Если у тебя есть гештальт, закрой его.
Так как Dead Fairytaler упорно хочет соблазнить меня на слэш Холмс/Люпен... 
На самом деле был у мя в далёком 2005 году опыт кое-что попридумывать про Холмса и Люпена. Собственно, с этого я и начинала извращаться над Холмсом... 
Прочла я как-то какой-то — щас реальное название просто не помню,
что-то вроде "Чип и Дейл спешат на помощь" было — рассказ Мориса Леблана, возмутилась, каким... даже не лохом, а реальным придурком рисует автор рассказа ВЕЛ-ДЕТ-ВС-ВР-И-НАРа (что и естественно для француза 
), и решила над этим самым рассказом поглумиццо. 
Имена героев изменены для ясности. А ежели кто доберётся до конца всего этого безобразия, то узрит там некое подобие ВЕЛ-ДЕТ-ВС-ВР-И-НАРа. Да, и писалось это в одну бессонную ночь, так что...
Морисато Лемонблан
Хороший детектив всегда приходит вовремя
(неполиткорректная готическая новелла)
читать дальше Горели свечи в канделябрах, и по каменным стенам крались неясные отблески огня.
– Странное дело, Астропопулос! До чего же Вы похожи на Оторвана Липуна!
– Конечно, при таком-то освещении!
– Дело не в освещении, – обиделся Ди Ван. – Просто Вы – вылитый этот Оторван Липун, Зипун, Типун или как его там.
– Липун, – ревниво поправил Астропопулос. – Вы так хорошо его знаете? Хочу Вам сообщить, Вы неправильно произносите его имя. Имя Оторван произносится с ударением на последнем, а не на втором слоге. Мы же всё-таки во Франции. К чему эти англицизмы?
– О! думаю, г-н Липун простит мне это, – со смехом проговорил Ди Ван. – К сожалению, я знаю его вовсе не так хорошо, как хотел бы… Как и все прочие – лишь по газетным снимкам. Они, конечно, способны страшно обезобразить даже Аполлона… Но Вас обезобразить трудно: ваше сходство с Липуном налицо.
Аполлонус Астропопулос раздражённо скривился.
– Неужели, мой дорогой Ди Ван? Кстати, вынужден Вас разочаровать, Вы не первый, кто это подметил.
– Это настолько очевидно, – продолжал Ди Ван, – что если бы Вас не рекомендовал мой кузен д'Армоед, и если бы Вы не были, к тому же, известным художником, чьи морские пейзажи приводят меня в восхищение, равно как и ваши сильные красивые руки, длинные мускулистые ноги и голубые глаза, я спрашиваю себя, не оповестил ли бы я о вашем присутствии в Дьеппе полицию?
Шутка была встречена общим гоготом. Но, впрочем, Аполлонус Астропопулос знал, что в каждой шутке – только доля шутки. В зале большой столовой замка Тибеинеснилось, кроме Астропопулоса, собрались аббат Зажились, кюре селения, и дюжина офицеров из тех полков, которые проводили маневры в округе, отозвавшихся на приглашение банкира Жоржа Ди Вана и его матери, урождённой Тибеинеснилось. Один из офицеров воскликнул:
– Но разве Оторван Липун не был действительно замечен на побережье после своего нашумевшего дела в скором поезде Париж – Гонолулу?
– Совершенно верно, с тех пор прошло тридцать три месяца и три дня, а на следующей же неделе, в казино, я познакомился с нашим милым Аполлонусом, который с тех пор соизволил оказать мне честь несколькими посещениями – приятными дебютами перед более основательным визитом, которым он осчастливит меня в один из ближайших дней… Точнее, я надеюсь, в одну из ночей.
Посмеялись ещё и перешли в бывший зал кордегардии, обширное, очень высокое тёмное помещение, занимающее всю нижнюю часть мрачной Вильгельмгольцевой башни, где Жорж Ди Ван хранил несравненные сокровища, накопленные на протяжении веков родом Тибеинеснилось. Сундуки и комоды, старинные таганы и канделябры украшали зал. Великолепные ковры и гобелены свисали с холодных и тусклых каменных стен. В глубоких амбразурах – в стенах стояли скамьи, за которыми виднелись островерхие проёмы окон в свинцовых переплётах. Между дверью и левым окном возвышалась монументальная библиотека-шкаф в стиле Ренессанс, на фронтоне которой золотыми буквами было выведено слово "Тибеинеснилось", а пониже – гордый девиз семейства: "А, делай, как знаешь!" Представители фамилии всегда с завидным упорством считали, что ведут свой род от самого императора Тиберия.
Пока закуривали длинные толстые сигары, Ди Ван продолжил:
– Однако Вам следует поторопиться, мой дорогой Аполлонус, эта ночь для Вас – последняя.
– Почему же? – произнес художник, с решимостью подхвативший шутку. – Я надеялся ещё пожить и пограбить Вас.
Ди Ван хотел ответить, но мать, сухая вредная старушка, подала ему знак, со всей силы стукнув его. Однако возбуждение, вызванное веселым обедом и желание заинтриговать гостей возобладали над осторожностью.
– Вот ещё! – прошептал хозяин про себя. – Теперь об этом можно говорить. Бояться уже нечего, в Бастилию не посадят. У нас свободная страна.
Все расселись вокруг него, охваченные острым любопытством. И он объявил с довольным видом человека, сообщающего важную новость:
– Завтра, в четыре часа семнадцать мгновений весны пополудни, Шерман Хэмфри, великий английский сыщик, для которого не существует тайн, Шерман Хэмфри, самый выдающийся разгадчик секретов, который когда-либо существовал, личность необыкновенная во всех отношениях и, казалось бы, во всех подробностях созданная из деталей, возбуждающих воображение романистов и не только, – Шерман Хэмфри будет моим гостем.
Послышались возгласы. Шерман Хэмфри в Тибеинеснилось? Это – всерьёз? И Оторван Липун действительно находится где-то поблизости? Дело обещало быть интересным.
– Оторван Липун и его шайка не должны быть далеко. Не считая взломщика-рецидивиста Кагора, кому ещё можно приписать кражи со взломом в Монтиньи, в Крюше, в Крассвилле, Антарктиде и пустыне Гоби, если не нашему национальному взломщику? Сегодня – моя очередь.
– А Вас предупреждали, как было с Кагором?
– Конечно, его надо было выпить. Один и тот же трюк не удается дважды. Поглядите!
Ди Ван встал, указав на одну из полок библиотеки – небольшое пустое пространство между двумя огромными ин-фолио.
– Что, здесь у Вас стоял кагор? – спросил Астропопулос.
– Здесь стояла книга XVI века издания, под заглавием "Тибеинеснившаяся хроника", содержавшая историю замка с того года, когда его построил герцог Ромен-Роллан на месте феодальной крепости. В книге было три гравюры. Одна представляла собой общий вид владения, вторая – план построек, а третья – обратите особое внимание – трассу подземного хода, который одним концом выходит наружу, за первый пояс укреплений…
– А другим концом куда? За пазуху?
– Вот и не угадали. А другим – сюда, да-да, именно сюда! в этот самый зал, где мы находимся. Так вот, эта книга исчезла ещё с прошлого месяца.
– Чёрт, – протяжно простонал Астропопулос, – это дурной знак. Но этого ещё недостаточно, чтобы оправдать вмешательство Шермана Хэмфри. На кой чёрт он Вам сдался, Жоржик? Вам что, мало ваших друзей офицеров?
– Вы правы, оснований было бы недостаточно, не будь ещё одного происшествия, придающего тому, о чем я говорил, более глубокое, я бы даже сказал, сокровенное значение. В Национальной библиотеке в Париже хранился второй экземпляр вышеназванной хроники, и в обеих книгах можно было заметить различия в некоторых деталях, касающихся подземного хода, к примеру, профилировки лестницы. В них были также различные дополнения, не напечатанные, а дописанные чернилами и более или менее стертые. Эти частности были мне известны, я знал также, что трасса могла быть восстановлена только путем тщательного сопоставления обеих карт. Но вот, на следующий же день после исчезновения моего экземпляра, второй был затребован каким-то неизвестным читателем Национальной библиотеки, который его унес, и никто не смог установить, при каких обстоятельствах случилась кража.
Эти слова были встречены возгласами удивления.
– Значит, дело начало принимать серьёзный оборот, – забеспокоился Астропопулос.
– На этот раз полиция встревожилась, – уточнил Ди Ван. – Было проведено следствие, но оно зашло в тупик и завело туда всю следственную бригаду. С тех пор никто её не видел – она пропала навеки.
– Как всегда, когда в деле замешан Липун.
– Вот именно. И тогда мне пришло в голову попросить о содействии Шермана Хэмфри, который отвечал, что был бы рад вступить в более тесный контакт с Оторваном Липуном.
– Какая честь, какая слава для Оторвана Липуна! – сказал Астропопулос. – Но если наш национальный взломщик, как Вы его называете, не питает никаких намерений насчет Тибеинеснилось, Шерману Хэмфри просто нечего будет здесь делать.
– Есть ещё одно, что должно его очень глубоко заинтересовать, – очень глубокий подземный ход.
– Но Вы сказали, что один из входов в подземелье находится в чистом поле, а второй – в этой самой гостиной!
– Но где? В каком месте? В этом или в том? Линия, изображающая ход, с одной стороны действительно упирается в кружок, обозначенный двумя инициалами "ВБ", что означает, конечно, Вильгельмгольцеву башню, а не вредную бабу, как кажется на первый взгляд. Но башня – очень, очень круглая, и кто сможет определить, в каком именно месте её окружности заканчивается трасса?
Ди Ван закурил вторую сигару и налил себе сто двадцать второй бокал бенедиктина. Его засыпали вопросами. Он отвечал, разгребаясь и наслаждаясь вызванным интересом. И, наконец, сказал:
– Секрет утрачен. Никто в мире его не знает. От отца к сыну, как свидетельствует легенда, мои предки, могущественные сеньоры – потомки императора Тиберия между прочим – на смертном одре передавали друг другу тайну, до того дня, когда Гофра, последний представитель этого рода, лишился на эшафоте головы и туловища – седьмого термидора второго года, на сто девятнадцатом году своей жизни.
– Но за минувшее столетие, наверно, состоялись поиски?
– Поиски велись, но понапрасну. И сам я распоряжался провести раскопки. Но к чему это могло привести? Перерыли, понимаешь, весь огород! Всю капусту посшибали, козлы. Подумайте только: эта башня – часть суши, со всех сторон окруженная водой, – связана с замком лишь в одном месте, так что подземный ход, по необходимости, должен быть проложен под старинными рвами. В книге из Национальной библиотеки, между прочим, показана серия из четырех лестниц, имеющих сорок восемь с половиной ступеней, что говорит о глубине свыше десяти метров. А лестница, приведенная на втором плане, указывает расстояние в двести метров. В действительности вся проблема сосредоточена здесь, между этим одним полом, этим одним потолком и этими одними стенами. Честное слово, порой так хочется, так хочется их разломать. Разломать, разломать!..
– И нет никаких других примет?
– Никаких.
Аббат Зажились возразил:
– Господин Ди Ван, надо принять ещё и принять во внимание те две цитаты.
– О! – со смехом воскликнул Ди Ван. – Господин кюре, Вам бы лишь нажраться! Вы великий любитель поисков в архивах, мемуарах, и всё, что касается Тибеинеснилось и бухла, безмерно увлекает ваше преподобие. Но объяснение, которое Вы выдвигаете, может только запутать дело.
– Нет, но всё-таки! – загоготали офицеры.
– Вы непременно хотите знать?
– Очень. Ах, очень!
– Знайте же, что, согласно его находкам, два французских короля знали разгадку этой тайны.
– Два короля Франции!
– Генрих IV Страшный и Людовик XVI Страстный.
– То есть далеко не первые встречные, ведь королей первым просто так не встретишь, если, конечно, ты не королевский акушер-гинеколог. Но как же об этом прознал господин аббат?
– Очень просто,– продолжал Ди Ван.– За два дня перед битвой под Ванной король Генрих IV Страшный ужинал и провел ночь в этом страшном замке. В одиннадцать часов тринадцать минуть пятьдесят пять с четвертью секунд вечера Луиза де Танкеравтомобилль, первая красавица среди нормандских дам и последняя среди нормандских дам легкого поведения, была приведена к нему по подземному ходу при сообщничестве герцога Эдгара-Алана-Вниз-По-Реке-По, и который по этому случаю выдал фамильную тайну, по. Поскольку постольку эту тайну Генрих IV позднее доверил своему министру Сопли, тот рассказал об этом случае в своей "Королевской государственной экономии", без другого комментария, кроме следующей непонятной фразы: "И вращается в воздухе, который трепещет, но открывается окно, и следуешь прямо к Богу".
