люди добровольно пишут доносы.
Либо из завести и желания получить то, что есть у ближнего, либо из страха за свою шкуру и желания быть хорошим в глазах власти. Всё, что Клюев мог дать ему, Есенин уже получил, так что остаётся только страх. Пришлось объяснять:
– Чтобы самого Есенина не посадили.
И вот сейчас – Есенина знают все, а кто знает поэта Клюева? Мама качает головой:
– Слабый человек Есенин, зло другим приносил. Сидел бы в Рязани, печатался бы спокойно. Нет, его в Москву потянуло.
Ну да, во имя московской славы Клюеву даже подстилкой послужить не погнушался, а на Айседоре потом вымещал – колотил, какАйседорову Сидорову козу. 
Мама аж про сициотип его читать не стала
и сказала, что соционика – «херня»: типы слишком обобщены. Согласна, херня
(хотя те, кто эту систему разработали, монстры
), и, конечно, это не панацея. Тот-то мы даже по психодиагностике соционику не проходили!
Но положение обязывает: хоть немного в этом деле должна сечь. 

– Не-ет, ты Гюго, – и предоставляю доказательства – её собственные ответы. Хотя доказательства-то слабые: маман – человек железный и всегда отвечает так, как надо, исходя из Я-идеального, а не так, как есть на самом деле.

– О Гюго говорили, что он большой ребёнок. – И сокрушённо добавляет: – Я поразилась, когда узнала, что он очень непорядочно поступал с женщинами.
Предлагаю гипотезу:
– Ну, может, у него в детстве или юности была психологическая травма.

Потом заговорили о Есенине и Клюеве, о том, что Есенин на него – человека, который его в люди вывел, – написал донос. Правда, Клюева уже взяли к тому времени. Мама задумалась:
– Зачем же он писал на него, когда уже было ясно, что Клюева не выпустят? Никто ведь не заставлял.
Эх, до седых волос человек дожил и не знает, по какой причине люди добровольно пишут доносы.

– Чтобы самого Есенина не посадили.
И вот сейчас – Есенина знают все, а кто знает поэта Клюева? Мама качает головой:
– Слабый человек Есенин, зло другим приносил. Сидел бы в Рязани, печатался бы спокойно. Нет, его в Москву потянуло.
Ну да, во имя московской славы Клюеву даже подстилкой послужить не погнушался, а на Айседоре потом вымещал – колотил, как

Мама аж про сициотип его читать не стала





Может, и ложь: сейчас мы этого уже не узнаем. Не сама выдумывала: пересказала то, что мама из институтской программы вспомнила.
Эх, было бы ещё время книги читать.