Воцарилось гробовое молчание, и Астропопулос ухмыльнулся:
– Ослепительной прекрасной ясности поэтов-модернистов тут, право, не усмотришь.
– Естественно. Господин кюре сделал вывод, что Сопли таким образом обозначил ключ к тайне, не выдавая её при этом мохнатым песцам, которым диктовал свои мемуары.
– Предположение остроумное.
– Согласен, но что может вращаться и что означает это окно в загробную жизнь? Прямо эзотерика какая-то, Тантра, мантра и Кама-Сутра.
– Да, непонятно!
Астропопулос снова обронил что-то:
– А добрый король Людовик XVI Страстный тоже пользовался подземным ходом для того, чтобы встретиться с прекрасной дамой? Уж если Страшный пользовался, то Страстному так сам Бог велел!
– Ну, уж наверно, – отозвался Ди Ван. – Все, что можно об этом сказать, – что Людовик XVI действительно останавливался в 1784 году в Тибеинеснилось и что знаменитый железный шкаф, обнаруженный в Лувре по доносу Жана Габена, содержал бумажку со словами, написанными этим монархом, а по совместительству монахом Шаолиньского монастыря: "Тибеинеснилось: 2 – 6 – 12".
Аполлонус Астропопулос рассмеялся.
– Да уж, мне точно не снилось! Победа! Мрак рассеивается все больше! Дважды шесть равняется двенадцати. А я и не знал. Интересно, у кого это такой короткий номер? Может, позвонить, проверить?
– Смейтесь сколько угодно, сударь, – заметил аббат, – тем не менее, обе эти цитаты и содержат ответ. Но настанет день, когда кто-нибудь найдет им верное толкование. Настанет тот судный день – это я Вам как духовное лицо говорю!
– Кто-нибудь – это Шерман Хэмфри, для начала,– предположил Ди Ван.
Астропопулос усмехнулся:
– Если только его не опередит Оторван Липун.
– Типун Вам на язык! – воскликнул хозяин.
Астропопулос поднялся, положил руки на плечи Ди Вана и, с благодарностью и нежностью глядя ему в глаза, торжественно объявил:
– Думаю, что к тем данным, которые содержат обе книги – ваша и Национальной библиотеки – не хватало сведения величайшего значения, и что Вы были столь любезны сообщить его мне. За что сердечно Вас благодарю.
– Так что?.. – Хозяин аж смутился.
– Так что теперь, когда некто совершил достаточно оборотов, окно открылось, а дважды шесть оказалось равным двенадцати, что крайне меня удивило, мне остается лишь приступить к делу. Прямо здесь и сейчас.
– Да-да, не теряя ни минуты!
– И ни секунды… Стало быть, ещё нынешней ночью, до приезда Шермана Хэмфри, я должен ограбить Ваш замок. Ну, и ещё кое-что сделать, о чём приватно договоримся.
– Времени у Вас на всё про всё – в обрез. Но не хотите ли, чтобы я Вас проводил?
– До самого Дьеппа?
– До самого Дьеппа. Я воспользуюсь этим, чтобы лично привезти оттуда господина и госпожу д'Арт Вейдер вместе с юной девственной дочерью их американских друзей садомазохистов, которые прибывают полуночным поездом. – И, обращаясь к офицерам, Ди Ван добавил: – Впрочем, мы снова встретимся все здесь завтра, для обеда и так далее. Не так ли, господа? Рассчитываю на Вас, так как этот замок должен быть окружен вашими полками и взят штурмом ровно в одиннадцать часов двадцать три минуты девяносто девять секунд по Гринвичу.
Приглашение было принято с большой гадостью, то есть радостью; присутствовавшие расстались тепло и ласково, а немного погодя просторный (особенно это касалось заднего дивана) лимузин 20 – 30 "Золотая звезда" уносил Ди Вана и Астропопулоса по дороге к Дьеппу. Ди Ван оставил художника перед казино, где впервые встретил его, наверно, думая, что Астропопулос там и живёт, и направился на вокзал.
Ровно в полночь его друзья высадились из поезда. Ровно в половине первого автомобиль проехал под воротами Тибеинеснилось. Ровно в час ночи, после легкого ужина, сервированного в гостиной и состоящего из тридцати трёх жаренных уток, двадцати двух поросят с яблоками, одного пирога с чёрными дроздами и одной тушёной коровы, каждый ушел к себе. Постепенно погасли все огни. Глубокая тишина ночи окутала замок.
Но луна очень даже нескромно раздвинула тучи, которые её закрывали, и сквозь два из четырех окон наполнила гостиную белым сиянием. Правда, ненадолго. Очень скоро луна спряталась за занавесом холмов. И настал Мрак. Тишина сгустила его ещё больше. Ещё более непроницаемое безмолвие усилило густую темноту. Так они и усиливали друг друга. Лишь время от времени поскрипывание мебели, либо шуршание камыша на болоте, омывающем древние стены, нарушало это безмолвие.
Часы перебирали бесконечные четки секунд. Пробило два часа, и, как и раньше, секунды продолжали падать, со стуком, торопливо и монотонно, в тяжелом молчании ночи. Пробило три часа. Быстро, однако.
И вдруг что-то щелкнуло, лязгнуло, звякнуло, свистнуло, пискнуло, словно диск семафора, открывающийся при приближении поезда, или словно заржавелый замок, или разбитый хрустальный бокал, или какая-то неведомая птичка в лесу, или мышка, которой случайно наступили на хвостик, и тонкий-тонкий лучик света пронизал-таки гостиную из конца в конец, словно стрела, оставляющая за собой сверкающий след не пойми чего. Луч вырывался из центральной каннелюры пилястра, о который опирался с правой стороны фронтон библиотеки, потом прошёлся по закомарам, упал на фронтиспис, отразился от портика и пошёл гулять по остальным архитектурным терминам. Остановился ярким кружком на противоположном панно, затем прошелся во все стороны, словно беспокойный взор, пронизывающий тьму, погас, чтобы опять вырваться из мрака, в то время как часть библиотеки поворачивалась на невидимой оси, чтобы открыть широкое отверстие, увенчанное сводом. Боже мой, какая пошлость!
Вошел человек, высоко державший электрический фонарь. За ним (человеком) появились второй и третий (человеки), вносившие связку веревок и различные инструменты. Первый ещё раз осмотрел помещение и сказал:
– Позовите товарищей.
Но это был не Владимир Ильич Ульянов-Ленин.
"Товарищи" подошли по подземному ходу – восьмеро крепких, мускулистых и всё такое ребят с энергичными физиономиями и всем таким. Перенос вещей, а не слов начался.
Все делалось быстро, даже слишком. Оторван Липун переходил от одного предмета к другому, любовно осматривал его, гладил и, смотря по его размерам или ценности, оставлял на месте или распоряжался:
– Забирайте!
И предмет забирали, разверстая пасть тоннеля проглатывала его, он словно исчезал в земной утробе.
Так ушли шесть стульев работы мастера Гамбса и шесть кресел в стиле Людовика XV Бесстрастного, гобелены из Абрикоса, два канделябра работы Гундоса, два – Фрагонара и один – Нытьё, бюст Гудона работы его жены, несколько статуэток. Порой Липун задерживался перед великолепным ларем или драгоценной картиной, лип к ним самым бесстыдным образом и вздыхал:
– Чересчур тяжел... Слишком велики размеры... Какая жалость: не влезет! – И продолжал свою экспертизу.
За сорок минут гостиная была "зачищена", по выражению бывшего ОМОН – овца Оторвана Липуна. Все было сделано в образцовом порядке, без малейших шума и пыли, словно все предметы, которыми манипулировали вошедшие, были упакованы в толстый-претолстый слой ваты.
Тогда он (Оторван Липун) сказал последнему, уносившему стенные часы работы мастера Буль-Буля:
– Возвращаться нет смысла. Как условились, едва заполните грузовик, отправляйтесь до большой риги в Рокфоре. Это такой сыр.
– А вы, патрон?
– Мне и патрону пусть оставят мотоцикл и пистолет.
Когда тот (последний) исчез, он (Оторван Липун) вернул на место, задвинув до отказа поворачивающуюся часть стены. Затем, удалив последние следы выноса добычи и стерев следы копыт и ног, приподнял портьеру и проник в галерею, служившую для сообщения между башней и замком. В середине её стояла витрина – цель дальнейших поисков Оторвана Липуна.
Здесь были собраны настоящие чудеса, уникальная коллекция часов, табакерок, колец, ожерелий, миниатюр прекраснейшей работы и т. д. по описи. С помощью клещей, стеклореза, кувалды, автогена, динамита, отмычки, шпильки и стетоскопа он бесшумно взломал замок и, извращенец, с невыразимым наслаждением занялся украшениями из золота и серебра, маленькими шедеврами деликатного, совершенного искусства ювелиров.
Надев серьги и браслеты, Липун повесил кое-кого на перевязи через плечо и ещё широкий матерчатый мешок, специально сшитый для такой добычи. Наполнил его. Наполнил также карманы пиджака, панталон, жилета, килта, шубы, тулупа и бюстгальтера. Протянул левую руку к ещё одной кучке жемчужных дамских сеток для волос, столь милых сердцу наших прабабушек и некоторых наших прадедушек, правда, не всех. Впрочем, Липуну эти милые безделушки тоже пришлись по вкусу. Но тут его уха достиг легкий шум. Сначала достиг, а потом устиг обратно.
Он (Оторван Липун) прислушался: ошибки не было – скорее всего. Шум слышался все явственнее. Правда, это вполне могла быть слуховая галлюцинация.
И он (Оторван Липун) вспомнил: внутренняя лестница в конце галереи вела к до сих пор пустовавшим апартаментам, которые, однако, с этого вечера были отведены той юной девице, за которой, как и за супругами д'Арт Вейдер, Ди Ван ездил в Дьепп.
Торопливым движением Липун нажал на выключатель своего фонаря: свет погас. Он (Оторван Липун) едва успел добраться до амбразуры окна, когда на вершине лестницы открылась дверь, и слабый свет проник в галерею.
У него (Оторвана Липуна) возникло ощущение, затем восприятие, затем память, а затем мышление и прочие психические познавательные процессы – полускрытый занавесом, он не мог этого видеть, а выглянуть было не судьба, – будто кто-то начал осторожно спускаться по верхним ступеням. Появилась надежда, что незнакомец дальше не пойдет. Он двинулся, однако, вниз. И вдруг раздался возглас – спускавшийся заметил витрину, разбитую, наполовину опустошенную.
По высоте вскрика ничего понять не представлялось возможным, потому Оторван Липун понял, что это женщина, лишь по запаху духов. Где-то он уже нюхал этот запах, но где? Её платье почти касалось занавеса, который его (Оторвана Липуна) скрывал, и ему (Оторвану Липуну) показалось, что он (Оторван Липун) слышит, как бьется сердце этой женщины, и ещё – что она угадывала присутствие другого существа позади себя, на расстоянии вытянутой руки... Такие галлюцинации носят название сочетанные. "Ей страшно, – подумал он (Оторван Липун), – она сейчас уйдет... Не может быть, чтобы не ушла... Уж я не дам ей уйти! А потом выпровожу вон!" Она, однако, не уходила, зараза такая. Свеча, вздрагивавшая в её руке, и та перестала колебаться и наконец решилась уйти. Она (женщина) повернулась, преодолела мгновенное колебание, слушая, казалось, пугающую тишину, затем резко откинула занавес.
Они увидели друг друга.
Оторван, потрясенный, воскликнул:
– Ах, Жоржик, чёрт бы тебя драл! Какого рожна ты шляешься ночью по замку в бабском халате! И в парике ещё?! И в капроновых чулках?!! О!!! Это становится интересным!
Но Жорж Ди Ван не ответил: он спал летаргическим сном. Ну, или был лунатиком, в общем, что-то в этом роде. Он прошёл мимо Оторвана Липуна и продолжил своё необыкновенное путешествие по тёмному замку.
«Вот, чёрт, что значит загнивающая аристократия! Вырожденцы одни!» – недовольно подумал Оторван Липун. Да уж, обознался так обознался! Да, бывало такое и с ним.
Но вслед за Жоржиком наконец-то спустилась она.
– Вы... это Вы... мадемуазель Нора... – проговорил снова потрясённый Оторван. – Наконец-то!
Перед ним стояла мисс Нора.
– Ударение на первом слоге, – поправила она его. – Всё-таки я американка, а не француженка.
Мисс Нора! Пассажирка трансатлантического лайнера «Титаник», та самая, чьи грезы сливались с грезами молодого человека на протяжении того незабываемого плавания, та, которая присутствовала при его аресте и которая, не желая его выдавать, выбросила в море фотоаппарат, в котором он спрятал драгоценности и банкноты, зараза такая! – Мисс Нора! Милое, улыбающееся существо с планеты Диких Обезьян, чей образ так часто радовал или наводил грусть на него в долгие дни заключения!
Случай, поставивший их лицом к лицу, рука к руке, нога к ноге и т. д. в этом замке, в ночной час, был столь невероятным, что оба окаменели, как жена Глота, не говоря ни слова, изумленные, словно завороженные фантастическим видением, которое представляли друг для друга. Да уж! Это Вам не шутки!
Шатаясь, сломленная волнением, мисс Нора опустилась на стол.
Он (Оторван Липун) остался перед нею на ногах, так как в таком положении было удобнее. И постепенно, в нескончаемые мгновения, которые пролетели друг за другом, он почувствовал, какое впечатление должен на неё произвести, – с красивыми, мускулистыми руками, нагруженными безделушками, с набитыми карманами, с доверху наполненным мешком, одетый в пиджак, панталоны, жилет, килт, шубу, тулуп и бюстгальтер поверх всего этого. Небывалое чувство неловкости охватило его, он покраснел до корней волос и не только, в скверном положении вора, застигнутого на месте преступления. Совесть заела! Для неё (Норы) с этих пор, что бы ни случилось, он останется вором, тем, кто лезет в чужой карман, кто отпирает отмычками двери и тайком забирается в чужие жилища. А нечего было вставать на этот скользкий путь!
На ковер скатились часы с кукушкой, за ними – другие. И другие, и другие, и другие… И другие предметы начинали соскальзывать вниз по его красивым, мускулистым рукам, он не знал уже, как их удержать (другие предметы). Тогда, внезапно решившись, он бросил часть добычи на кресло – всё равно всё падает, – опорожнил все карманы и лифчик, высыпал содержимое мешка.
Почувствовав себя свободнее, он шагнул к ней, в намерении заговорить. Но она отшатнулась; затем, торопливо поднявшись, словно охваченная страхом, бросилась в гостиную. Портьера упала за нею и кого-то придавила, и он (Оторван Липун) поспешил следом. Она была там – ошеломленная, дрожащая; её глаза с ужасом разглядывали огромное, разоренное помещение.
И он ей сказал:
– Завтра, в три часа ноль минут ноль секунд, все будет на своих местах... Мебель, все... все...
Она не ответила – наверно, была немая. Он повторил:
– Завтра, в три часа, обещаю Вам... Ничто на свете не помешает мне это сделать... Завтра, в три часа... – Заело!
Долгое молчание установилось между ними опять часа на три. Он (Оторван Липун) не смел его (молчание) нарушить, волнение девушки причиняло ему, извращенцу-мазохисту, подлинное страдание. Осторожно, не говоря ни слова, он стал от неё удаляться.
И думал при этом: "Пусть уходит!.. Пусть почувствует себя свободной, чтобы уйти!.. Чтобы меня более не бояться!.." Но она вздрогнула и прошептала:
– Послушайте... Там – шаги... Кто-то идет... – У неё, оказывается, был суперслух. Или слуховые галлюцинации на нервной почве. Он (Оторван Липун) посмотрел на неё с изумлением. Она казалась взволнованной, как будто опасность грозила ей самой.
– Ничего не слышно, – сказал он. – И все-таки...
– Как так? Надо бежать... Скорее, бегите... Сваливайте, делайте ноги, драпайте, утекайте, сматывайтесь, чешите отсюда!
– Бежать? Но к чему?..
– К кочану! Надо... надо... Ах, да не стойте же!..
Мгновенно подбежав к повороту галереи, она прислушалась. Нет, никто к ним не шел. Может быть, шум доносился извне? Из других Миров и Галактик?..
Несколько секунд она ещё ждала; затем, успокоившись, повернулась.
Оторван Липун исчез.
В ту минуту, когда Ди Ван узнал об ограблении его замка, он сказал себе: «Это сделал Астропопулос, этот чёртов мнимый грек, и Астропопулос – не кто иной, как Оторван Липун». Все этим объяснялось, и ничто не могло объясниться иначе, кроме того, что всё же могло. Эта мысль, однако, лишь коснулась его (Ди Ванна) на лету, как будто летучая мышь дала своим крылом подзатыльник, таким невероятным представлялось, чтобы этот душка Астропопулос не был Астропопулосом, известным живописцем, товарищем по клубу кузена д'Армоеда. И когда срочно оповещенный бригадир жандармов прибыл, Ди Ван не подумал даже сообщить ему о таком нелепом предположении.
В течение всего утра в Тибеинеснилось царила неописуемая суета, которая доселе не снилась никому. Жандармы, полевой сторож, полицейский комиссар из Дьеппа, жители селения – весь этот люд топтался, волновался и старался что-нибудь стибрить в коридорах, либо в парке, либо вокруг замка. Приближение маневрирующих частей, ружейная пальба усиливали красочность этих живых картин.
Первые поиски не дали никаких объяснений. Если поиск результатов не дал, значит, Microsoft Word не читает текста на кириллице. Окна были целы, двери не взломаны; все предметы, следовательно, могли быть вынесены только через потайной ход. Ну, или через дымоход их забрал себе Санта-Клаус в качестве подарков к Рождеству. Но последнюю версию почему-то не приняли за рабочую гипотезу. На коврах, однако, не было следов, на стенах – тоже уже ни шиша: все картины потаскали, скоты.
Единственное, чего никто не ожидал и что несомненно напоминало повадки Оторвана Липуна: знаменитая "Хроника" XVI века вновь заняла прежнее место, и рядом с нею красовалась точно такая же книга, не что иное, как второй экземпляр, похищенный недавно в Национальной библиотеке.
В одиннадцать часов с копейками прибыли офицеры. Ди Ван встретил их, как всегда, весело – какую досаду ни причиняла ему утрата таких художественных сокровищ, его богатство позволяло ему не слишком по этому поводу горевать. Его друзья – д'Арты Вейдеры и Нора – тоже спустились вниз.
Когда закончились представления, все заметили отсутствие одного из гостей. Аполлонус Астропопулос. Неужто он не придет?
Его отсутствие возобновило подозрения Жоржа Ди Вана. Но ровно в полдень Астропопулос появился. Ди Ван воскликнул:
– В добрый час! Вот и Вы наконец!
– Разве я не точен?
– Конечно, но Вы могли бы и опоздать... после столь бурной ночи! Разве до Вас не дошла ещё новость?
– Какая новость?
– О том, что Вы ограбили замок.
– Ну вот ещё!
– В точности, как я говорю. Но предложите вначале руку – или что там у Вас – мисс Синдромдауна, и пройдемте к столу – жрать охота! Мадемуазель, позвольте мне представить...
Он прервал свою речь, удивленный волнением молодой девушки. Затем, вспомнив, заметил:
– Ведь это правда, кстати, Вы совершили путешествие в обществе Оторвана Липуна, причем – не так давно, перед его арестом... Вас удивляет сходство, не так ли?
Она не ответила. Стоя перед нею, Астропопулос улыбался, как и подобает настоящему греку. Он склонился, она оперлась о его руку. Он подвел её к её месту и сел напротив.
Во время обеда разговор был только об Оторване Липуне, о похищенной мёбели, о подземном ходе, о Шермане Хэмфри, который никак не ехал. Лишь к концу трапезы, когда перешли к другим темам, Астропопулос вмешался в беседу. Он был поочередно веселым и серьезным, красноречивым и остроумным. Все его речи, казалось, имели целью пробудить у девушки интерес, хотя в принципе так и было. Но она (Нора), погрузившись в себя, по-видимому, и не прислушивалась к ним.
Кофе был подан на террасе, которая господствует над парадным двором и французским садом, что перед главным фасадом. На лужайке играл полковой оркестр, и толпа солдат и крестьян рассыпалась по аллеям парка парочками.
Нора, однако, помнила слова Оторвана Липуна: "В три часа все будет на месте, обещаю Вам..."
В три часа! Стрелки больших часов, украшавших правое крыло замка, показывали два сорок две с половиной. Она поглядывала на Астропопулоса, который – дитё малое! – мирно раскачивался в удобном кресле-качалке, зачем-то засунув в рот большой палец левой ноги.
Два часа пятьдесят... Два пятьдесят пять... Странное нетерпение, смешанное с беспокойством, сжимало сердце девушки. Было ли возможно, чтобы чудо сбылось и совершилось в назначенную минуту, тогда как замок, вся местность вокруг были полны народу, а прокурор республики и следователь по особо важным делам продолжили бы как раз расследование, а не свои сюсюканья?
И все-таки! Все-таки Оторван Липун так торжественно обещал! Вот все они так, наобещают, наобещают, а потом не дождёшься ничего! Все будет так, как он сказал, думала она под впечатлением угадываемых в этом человеке энергии, решительности, уверенности. Такой исход – или конец – не показался бы ей чудом, но естественным поворотом, долженствующим осуществиться самой логикой вещей. Или рефлекторно.
На мгновение их взгляды встретились. Вспомнив, во что он был одет вчера, она покраснела и отвернулась...
Три часа... Прозвучал первый удар, второй, третий... На сто пятьдесят четвёртом ударе Аполлонус Астропопулос извлек свои часы, поднял взор к курантам, затем положил часы с курантами в карман. Прошло ещё несколько секунд – скорее всего, тридцать две. Как вдруг толпа вокруг лужайки расступилась, открывая дорогу двум фургонам, только что миновавшим решетку, окружавшую парк, запряженным парой лошадей каждый. Это были фургоны вроде тех, которые следуют за полками, перевозя офицерские сундуки, солдатские ранцы и надувных резиновых кукол. Перед подъездом они остановились. Возница-товарищ-сержант-два-часа-до-рассвета-ну-что-ж-ты-зараза-мне-светишь-в-лицо-товарищ-сержант-скоро-кончится-лето-и-ночь-коротка-словно-сказочный-сон-в-карманах-голяк-я-опять-на-мели-и-рад-бы-домой-да-мосты-развели спрыгнул с козёл первой из телег и спросил господина Ди Вана.
На вопросы, которые ему задали, возчик отвечал, показав приказ, который вручил ему дежурный адъютант, полученный означенным адъютантом утром, во время рапорта. Согласно этому приказу, второй взвод четвертого батальона должен был обеспечить, чтобы предметы мебели, оставленные на перекрестке Галле, в лесу Ванна, были к трем часам доставлены господину Жоржу Ди Вану, владельцу замка Тибеинеснилось. Подписано: полковник Блювотер, ВМФ США. И тут влезли эти америкашки! В каждой бочке затычка!
– На перекрёстке, – добавил сержант, – всё было приготовлено, расставлено в порядке убывания на траве, под самой надёжной охраной прохожих. Все это показалось мне очень странным, но приказ есть приказ.
Музыка умолкла. Фургоны разгрузили, мебель поставили на место.
Среди возникшего волнения Нора оставалась одна на краю террасы. Серьезная, погруженная в смутные размышления, которые она даже и не пыталась выразить словами, а то бы получилось совсем непечатно. И вдруг увидела приближающегося Астропопулоса. Захотелось избежать встречи, но она оказалась в углу, образованном перилами, окружавшими террасу, и выставленные здесь больше кадки с кустарниками и деревцами – апельсиновыми, лавровыми, розовыми, бамбуком, маком и коноплёй – не оставляли ей места для отступления. Она не сдвинулась с места. Солнечный луч трепетал в её золотистых волосах, оживляемый качающейся тенью бамбукового листа. Кто-то чуть слышно произнес:
– Я сдержал обещание, данное этой ночью.
Кто бы это мог быть? Оторван Липун был рядом; вокруг больше никого. Следовательно, это был он. Он повторил, оставаясь в нерешительной позе хищника перед прыжком, робким голосом:
– Я сдержал обещание...
Липун ждал слова благодарности – наивный! – хотя бы жеста, который выразил бы интерес к его поступку. Она молчала. И нечего было говорить: он же вор! Этим всё сказано.
Это равнодушие обожгло его горечью. Нечего было воровать! В смысле «не следовало», а не в смысле «всё уже украдено до нас». И в то же время Липун глубоко чувствовал все, что разделяло его и Нору теперь, когда она узнала правду. Он хотел бы снять с себя вину, а с Норы платье, заговорить о том, что могло бы его оправдать, показать, что было все-таки в его жизни немало значительного, требовавшего мужества, например вчерашняя встреча с сомнамбулой-Жоржиком. Но слова гасли ещё до того, как были произнесены; Липун отдавал себе отчет во всей нелепости и дерзости любого объяснения. Тогда он с печалью проговорил:
– Как все, что было, уже далеко! Помните ли Вы ещё долгие часы на палубе "Титаника"? У Вас, как и сегодня, в руке тогда были спасательный жилет и роза, бледная роза, подобная этой... Я у Вас её попросил нюхнуть, но Вы, казалось, не расслышали... И все-таки, после Вашего ухода, я нашел эту розу... Забытую Вами, конечно... С тех пор я её берег и всё время нюхал, как героин.
Она опять не ответила, казалась бесконечно далекой, как будто он смотрел на неё в подзорную трубу. Он продолжал:
– Хотя бы в память о тех часах не думайте более о том, что Вам теперь известно. Пусть прошлое обретет связь с настоящим, с Футуром, Перфектом и Плюсквамперфектом. Чтобы я не был более тем, кого Вы видели этой ночью. И посмотрите же на меня хотя бы на мгновение так, как глядели тогда... Прошу Вас... Разве я уже не тот?
Она подняла взор и посмотрела, как он того просил – из положения упор-присев. Потом, без единого слова, коснулась перстня, который он носил на – не будем вдаваться в подробности, на чём. Виден был только ободок; но в оправе, повернутой вовнутрь, сиял великолепный рубин.
Стыдливый Оторван Липун покраснел. А перстень принадлежал Жоржу Ди Ванну: он совсем недавно подарил его Астропопулосу.
Он с горечью улыбнулся.
– Вы правы. Как было – так и будет всегда. Оторван Липун не может стать иным, кроме как Оторваном Липуном или гомиком. Такая вот альтернатива! И между Вами и ним нет места даже воспоминаниям... Простите меня... Мне следовало понять, что даже мое присутствие рядом с Вами оскорбительно...
И он удалился вдоль балюстрады, держа в руке шляпу, шубу и лифчик. Нора прошла мимо. У него возникло искушение задержать её, обратиться к ней с мольбой... Но дерзости вору не хватило, и он проводил её глазами, как в тот далекий день, когда она уходила по сходням в нью-йоркском порту. Она поднялась по ступенькам, которые вели к двери. Ещё мгновение её легкий силуэт 120 на 120 на 120 вырисовывался среди мраморных стен вестибюля. Больше он её не видел.
Солнце закрыла туча. Маленькая совсем. Оторван Липун неподвижно разглядывал следы маленьких туфелек 48 размера, отпечатавшиеся на песке. И внезапно он вздрогнул: на кадке с бамбуком, о которую опиралась Нора, лежала роза, бледная роза, которую он не посмел попросить. Забытая, верно, тоже? Намеренно или по рассеянности?
Он пылко схватил цветок. Несколько лепестков оторвалось; он собрал их, один за другим, словно реликвии, и выкинул в мусорку.
– Пора,– сказал он себе, – мне здесь больше нечего делать. Тем более, что, если вмешается Шерман Хэмфри, события могут принять скверный оборот.
Парк был пуст. Но рядом с домиком, расположенным возле ворот, стояла весёлая группа жандармов. Он углубился в заросли, перелез через стену и пошел, чтобы добраться до ближайшей станции, по тропинке, змеившейся среди полей. Не прошло и года, как тропа сузилась, зажатая между двумя насыпями, и, когда он вступил в образовавшуюся здесь теснину, кто-то, шагавший ему навстречу, вошел в неё с противоположной стороны.
Понятное дело, это был мужчина – средних лет, высокий, худой, но довольно крепкий и мускулистый; на нём были плащ иностранного покроя и кепка. «Наверно, грузин или Лужков», – подумал Липун. В одной руке незнакомца был чемодан, а в другой тяжелая трость, а в третьей чемодан.
Они встретились. «Они сошлись; вода и камень, Стихи и проза, лёд и пламень Не столь различны меж собой…» – как писал великий русский поэт А. С. Пушкин . Незнакомец сказал с лёгким, чуть заметным английским акцентом:
– Параститэ, мэсьэ, как парайти в библиатэку, слущай, ара, вах-вах-вах?
– Идите прямо, месье, и поверните направо, как только упрётесь в стену. Вас уже с нетерпением ждут.
– Ах так!
– Да, мой друг Ди Ван объявил о Вашем приезде ещё вчера вечером.
– Тем хуже для Ди Вана, если он проговорился, – грозно промолвил Шерман Хэмфри.
– И я счастлив первым приветствовать Вас. У мистера Шермана Хэмфри нет более горячего поклонника, чем я. – В его голосе послышалась еле уловимая нотка иронии, о которой он сразу же пожалел, так как Шерман Хэмфри принял его слова всерьёз: у него было редкое чувство юмора. Он поднял соболиную бровь и пристально оглядел Оторвана Липуна с ног до головы таким острым, всепроницающим взором, что тот почувствовал себя схваченным, зафиксированным, зарегистрированным этим взглядом более основательно и точно, чем каким-либо фотографическим аппаратом на протяжении всей своей жизни.
"Снимок сделан, – подумал он.– С этим человеком нет более смысла надевать маску. Только узнал ли он меня?"
– Вынужден Вас разочаровать, месье: Вы не в моём вкусе, – хладнокровно отчеканил Шерман Хэмфри. – Вы слишком мускулистый, а я люблю слабеньких.
«Ах, чёрт! Узнал! – подумал Оторван Липун. – Жалко-то как! Всё равно с Норой уже ничего не светит…»
Они обменялись поклонами. Но тут раздался шум. Топот лошадей, которые скакали к ним, позвякивая сталью и сплавами. Это были жандармы. Чтобы не попасть под копыта, путникам пришлось прислониться спиной к крутой насыпи, поросшей высокой травой, и крепко прижаться друг к другу.
Жандармы следовали друг за другом редкой цепочкой, и это продолжалось довольно долго. А Липун всё это время думал: "Все сводится к одному вопросу: есть ли шансы на то, что он воспользуется ситуацией. Вопрос не из простых, тем более – для меня..."
Когда последний из всадников проехал, Шерман Хэмфри выпустил его (Оторвана Липуна) из своих железных объятий и, не говоря ни слова, отряхнул свою покрывшуюся пылью одежду. Ремень его сумки зацепился за колючую ветку; Оторван Липун поспешил помочь, причём сделал это весьма охотно. Ещё секунду они друг друга разглядывали. Или, пожалуй, не секунду – время для них пролетело незаметно. И, если бы кто-нибудь это видел, он стал бы свидетелем поистине волнующего зрелища – самой первой, встречи этих людей, столь мощно вооруженных, наделенных действительным превосходством и роковым образом предназначенных друг для друга, для того, чтобы столкнуться в схватке, как равные силы, которые к этому толкает сама логика вещей. Или рефлексы. Затем англичанин молвил:
– Благодарю Вас, месье.
– Всегда к Вашим услугам,– охотно отозвался Липун. – Обращайтесь, если что вдруг. Мой номер телефона Вы найдёте в справочнике парижской жандармерии.
Они разошлись, «…вода и камень, Стихи и проза, лёд и пламень…» Липун направился к станции, а Шерман Хэмфри – к замку.
После напрасных поисков и сюсюканий следователь и прокурор уехали, и Шермана Хэмфри ожидали с любопытством, которое оправдывала его высокая репутация и не только она. Некоторое разочарование вызвала его бюргерская внешность, так глубоко отличавшаяся от того образа, который каждый себе представлял. В нем не было ничего от героя романа, от загадочной, дьявольской личности, возникающий в воображении при имени Шермана Хэмфри. Но для Ди Вана это было не так уж и существенно, и он воскликнул с воодушевлением:
– О, мэтр, вот и Вы наконец! Какая честь! Я так давно питал надежду... И даже счастлив, что все так случилось, ибо это доставило мне удовольствие увидеть Вас. Но, кстати, как Вы к нам приехали?
– Поездом.
– Какая жалость! Ведь я послал за Вами к пристани свой автомобиль!
– Ради официальной встречи, не так ли? С музыкой, барабанным боем, салютом, розовыми воздушными шариками и фейерверком? Отличный способ облегчить мне предстоящую работу, – буркнул привередливый англичанин.
Этот не слишком любезный тон несколько сбил с толку Ди Вана, который, пытаясь свести все к шутке, продолжал:
– Работа, к счастью, будет более легкой, чем я Вам писал.
– Почему же?
– Потому что кража состоялась минувшей ночью.
– Если бы Вы не объявили о моем приезде каждому встречному и поперечному, сударь, вполне вероятно, что кража в минувшую ночь не состоялась бы.
– Когда же?
– Либо завтра, либо в другой день. По настроению.
– И в таком случае?
– Липун попался бы в западню.
– А моя мёбель?
– Не оказалась бы похищенной.
– Моя мёбель находится здесь.
– Здесь?
– Её доставили обратно в три часа дня.
– Самим Липуном?
– Двумя воинскими фургонами.
Шерман Хэмфри с силой нахлобучил свою кепку и взял чемодан. Ди Ван тут же встрепенулся:
– Что Вы делаете?
– Я уезжаю.
– Но почему? Ах, нет-нет, останьтесь. О, прошу Вас, не покидайте нас!
Шерман Хэмфри косо на него посмотрел.
– Ваша мебель на месте, Оторван Липун уже далеко. Моя роль окончена: я отыграл свою партию в этом балете.
– Но мне непременно нужна Ваша помощь, дорогой месье. То, что случилось вчера, может повториться завтра, так как мы не знаем самого главного: каким образом Оторван Липун вошел, как он вышел, и почему он все возвратил несколько часов спустя.
– Ах, Вам это неизвестно... – Мысль о тайне, которую следовало разгадать, смягчило железное сердце Шермана Хэмфри. – Пусть будет так, мы поищем. Но без проволочек, согласны? И, если можно, без толпы. Только Вы и я.
Ди Ван всё прекрасно понял и проводил англичанина в гостиную. Сухим тоном, фразами, которые казались отмеренными заранее, к тому же с крайней скупостью, Хэмфри задал ему ряд вопросов по поводу вчерашнего вечера, гостей, которые присутствовали, жителей замка. Затем он просмотрел оба тома "Хроники", сравнил карты подземелья, велел повторить для себя цитаты аббата Зажилися, который плохо соображал после вчерашнего и на правах представителя церкви опять понёс какую-то ерунду про Терминатора и судный день, и спросил:
– Именно вчера впервые зашла речь об этих двух цитатах?
– Да.
– Вы никогда не сообщали их господину Аполлонусу Астропопулосу?
– Никогда.
– Вам нравится розовый цвет?
– Да.
– Хорошо. Велите подготовить автомобиль. Я уезжаю через час.
– Через час! Так быстро!
– Оторвану Липуну понадобилось не больше, чтобы решить загадку, которую Вы ему задали.
– Я?! Задал загадку?
– Ну, конечно, естественно, натурально, разумеется, да, безусловно, абсолютно, бесспорно, вне всяких сомнений, само собой, верняк. Короче, Вы сами. Оторван Липун и Астропопулос – одно и то же лицо, одни и те же руки, одни и те же ноги...
– Я так и подумал... Значит, он никакой не грек? То-то, я смотрю, он белобрысый и голубоглазый! Греки такие уже ассимилировались: османское господство не проходит даром… Ах, негодяй этот Астропопулос! Но при этом такой милый!
Шерман Хэмфри нахмурился и снова косо на него посмотрел.
– Так вот, вчера, в десять часов, Вы предоставили в его распоряжение те основные детали истины, которых ему не хватало для полного счастья и которые он искал уже в течение нескольких недель. На протяжении одной ночи Оторван Липун нашел время для того, чтобы все выяснить, собрать свою шайку-лейку и ограбить Вас. Хотелось бы быть таким же скорым. Уж я бы тогда забросил эту неблагодарную работу и подался бы в международные аферисты. – Он прошелся по гостиной из конца в конец, уселся, скрестил длинные стройный ноги и закрыл ясные красивые глаза.
Ди Ван ждал, довольно сконфуженный. Ноги были слишком длинные, а глаза – слишком ясными, и это его немного смущало.
"Уснул? – думал он. – Задумался? Плохо дело. У меня никаких шансов".
На всякий случай, Ди Ван вышел, чтобы отдать необходимые распоряжения. Вернувшись, он увидел гостя, стоявшего на коленях у подножья лестницы и рассматривавшего ковер. Нет, он не молился.
– Что там такое?
– Смотрите... вот тут... пыль полуторагодовалой давности, засохшие хлебные крошки, клубок спутанных волос, фантики от конфет, дохлый таракан, случайно оброненная монетка, пятна свечного воска...
– Да, действительно... Совсем ещё свежие...
– Такие же видны в верхней части лестницы, и ещё больше их вокруг витрины, которую Оторван Липун взломал и из которой он извлек безделушки, чтобы положить их на это кресло. Вообще она вся заляпана какой-то дрянью.
– Вы пришли к какому-то выводу?
– Никакого вывода, просто дрянь. Эти факты могли бы, несомненно, объяснить, почему он Вам все вернул. Но на эту сторону проблемы у меня просто нет ни времени, ни желания. Главное – трасса подземного хода.
– Вы все-таки надеетесь...
– Я не надеюсь, я знаю. Существует, не так ли, часовня, в двух или трех сотнях метров от замка?
– Развалины часовни, где находится могила герцога Ромен-Роллана.
– Велите шоферу подождать нас возле этой часовни.
– Мой шофер ещё не вернулся. Загулял, наверное, или подрабатывает на стороне... Мне сразу сообщат, когда он вернётся. Но вы, как видно, полагаете, что подземный ход ведет к часовне. По каким признакам?
Шерман Хэмфри нетерпеливо прервал его речи:
– Попрошу Вас, сударь, найти фонарь и лестницу!
– Ах! Вам нужны фонарь и лестница?
– Очевидно, если я их у Вас прошу.
Ди Ван, несколько сбитый с толку, позвонил. Требуемые предметы были тут же доставлены по авиапочте.
Приказы продолжали чередоваться с чисто воинской решительностью и точностью.
– Прислоните лестницу к библиотеке, левее слова "Тибеинеснилось"...
Ди Ван приставил лестницу. Англичанин продолжал:
– Левее... Правее... Стоп! Вот здесь хорошо! Влезайте!.. Хорошо... Отлично! Все буквы в этом слове рельефные, не так ли?
– Да. – Ди Ван уже задолбался выполнять его капризы, но всё же терпел из уважения к великому сыщику.
– Займемся буквой "И". Проверьте, не поворачивается ли она в ту или другую сторону?
Ди Ван взялся за букву "И" и воскликнул:
– Ну да, поворачивается! Вправо, на четверть оборота. Но кто Вам это открыл?
Не отвечая на досужий вопрос «конь в пальто», Шерман Хэмфри продолжал:
– Можете ли Вы с вашего места дотянуться до буквы "Н"? Да?.. Пошевелите же её несколько раз взад-вперед, как делают с засовом, который то задвигают, то выдвигают.
Ди Ван привел в движение указанную ему букву, и где-то внутри, к его величайшему удивлению, послышался щелчок. Кто-то, наверно, застрелился.
– Прекрасно, – сказал Шерман Хэмфри. – Остается только переставить Вашу лестницу к другому краю шкафа, то есть к концу слова "Тибеинеснилось"... Хорошо... А теперь, если я не ошибаюсь и все пойдет, как следует, буква "О" ОткрОется, слОвнО ОкОшкО.
С некоторой торжественностью Ди Ван ухватился за букву "О". Она открылась, но Ди Ван в тот же миг скатился с лестницы, так как вся часть библиотеки, расположенная между первой и последней буквами слова, повернулась на собственной оси и открыла вход в подземелье.
Шерман Хэмфри, даже не пытаясь поймать Ди Вана, на что тот в тайне рассчитывал, флегматически проронил:
– Вы не пострадали? А впрочем, всё равно.
– Я не пострадал, – отвечал Ди Ван, поднимаясь, – но совершенно, признаться, ошеломлен. Эти движущиеся буквы, это разверстое подземелье...
– Ну и что? Разве это не согласуется в точности с цитатой из мемуаров Сопли?
– В чем же, о Господи?
– Чёрт! Это же элементарно, Ди Ватсон.
– Но меня зовут Ди Ван, месье.
– Не важно! В настоящее время это не имеет прямого отношения к делу! "И" поворачивается, "Н" трепещет, "О" открывается. Все что позволило Генриху IV принять мадам де Танкеравтомобилль в столь неурочный час.
– Но Людовик XVI? – спросил Ди Ван с совершенно растерянным видом. – Он тоже принимал здесь даму? Мне так интересно, чем у них всё закончилось!
– Людовик XVI был опытным кузнецом, умелым слесарем и не только. Мне довелось прочитать "Трактат о замках с комбинациями", который ему приписывают, и внимательно изучить все подробности в его «Трактате о садо-мазо-инвентаре». Со стороны де Тибеинеснилося было делом чести продемонстрировать своему государю этот и многие другие шедевры механического искусства. Чтобы запомнить устройство, король записал: "2 – 6 – 12", то есть "ИНО", вторую, шестую и двенадцатую буквы слова "Тибеинеснилось".
– Ах, прекрасно, просто великолепно, я начинаю понимать... «ИНО» – это не дописанное «КИНО, ВИНО И ДОМИНО». Однако вот ещё что... Если мне теперь ясно, как выходят из этого зала, я не могу уразуметь, каким образом Липун сумел в него проникнуть. Так как, заметьте это хорошенько, он проник в него извне.
Шерман Хэмфри включил фонарь и прошел на несколько шагов внутрь подземного хода.
– Взгляните, весь механизм здесь – на виду, как пружины башенных часов, и все буквы видны наоборот. Липуну оставалось лишь привести их в движение с этой, обратной стороны силы, то есть перегородки.
– Что это доказывает?
– Что это доказывает?! Для Вас, конечно, ничего, но для меня – многое. Поглядите хотя бы на это масляное пятно. Липун предвидел даже то, что зубчатые колеса могли нуждаться в смазке, – уточнил Шерман Хэмфри не без восхищения.
– Но тогда он знал второй выход?
– Как знаю его теперь и я. Следуйте за мной.
– В это подземелье?
Хэмфри почему-то бросил на него один из своих испытующих взглядов, а остальные оставил на следующий раз.
– Вы боитесь?
– Нет, с Вами я не боюсь ничего! Но Вы уверены, что найдете в нем дорогу?
– С закрытыми глазами. Это же я.
Они спустились вначале по двенадцати ступенькам, затем по ещё стольким же, наконец – дважды по другим двенадцати. Но Ди Ванну почему-то казалось, будто они топчутся по одним и тем же ступеням. Потом двинулись по длинному коридору, чьи кирпичные стены сохранили следы последовательных починок и местами сочились влагой. Влажным был здесь и пол. Влажной была и земля в иллюминаторе.
– Проходим под болотом, в котором утопли целые армии, – с лёгким паническим беспокойством заметил Ди Ван. Кулуар привел их к лестнице в двенадцать ступенек, за которой следовало три других, такой же высоты. Поднявшись по ним не без труда, они оказались в небольшой пустоте, высеченной прямо в скале. Дальше дороги не было.
– Черт возьми, – пробормотал Шерман Хэмфри, – одни голые стены, это становится затруднительным. Одеть бы их во что? Им же, наверно, так холодно.
– Может, следует вернуться? – прошептал Ди Ван, заметив на себе слишком пристальный оценивающий взгляд Шермана Хэмфри. – Ибо я, в конце концов, совсем не жажду узнать об этом больше, чем знаю. Ибо мне уже все ясно. Ибо я тоже замёрз. Ибо согрел бы кто…
Но, подняв голову, недогадливый англичанин вздохнул: над ними виднелась копия того механизма, который запирал вход. Оставалось лишь заняться теми же тремя буквами. Тяжелый Александр блок гранита сдвинулся с места. С другой стороны он оказался плитой на могиле герцога Ромена-Роллана, на которой была высечена выпуклая надпись "Тибеинеснилось". Интересно, где же тогда было то, что осталось от покойного герцога? Они оказались в небольшой разрушенной часовне, о которой говорил британский сыщик.
– И проследуешь к самому Богу, то есть к часовне, – сказал он, повторив конец цитаты.
– Возможно ли такое! – воскликнул Ди Ван, пораженный ясновидением и лживостью, то есть живостью ума Шермана Хэмфри.– Возможно ли, что этих скупых указаний оказалось для Вас достаточно?!
– Они были даже излишними, – отозвался англичанин. – В экземпляре Национальной библиотеки линия хода завершается детскими каракулями – слева кружком, а справа, как Вам ещё не известно, небольшим крестиком, но таким смазанным, что разглядеть его можно разве что в лупу. К счастью, лупа у меня всегда с собой, как и мой талисман – розовый мишка. Этим крестиком обозначена, разумеется, та часовня, в которой мы теперь находимся.
Бедняга Ди Ван не верил более ушам. Шерман Хэмфри носит с собой розового мишку?!
– Неслыханно, чудесно, и тем не менее – детски просто! Как случилось, что никто до сих пор не прояснил этого секрета?
– Почему что никто и не соединил трех или четырех необходимых элементов, то есть указания обеих книг и обеих цитат. Никто, кроме Оторвана Липуна и меня, – ответил Шерман Хэмфри, думая, что Ди Ван говорит о карте, а не о розовом мишке.
– Но и меня тоже, – возразил Ди Ван, – и аббата Зажилися... Мы знали оба об этом так же мало, как и Вы, и все-таки...
Хэмфри улыбнулся. Это было потрясающе! Шерман Хэмфри улыбался, он умел это делать, и какая у него была обворожительная многозубная улыбка!..
– Господин Ди Ван, не каждый создан для разгадки тайн.
– Да, но я веду свой поиск уже десять лет, а Вы всего за десять минут...
– Пустяки! Имея хоть капельку опыта в подобных делах...
Они вышли из часовни, и англичанин воскликнул:
– Смотрите! Нас ждет машина!
– Но ведь это моя!
– Ваша? Что-что быстро Ваш шофер вернулся из загула.
– Правда. Это кажется странным.
Они подошли к автомобилю, и Ди Ван обратился к шоферу:
– Эдуардик, кто велел Вам приехать сюда?
– Это был месье Астропопулос, – ответил тот.
– Месье Астропопулос? Значит, Вы с ним встретились?
– У вокзала, и он велел мне подъехать к часовне.
– Подъехать к часовне! Но зачем? Он думал, что здесь будет кто-то венчаться?
– Нет, чтобы дожидаться тут месье... И друга месье...
Ди Ван и Шерман Хэмфри обменялись взглядами... Это было уже кое-что!.. Ди Ван сказал:
– Он понял, что разгадка для Вас окажется забавой... Весьма деликатная дань уважения...
Улыбка удовлетворения тронула тонкие губы сыщика... Признание его таланта пришлось ему по душе... Покачав головой, он проронил:
– Это настоящий мужчина... Поэтому-то он не в моём вкусе... Я понял это, едва его увидел... Да-да, именно так...
Впечатлительный Ди Ван опять был потрясён... Пожалуй, сегодня для него было слишком много потрясений...
– Вы его видели?..
– Мы встретились недавно на дороге...
– И Вы поняли, что это Аполлонус Астропопулос, я хочу сказать – Оторван Липун?..
– Нет, но я вскоре об этом догадался по некоторой иронии, которую у него подметил... И по тому, что он свистнул у меня часы! Швейцарские, между прочим...
– И Вы позволили ему уйти?..
– Право, да... Хотя у меня была возможность настучать на него: мимо как раз проезжали пятеро жандармов...
– Но, черт возьми! Такого случая нельзя было пропускать!
– Вот именно, сударь, – проронил англичанин свысока. – Когда речь идет о таком противнике, как Оторван Липун, Шерман Хэмфри не пользуется случайными возможностями. Он создает их сам! И к тому же Шерман Хэмфри не стукач.
Время, однако, торопило и подгоняло, и поскольку Оторван Липун любезно послал за ними автомобиль и ещё кого-то, надо было без промедления им воспользоваться. Ди Ван и Шерман Хэмфри удобно устроились в глубине комфортабельного лимузина. Эдуард завел мотор, и они отправились. Мимо проплывали поля, купы деревьев. Плавные изгибы местности Ко сглаживались у них на глазах – что бы это значило? Взор Ди Ванна привлек внезапно небольшой пакет, лежавший в одном из внутренних карманов автомобиля.
– Поглядите, что это? Пакет! Но для кого? Это для Вас!
– Для меня? О, это очень приятно.
– Читайте: "Г-ну Шерману Хэмфри от Оторвана Липуна".
Британский сыщик взял пакетик, развязал его, снял два листка бумаги, в который было обернуто его содержимое. Это были часы, а вовсе не чай, героин или что-нибудь другое.
– Аох! – вырвался у Шермана Хэмфри чисто английский возглас, сопровождаемый характерным гневным жестом и рядом непечатных ругательств. – Мелкий воришка! С такими неинтересно работать. Оставил бы уж часы себе: был бы повод для встречи… – Вот где она, лживость-то! А сам-то говорил: «Он не в моём вкусе»!
– Часы? – молвил Ди Ван. – Неужто по случайности он Вам их вернул? (Шерман Хэмфри промолчал.) Вот так история! Ваши часы! Оторван Липун возвращает Вам Ваши часы! Но поскольку возвращает, значит он их у Вас похитил, то есть спёр, стибрил, слямзил, свистнул, стянул, увёл, уворовал, утащил, утянул. Он украл у Вас часы! А потом вернул! Значит, он не хочет больше Вас видеть! Ах, такое случается не каждый день! Часы Шермана Хэмфри, которые у него стащил Оторван Липун! Можно помереть со смеху!... Ей-богу!.. Я так рад! Ох, простите меня... Я просто не могу... – Нахохотавшись вволю, он заявил однако: – О! Это действительно мужчина. Жалко только, что он уже уехал…
Англичанин не пошевелился, даже не покосился на Ди Вана. До самого Дьеппа он не произнес ни слова, вперив взгляд в убегающий горизонт. Его молчание казалось страшным, непроницаемым, более яростным, чем самое отчаянное бешенство. У пристани он сказал с простотой, без гнева на сей раз, но тоном, в котором чувствовалась вся воля и энергия этой незаурядной личности:
– Да, он – мужчина, настоящий мужчина, на плечо которого я буду иметь удовольствие положить руку, которую я Вам протягиваю, господин Ди Ван. У меня, знаете ли, возникла уверенность в том, что Оторван Липун и Шерман Хэмфри, рано или поздно, встретятся снова. И тогда я бошку оторву этому Оторвану! Именно так, и мир слишком мал, мел, мёл, мил, мыл, мул, чтобы мы не повстречались опять. А в этот день... Пожалуй, я останусь.
В ответ Ди Ван нарочито медленно протянул ему лист из блокнота, на котором было написано только пять слов: «Уезжайте. Я еду с Вами». [Аллюзия на повесть М. А. Кузмина «Крылья» (1906)]
30 мая 2005 г.
На самом деле был у мя в далёком 2005 году опыт кое-что попридумывать про Холмса и Люпена. Собственно, с этого я и начинала извращаться над Холмсом... Прочла я как-то какой-то — щас реальное название просто не помню,
что-то вроде "Чип и Дейл спешат на помощь" было — рассказ Мориса Леблана, возмутилась, каким... даже не лохом, а реальным придурком рисует автор рассказа ВЕЛ-ДЕТ-ВС-ВР-И-НАРа (что и естественно для француза ), и решила над этим самым рассказом поглумиццо. Имена героев изменены для ясности.
А ежели кто доберётся до конца всего этого безобразия, то узрит там некое подобие ВЕЛ-ДЕТ-ВС-ВР-И-НАРа. Да, и писалось это в одну бессонную ночь, так что...Морисато Лемонблан
Хороший детектив всегда приходит вовремя
(неполиткорректная готическая новелла)
читать дальше Горели свечи в канделябрах, и по каменным стенам крались неясные отблески огня.
– Странное дело, Астропопулос! До чего же Вы похожи на Оторвана Липуна!
– Конечно, при таком-то освещении!
– Дело не в освещении, – обиделся Ди Ван. – Просто Вы – вылитый этот Оторван Липун, Зипун, Типун или как его там.
– Липун, – ревниво поправил Астропопулос. – Вы так хорошо его знаете? Хочу Вам сообщить, Вы неправильно произносите его имя. Имя Оторван произносится с ударением на последнем, а не на втором слоге. Мы же всё-таки во Франции. К чему эти англицизмы?
– О! думаю, г-н Липун простит мне это, – со смехом проговорил Ди Ван. – К сожалению, я знаю его вовсе не так хорошо, как хотел бы… Как и все прочие – лишь по газетным снимкам. Они, конечно, способны страшно обезобразить даже Аполлона… Но Вас обезобразить трудно: ваше сходство с Липуном налицо.
Аполлонус Астропопулос раздражённо скривился.
– Неужели, мой дорогой Ди Ван? Кстати, вынужден Вас разочаровать, Вы не первый, кто это подметил.
– Это настолько очевидно, – продолжал Ди Ван, – что если бы Вас не рекомендовал мой кузен д'Армоед, и если бы Вы не были, к тому же, известным художником, чьи морские пейзажи приводят меня в восхищение, равно как и ваши сильные красивые руки, длинные мускулистые ноги и голубые глаза, я спрашиваю себя, не оповестил ли бы я о вашем присутствии в Дьеппе полицию?
Шутка была встречена общим гоготом. Но, впрочем, Аполлонус Астропопулос знал, что в каждой шутке – только доля шутки. В зале большой столовой замка Тибеинеснилось, кроме Астропопулоса, собрались аббат Зажились, кюре селения, и дюжина офицеров из тех полков, которые проводили маневры в округе, отозвавшихся на приглашение банкира Жоржа Ди Вана и его матери, урождённой Тибеинеснилось. Один из офицеров воскликнул:
– Но разве Оторван Липун не был действительно замечен на побережье после своего нашумевшего дела в скором поезде Париж – Гонолулу?
– Совершенно верно, с тех пор прошло тридцать три месяца и три дня, а на следующей же неделе, в казино, я познакомился с нашим милым Аполлонусом, который с тех пор соизволил оказать мне честь несколькими посещениями – приятными дебютами перед более основательным визитом, которым он осчастливит меня в один из ближайших дней… Точнее, я надеюсь, в одну из ночей.
Посмеялись ещё и перешли в бывший зал кордегардии, обширное, очень высокое тёмное помещение, занимающее всю нижнюю часть мрачной Вильгельмгольцевой башни, где Жорж Ди Ван хранил несравненные сокровища, накопленные на протяжении веков родом Тибеинеснилось. Сундуки и комоды, старинные таганы и канделябры украшали зал. Великолепные ковры и гобелены свисали с холодных и тусклых каменных стен. В глубоких амбразурах – в стенах стояли скамьи, за которыми виднелись островерхие проёмы окон в свинцовых переплётах. Между дверью и левым окном возвышалась монументальная библиотека-шкаф в стиле Ренессанс, на фронтоне которой золотыми буквами было выведено слово "Тибеинеснилось", а пониже – гордый девиз семейства: "А, делай, как знаешь!" Представители фамилии всегда с завидным упорством считали, что ведут свой род от самого императора Тиберия.
Пока закуривали длинные толстые сигары, Ди Ван продолжил:
– Однако Вам следует поторопиться, мой дорогой Аполлонус, эта ночь для Вас – последняя.
– Почему же? – произнес художник, с решимостью подхвативший шутку. – Я надеялся ещё пожить и пограбить Вас.
Ди Ван хотел ответить, но мать, сухая вредная старушка, подала ему знак, со всей силы стукнув его. Однако возбуждение, вызванное веселым обедом и желание заинтриговать гостей возобладали над осторожностью.
– Вот ещё! – прошептал хозяин про себя. – Теперь об этом можно говорить. Бояться уже нечего, в Бастилию не посадят. У нас свободная страна.
Все расселись вокруг него, охваченные острым любопытством. И он объявил с довольным видом человека, сообщающего важную новость:
– Завтра, в четыре часа семнадцать мгновений весны пополудни, Шерман Хэмфри, великий английский сыщик, для которого не существует тайн, Шерман Хэмфри, самый выдающийся разгадчик секретов, который когда-либо существовал, личность необыкновенная во всех отношениях и, казалось бы, во всех подробностях созданная из деталей, возбуждающих воображение романистов и не только, – Шерман Хэмфри будет моим гостем.
Послышались возгласы. Шерман Хэмфри в Тибеинеснилось? Это – всерьёз? И Оторван Липун действительно находится где-то поблизости? Дело обещало быть интересным.
– Оторван Липун и его шайка не должны быть далеко. Не считая взломщика-рецидивиста Кагора, кому ещё можно приписать кражи со взломом в Монтиньи, в Крюше, в Крассвилле, Антарктиде и пустыне Гоби, если не нашему национальному взломщику? Сегодня – моя очередь.
– А Вас предупреждали, как было с Кагором?
– Конечно, его надо было выпить. Один и тот же трюк не удается дважды. Поглядите!
Ди Ван встал, указав на одну из полок библиотеки – небольшое пустое пространство между двумя огромными ин-фолио.
– Что, здесь у Вас стоял кагор? – спросил Астропопулос.
– Здесь стояла книга XVI века издания, под заглавием "Тибеинеснившаяся хроника", содержавшая историю замка с того года, когда его построил герцог Ромен-Роллан на месте феодальной крепости. В книге было три гравюры. Одна представляла собой общий вид владения, вторая – план построек, а третья – обратите особое внимание – трассу подземного хода, который одним концом выходит наружу, за первый пояс укреплений…
– А другим концом куда? За пазуху?
– Вот и не угадали. А другим – сюда, да-да, именно сюда! в этот самый зал, где мы находимся. Так вот, эта книга исчезла ещё с прошлого месяца.
– Чёрт, – протяжно простонал Астропопулос, – это дурной знак. Но этого ещё недостаточно, чтобы оправдать вмешательство Шермана Хэмфри. На кой чёрт он Вам сдался, Жоржик? Вам что, мало ваших друзей офицеров?
– Вы правы, оснований было бы недостаточно, не будь ещё одного происшествия, придающего тому, о чем я говорил, более глубокое, я бы даже сказал, сокровенное значение. В Национальной библиотеке в Париже хранился второй экземпляр вышеназванной хроники, и в обеих книгах можно было заметить различия в некоторых деталях, касающихся подземного хода, к примеру, профилировки лестницы. В них были также различные дополнения, не напечатанные, а дописанные чернилами и более или менее стертые. Эти частности были мне известны, я знал также, что трасса могла быть восстановлена только путем тщательного сопоставления обеих карт. Но вот, на следующий же день после исчезновения моего экземпляра, второй был затребован каким-то неизвестным читателем Национальной библиотеки, который его унес, и никто не смог установить, при каких обстоятельствах случилась кража.
Эти слова были встречены возгласами удивления.
– Значит, дело начало принимать серьёзный оборот, – забеспокоился Астропопулос.
– На этот раз полиция встревожилась, – уточнил Ди Ван. – Было проведено следствие, но оно зашло в тупик и завело туда всю следственную бригаду. С тех пор никто её не видел – она пропала навеки.
– Как всегда, когда в деле замешан Липун.
– Вот именно. И тогда мне пришло в голову попросить о содействии Шермана Хэмфри, который отвечал, что был бы рад вступить в более тесный контакт с Оторваном Липуном.
– Какая честь, какая слава для Оторвана Липуна! – сказал Астропопулос. – Но если наш национальный взломщик, как Вы его называете, не питает никаких намерений насчет Тибеинеснилось, Шерману Хэмфри просто нечего будет здесь делать.
– Есть ещё одно, что должно его очень глубоко заинтересовать, – очень глубокий подземный ход.
– Но Вы сказали, что один из входов в подземелье находится в чистом поле, а второй – в этой самой гостиной!
– Но где? В каком месте? В этом или в том? Линия, изображающая ход, с одной стороны действительно упирается в кружок, обозначенный двумя инициалами "ВБ", что означает, конечно, Вильгельмгольцеву башню, а не вредную бабу, как кажется на первый взгляд. Но башня – очень, очень круглая, и кто сможет определить, в каком именно месте её окружности заканчивается трасса?
Ди Ван закурил вторую сигару и налил себе сто двадцать второй бокал бенедиктина. Его засыпали вопросами. Он отвечал, разгребаясь и наслаждаясь вызванным интересом. И, наконец, сказал:
– Секрет утрачен. Никто в мире его не знает. От отца к сыну, как свидетельствует легенда, мои предки, могущественные сеньоры – потомки императора Тиберия между прочим – на смертном одре передавали друг другу тайну, до того дня, когда Гофра, последний представитель этого рода, лишился на эшафоте головы и туловища – седьмого термидора второго года, на сто девятнадцатом году своей жизни.
– Но за минувшее столетие, наверно, состоялись поиски?
– Поиски велись, но понапрасну. И сам я распоряжался провести раскопки. Но к чему это могло привести? Перерыли, понимаешь, весь огород! Всю капусту посшибали, козлы. Подумайте только: эта башня – часть суши, со всех сторон окруженная водой, – связана с замком лишь в одном месте, так что подземный ход, по необходимости, должен быть проложен под старинными рвами. В книге из Национальной библиотеки, между прочим, показана серия из четырех лестниц, имеющих сорок восемь с половиной ступеней, что говорит о глубине свыше десяти метров. А лестница, приведенная на втором плане, указывает расстояние в двести метров. В действительности вся проблема сосредоточена здесь, между этим одним полом, этим одним потолком и этими одними стенами. Честное слово, порой так хочется, так хочется их разломать. Разломать, разломать!..
– И нет никаких других примет?
– Никаких.
Аббат Зажились возразил:
– Господин Ди Ван, надо принять ещё и принять во внимание те две цитаты.
– О! – со смехом воскликнул Ди Ван. – Господин кюре, Вам бы лишь нажраться! Вы великий любитель поисков в архивах, мемуарах, и всё, что касается Тибеинеснилось и бухла, безмерно увлекает ваше преподобие. Но объяснение, которое Вы выдвигаете, может только запутать дело.
– Нет, но всё-таки! – загоготали офицеры.
– Вы непременно хотите знать?
– Очень. Ах, очень!
– Знайте же, что, согласно его находкам, два французских короля знали разгадку этой тайны.
– Два короля Франции!
– Генрих IV Страшный и Людовик XVI Страстный.
– То есть далеко не первые встречные, ведь королей первым просто так не встретишь, если, конечно, ты не королевский акушер-гинеколог. Но как же об этом прознал господин аббат?
– Очень просто,– продолжал Ди Ван.– За два дня перед битвой под Ванной король Генрих IV Страшный ужинал и провел ночь в этом страшном замке. В одиннадцать часов тринадцать минуть пятьдесят пять с четвертью секунд вечера Луиза де Танкеравтомобилль, первая красавица среди нормандских дам и последняя среди нормандских дам легкого поведения, была приведена к нему по подземному ходу при сообщничестве герцога Эдгара-Алана-Вниз-По-Реке-По, и который по этому случаю выдал фамильную тайну, по. Поскольку постольку эту тайну Генрих IV позднее доверил своему министру Сопли, тот рассказал об этом случае в своей "Королевской государственной экономии", без другого комментария, кроме следующей непонятной фразы: "И вращается в воздухе, который трепещет, но открывается окно, и следуешь прямо к Богу".
Воцарилось гробовое молчание, и Астропопулос ухмыльнулся:
– Ослепительной прекрасной ясности поэтов-модернистов тут, право, не усмотришь.
– Естественно. Господин кюре сделал вывод, что Сопли таким образом обозначил ключ к тайне, не выдавая её при этом мохнатым песцам, которым диктовал свои мемуары.
– Предположение остроумное.
– Согласен, но что может вращаться и что означает это окно в загробную жизнь? Прямо эзотерика какая-то, Тантра, мантра и Кама-Сутра.
– Да, непонятно!
Астропопулос снова обронил что-то:
– А добрый король Людовик XVI Страстный тоже пользовался подземным ходом для того, чтобы встретиться с прекрасной дамой? Уж если Страшный пользовался, то Страстному так сам Бог велел!
– Ну, уж наверно, – отозвался Ди Ван. – Все, что можно об этом сказать, – что Людовик XVI действительно останавливался в 1784 году в Тибеинеснилось и что знаменитый железный шкаф, обнаруженный в Лувре по доносу Жана Габена, содержал бумажку со словами, написанными этим монархом, а по совместительству монахом Шаолиньского монастыря: "Тибеинеснилось: 2 – 6 – 12".
Аполлонус Астропопулос рассмеялся.
– Да уж, мне точно не снилось! Победа! Мрак рассеивается все больше! Дважды шесть равняется двенадцати. А я и не знал. Интересно, у кого это такой короткий номер? Может, позвонить, проверить?
– Смейтесь сколько угодно, сударь, – заметил аббат, – тем не менее, обе эти цитаты и содержат ответ. Но настанет день, когда кто-нибудь найдет им верное толкование. Настанет тот судный день – это я Вам как духовное лицо говорю!
– Кто-нибудь – это Шерман Хэмфри, для начала,– предположил Ди Ван.
Астропопулос усмехнулся:
– Если только его не опередит Оторван Липун.
– Типун Вам на язык! – воскликнул хозяин.
Астропопулос поднялся, положил руки на плечи Ди Вана и, с благодарностью и нежностью глядя ему в глаза, торжественно объявил:
– Думаю, что к тем данным, которые содержат обе книги – ваша и Национальной библиотеки – не хватало сведения величайшего значения, и что Вы были столь любезны сообщить его мне. За что сердечно Вас благодарю.
– Так что?.. – Хозяин аж смутился.
– Так что теперь, когда некто совершил достаточно оборотов, окно открылось, а дважды шесть оказалось равным двенадцати, что крайне меня удивило, мне остается лишь приступить к делу. Прямо здесь и сейчас.
– Да-да, не теряя ни минуты!
– И ни секунды… Стало быть, ещё нынешней ночью, до приезда Шермана Хэмфри, я должен ограбить Ваш замок. Ну, и ещё кое-что сделать, о чём приватно договоримся.
– Времени у Вас на всё про всё – в обрез. Но не хотите ли, чтобы я Вас проводил?
– До самого Дьеппа?
– До самого Дьеппа. Я воспользуюсь этим, чтобы лично привезти оттуда господина и госпожу д'Арт Вейдер вместе с юной девственной дочерью их американских друзей садомазохистов, которые прибывают полуночным поездом. – И, обращаясь к офицерам, Ди Ван добавил: – Впрочем, мы снова встретимся все здесь завтра, для обеда и так далее. Не так ли, господа? Рассчитываю на Вас, так как этот замок должен быть окружен вашими полками и взят штурмом ровно в одиннадцать часов двадцать три минуты девяносто девять секунд по Гринвичу.
Приглашение было принято с большой гадостью, то есть радостью; присутствовавшие расстались тепло и ласково, а немного погодя просторный (особенно это касалось заднего дивана) лимузин 20 – 30 "Золотая звезда" уносил Ди Вана и Астропопулоса по дороге к Дьеппу. Ди Ван оставил художника перед казино, где впервые встретил его, наверно, думая, что Астропопулос там и живёт, и направился на вокзал.
Ровно в полночь его друзья высадились из поезда. Ровно в половине первого автомобиль проехал под воротами Тибеинеснилось. Ровно в час ночи, после легкого ужина, сервированного в гостиной и состоящего из тридцати трёх жаренных уток, двадцати двух поросят с яблоками, одного пирога с чёрными дроздами и одной тушёной коровы, каждый ушел к себе. Постепенно погасли все огни. Глубокая тишина ночи окутала замок.
Но луна очень даже нескромно раздвинула тучи, которые её закрывали, и сквозь два из четырех окон наполнила гостиную белым сиянием. Правда, ненадолго. Очень скоро луна спряталась за занавесом холмов. И настал Мрак. Тишина сгустила его ещё больше. Ещё более непроницаемое безмолвие усилило густую темноту. Так они и усиливали друг друга. Лишь время от времени поскрипывание мебели, либо шуршание камыша на болоте, омывающем древние стены, нарушало это безмолвие.
Часы перебирали бесконечные четки секунд. Пробило два часа, и, как и раньше, секунды продолжали падать, со стуком, торопливо и монотонно, в тяжелом молчании ночи. Пробило три часа. Быстро, однако.
И вдруг что-то щелкнуло, лязгнуло, звякнуло, свистнуло, пискнуло, словно диск семафора, открывающийся при приближении поезда, или словно заржавелый замок, или разбитый хрустальный бокал, или какая-то неведомая птичка в лесу, или мышка, которой случайно наступили на хвостик, и тонкий-тонкий лучик света пронизал-таки гостиную из конца в конец, словно стрела, оставляющая за собой сверкающий след не пойми чего. Луч вырывался из центральной каннелюры пилястра, о который опирался с правой стороны фронтон библиотеки, потом прошёлся по закомарам, упал на фронтиспис, отразился от портика и пошёл гулять по остальным архитектурным терминам. Остановился ярким кружком на противоположном панно, затем прошелся во все стороны, словно беспокойный взор, пронизывающий тьму, погас, чтобы опять вырваться из мрака, в то время как часть библиотеки поворачивалась на невидимой оси, чтобы открыть широкое отверстие, увенчанное сводом. Боже мой, какая пошлость!
Вошел человек, высоко державший электрический фонарь. За ним (человеком) появились второй и третий (человеки), вносившие связку веревок и различные инструменты. Первый ещё раз осмотрел помещение и сказал:
– Позовите товарищей.
Но это был не Владимир Ильич Ульянов-Ленин.
"Товарищи" подошли по подземному ходу – восьмеро крепких, мускулистых и всё такое ребят с энергичными физиономиями и всем таким. Перенос вещей, а не слов начался.
Все делалось быстро, даже слишком. Оторван Липун переходил от одного предмета к другому, любовно осматривал его, гладил и, смотря по его размерам или ценности, оставлял на месте или распоряжался:
– Забирайте!
И предмет забирали, разверстая пасть тоннеля проглатывала его, он словно исчезал в земной утробе.
Так ушли шесть стульев работы мастера Гамбса и шесть кресел в стиле Людовика XV Бесстрастного, гобелены из Абрикоса, два канделябра работы Гундоса, два – Фрагонара и один – Нытьё, бюст Гудона работы его жены, несколько статуэток. Порой Липун задерживался перед великолепным ларем или драгоценной картиной, лип к ним самым бесстыдным образом и вздыхал:
– Чересчур тяжел... Слишком велики размеры... Какая жалость: не влезет! – И продолжал свою экспертизу.
За сорок минут гостиная была "зачищена", по выражению бывшего ОМОН – овца Оторвана Липуна. Все было сделано в образцовом порядке, без малейших шума и пыли, словно все предметы, которыми манипулировали вошедшие, были упакованы в толстый-претолстый слой ваты.
Тогда он (Оторван Липун) сказал последнему, уносившему стенные часы работы мастера Буль-Буля:
– Возвращаться нет смысла. Как условились, едва заполните грузовик, отправляйтесь до большой риги в Рокфоре. Это такой сыр.
– А вы, патрон?
– Мне и патрону пусть оставят мотоцикл и пистолет.
Когда тот (последний) исчез, он (Оторван Липун) вернул на место, задвинув до отказа поворачивающуюся часть стены. Затем, удалив последние следы выноса добычи и стерев следы копыт и ног, приподнял портьеру и проник в галерею, служившую для сообщения между башней и замком. В середине её стояла витрина – цель дальнейших поисков Оторвана Липуна.
Здесь были собраны настоящие чудеса, уникальная коллекция часов, табакерок, колец, ожерелий, миниатюр прекраснейшей работы и т. д. по описи. С помощью клещей, стеклореза, кувалды, автогена, динамита, отмычки, шпильки и стетоскопа он бесшумно взломал замок и, извращенец, с невыразимым наслаждением занялся украшениями из золота и серебра, маленькими шедеврами деликатного, совершенного искусства ювелиров.
Надев серьги и браслеты, Липун повесил кое-кого на перевязи через плечо и ещё широкий матерчатый мешок, специально сшитый для такой добычи. Наполнил его. Наполнил также карманы пиджака, панталон, жилета, килта, шубы, тулупа и бюстгальтера. Протянул левую руку к ещё одной кучке жемчужных дамских сеток для волос, столь милых сердцу наших прабабушек и некоторых наших прадедушек, правда, не всех. Впрочем, Липуну эти милые безделушки тоже пришлись по вкусу. Но тут его уха достиг легкий шум. Сначала достиг, а потом устиг обратно.
Он (Оторван Липун) прислушался: ошибки не было – скорее всего. Шум слышался все явственнее. Правда, это вполне могла быть слуховая галлюцинация.
И он (Оторван Липун) вспомнил: внутренняя лестница в конце галереи вела к до сих пор пустовавшим апартаментам, которые, однако, с этого вечера были отведены той юной девице, за которой, как и за супругами д'Арт Вейдер, Ди Ван ездил в Дьепп.
Торопливым движением Липун нажал на выключатель своего фонаря: свет погас. Он (Оторван Липун) едва успел добраться до амбразуры окна, когда на вершине лестницы открылась дверь, и слабый свет проник в галерею.
У него (Оторвана Липуна) возникло ощущение, затем восприятие, затем память, а затем мышление и прочие психические познавательные процессы – полускрытый занавесом, он не мог этого видеть, а выглянуть было не судьба, – будто кто-то начал осторожно спускаться по верхним ступеням. Появилась надежда, что незнакомец дальше не пойдет. Он двинулся, однако, вниз. И вдруг раздался возглас – спускавшийся заметил витрину, разбитую, наполовину опустошенную.
По высоте вскрика ничего понять не представлялось возможным, потому Оторван Липун понял, что это женщина, лишь по запаху духов. Где-то он уже нюхал этот запах, но где? Её платье почти касалось занавеса, который его (Оторвана Липуна) скрывал, и ему (Оторвану Липуну) показалось, что он (Оторван Липун) слышит, как бьется сердце этой женщины, и ещё – что она угадывала присутствие другого существа позади себя, на расстоянии вытянутой руки... Такие галлюцинации носят название сочетанные. "Ей страшно, – подумал он (Оторван Липун), – она сейчас уйдет... Не может быть, чтобы не ушла... Уж я не дам ей уйти! А потом выпровожу вон!" Она, однако, не уходила, зараза такая. Свеча, вздрагивавшая в её руке, и та перестала колебаться и наконец решилась уйти. Она (женщина) повернулась, преодолела мгновенное колебание, слушая, казалось, пугающую тишину, затем резко откинула занавес.
Они увидели друг друга.
Оторван, потрясенный, воскликнул:
– Ах, Жоржик, чёрт бы тебя драл! Какого рожна ты шляешься ночью по замку в бабском халате! И в парике ещё?! И в капроновых чулках?!! О!!! Это становится интересным!
Но Жорж Ди Ван не ответил: он спал летаргическим сном. Ну, или был лунатиком, в общем, что-то в этом роде. Он прошёл мимо Оторвана Липуна и продолжил своё необыкновенное путешествие по тёмному замку.
«Вот, чёрт, что значит загнивающая аристократия! Вырожденцы одни!» – недовольно подумал Оторван Липун. Да уж, обознался так обознался! Да, бывало такое и с ним.
Но вслед за Жоржиком наконец-то спустилась она.
– Вы... это Вы... мадемуазель Нора... – проговорил снова потрясённый Оторван. – Наконец-то!
Перед ним стояла мисс Нора.
– Ударение на первом слоге, – поправила она его. – Всё-таки я американка, а не француженка.
Мисс Нора! Пассажирка трансатлантического лайнера «Титаник», та самая, чьи грезы сливались с грезами молодого человека на протяжении того незабываемого плавания, та, которая присутствовала при его аресте и которая, не желая его выдавать, выбросила в море фотоаппарат, в котором он спрятал драгоценности и банкноты, зараза такая! – Мисс Нора! Милое, улыбающееся существо с планеты Диких Обезьян, чей образ так часто радовал или наводил грусть на него в долгие дни заключения!
Случай, поставивший их лицом к лицу, рука к руке, нога к ноге и т. д. в этом замке, в ночной час, был столь невероятным, что оба окаменели, как жена Глота, не говоря ни слова, изумленные, словно завороженные фантастическим видением, которое представляли друг для друга. Да уж! Это Вам не шутки!
Шатаясь, сломленная волнением, мисс Нора опустилась на стол.
Он (Оторван Липун) остался перед нею на ногах, так как в таком положении было удобнее. И постепенно, в нескончаемые мгновения, которые пролетели друг за другом, он почувствовал, какое впечатление должен на неё произвести, – с красивыми, мускулистыми руками, нагруженными безделушками, с набитыми карманами, с доверху наполненным мешком, одетый в пиджак, панталоны, жилет, килт, шубу, тулуп и бюстгальтер поверх всего этого. Небывалое чувство неловкости охватило его, он покраснел до корней волос и не только, в скверном положении вора, застигнутого на месте преступления. Совесть заела! Для неё (Норы) с этих пор, что бы ни случилось, он останется вором, тем, кто лезет в чужой карман, кто отпирает отмычками двери и тайком забирается в чужие жилища. А нечего было вставать на этот скользкий путь!
На ковер скатились часы с кукушкой, за ними – другие. И другие, и другие, и другие… И другие предметы начинали соскальзывать вниз по его красивым, мускулистым рукам, он не знал уже, как их удержать (другие предметы). Тогда, внезапно решившись, он бросил часть добычи на кресло – всё равно всё падает, – опорожнил все карманы и лифчик, высыпал содержимое мешка.
Почувствовав себя свободнее, он шагнул к ней, в намерении заговорить. Но она отшатнулась; затем, торопливо поднявшись, словно охваченная страхом, бросилась в гостиную. Портьера упала за нею и кого-то придавила, и он (Оторван Липун) поспешил следом. Она была там – ошеломленная, дрожащая; её глаза с ужасом разглядывали огромное, разоренное помещение.
И он ей сказал:
– Завтра, в три часа ноль минут ноль секунд, все будет на своих местах... Мебель, все... все...
Она не ответила – наверно, была немая. Он повторил:
– Завтра, в три часа, обещаю Вам... Ничто на свете не помешает мне это сделать... Завтра, в три часа... – Заело!
Долгое молчание установилось между ними опять часа на три. Он (Оторван Липун) не смел его (молчание) нарушить, волнение девушки причиняло ему, извращенцу-мазохисту, подлинное страдание. Осторожно, не говоря ни слова, он стал от неё удаляться.
И думал при этом: "Пусть уходит!.. Пусть почувствует себя свободной, чтобы уйти!.. Чтобы меня более не бояться!.." Но она вздрогнула и прошептала:
– Послушайте... Там – шаги... Кто-то идет... – У неё, оказывается, был суперслух. Или слуховые галлюцинации на нервной почве. Он (Оторван Липун) посмотрел на неё с изумлением. Она казалась взволнованной, как будто опасность грозила ей самой.
– Ничего не слышно, – сказал он. – И все-таки...
– Как так? Надо бежать... Скорее, бегите... Сваливайте, делайте ноги, драпайте, утекайте, сматывайтесь, чешите отсюда!
– Бежать? Но к чему?..
– К кочану! Надо... надо... Ах, да не стойте же!..
Мгновенно подбежав к повороту галереи, она прислушалась. Нет, никто к ним не шел. Может быть, шум доносился извне? Из других Миров и Галактик?..
Несколько секунд она ещё ждала; затем, успокоившись, повернулась.
Оторван Липун исчез.
В ту минуту, когда Ди Ван узнал об ограблении его замка, он сказал себе: «Это сделал Астропопулос, этот чёртов мнимый грек, и Астропопулос – не кто иной, как Оторван Липун». Все этим объяснялось, и ничто не могло объясниться иначе, кроме того, что всё же могло. Эта мысль, однако, лишь коснулась его (Ди Ванна) на лету, как будто летучая мышь дала своим крылом подзатыльник, таким невероятным представлялось, чтобы этот душка Астропопулос не был Астропопулосом, известным живописцем, товарищем по клубу кузена д'Армоеда. И когда срочно оповещенный бригадир жандармов прибыл, Ди Ван не подумал даже сообщить ему о таком нелепом предположении.
В течение всего утра в Тибеинеснилось царила неописуемая суета, которая доселе не снилась никому. Жандармы, полевой сторож, полицейский комиссар из Дьеппа, жители селения – весь этот люд топтался, волновался и старался что-нибудь стибрить в коридорах, либо в парке, либо вокруг замка. Приближение маневрирующих частей, ружейная пальба усиливали красочность этих живых картин.
Первые поиски не дали никаких объяснений. Если поиск результатов не дал, значит, Microsoft Word не читает текста на кириллице. Окна были целы, двери не взломаны; все предметы, следовательно, могли быть вынесены только через потайной ход. Ну, или через дымоход их забрал себе Санта-Клаус в качестве подарков к Рождеству. Но последнюю версию почему-то не приняли за рабочую гипотезу. На коврах, однако, не было следов, на стенах – тоже уже ни шиша: все картины потаскали, скоты.
Единственное, чего никто не ожидал и что несомненно напоминало повадки Оторвана Липуна: знаменитая "Хроника" XVI века вновь заняла прежнее место, и рядом с нею красовалась точно такая же книга, не что иное, как второй экземпляр, похищенный недавно в Национальной библиотеке.
В одиннадцать часов с копейками прибыли офицеры. Ди Ван встретил их, как всегда, весело – какую досаду ни причиняла ему утрата таких художественных сокровищ, его богатство позволяло ему не слишком по этому поводу горевать. Его друзья – д'Арты Вейдеры и Нора – тоже спустились вниз.
Когда закончились представления, все заметили отсутствие одного из гостей. Аполлонус Астропопулос. Неужто он не придет?
Его отсутствие возобновило подозрения Жоржа Ди Вана. Но ровно в полдень Астропопулос появился. Ди Ван воскликнул:
– В добрый час! Вот и Вы наконец!
– Разве я не точен?
– Конечно, но Вы могли бы и опоздать... после столь бурной ночи! Разве до Вас не дошла ещё новость?
– Какая новость?
– О том, что Вы ограбили замок.
– Ну вот ещё!
– В точности, как я говорю. Но предложите вначале руку – или что там у Вас – мисс Синдромдауна, и пройдемте к столу – жрать охота! Мадемуазель, позвольте мне представить...
Он прервал свою речь, удивленный волнением молодой девушки. Затем, вспомнив, заметил:
– Ведь это правда, кстати, Вы совершили путешествие в обществе Оторвана Липуна, причем – не так давно, перед его арестом... Вас удивляет сходство, не так ли?
Она не ответила. Стоя перед нею, Астропопулос улыбался, как и подобает настоящему греку. Он склонился, она оперлась о его руку. Он подвел её к её месту и сел напротив.
Во время обеда разговор был только об Оторване Липуне, о похищенной мёбели, о подземном ходе, о Шермане Хэмфри, который никак не ехал. Лишь к концу трапезы, когда перешли к другим темам, Астропопулос вмешался в беседу. Он был поочередно веселым и серьезным, красноречивым и остроумным. Все его речи, казалось, имели целью пробудить у девушки интерес, хотя в принципе так и было. Но она (Нора), погрузившись в себя, по-видимому, и не прислушивалась к ним.
Кофе был подан на террасе, которая господствует над парадным двором и французским садом, что перед главным фасадом. На лужайке играл полковой оркестр, и толпа солдат и крестьян рассыпалась по аллеям парка парочками.
Нора, однако, помнила слова Оторвана Липуна: "В три часа все будет на месте, обещаю Вам..."
В три часа! Стрелки больших часов, украшавших правое крыло замка, показывали два сорок две с половиной. Она поглядывала на Астропопулоса, который – дитё малое! – мирно раскачивался в удобном кресле-качалке, зачем-то засунув в рот большой палец левой ноги.
Два часа пятьдесят... Два пятьдесят пять... Странное нетерпение, смешанное с беспокойством, сжимало сердце девушки. Было ли возможно, чтобы чудо сбылось и совершилось в назначенную минуту, тогда как замок, вся местность вокруг были полны народу, а прокурор республики и следователь по особо важным делам продолжили бы как раз расследование, а не свои сюсюканья?
И все-таки! Все-таки Оторван Липун так торжественно обещал! Вот все они так, наобещают, наобещают, а потом не дождёшься ничего! Все будет так, как он сказал, думала она под впечатлением угадываемых в этом человеке энергии, решительности, уверенности. Такой исход – или конец – не показался бы ей чудом, но естественным поворотом, долженствующим осуществиться самой логикой вещей. Или рефлекторно.
На мгновение их взгляды встретились. Вспомнив, во что он был одет вчера, она покраснела и отвернулась...
Три часа... Прозвучал первый удар, второй, третий... На сто пятьдесят четвёртом ударе Аполлонус Астропопулос извлек свои часы, поднял взор к курантам, затем положил часы с курантами в карман. Прошло ещё несколько секунд – скорее всего, тридцать две. Как вдруг толпа вокруг лужайки расступилась, открывая дорогу двум фургонам, только что миновавшим решетку, окружавшую парк, запряженным парой лошадей каждый. Это были фургоны вроде тех, которые следуют за полками, перевозя офицерские сундуки, солдатские ранцы и надувных резиновых кукол. Перед подъездом они остановились. Возница-товарищ-сержант-два-часа-до-рассвета-ну-что-ж-ты-зараза-мне-светишь-в-лицо-товарищ-сержант-скоро-кончится-лето-и-ночь-коротка-словно-сказочный-сон-в-карманах-голяк-я-опять-на-мели-и-рад-бы-домой-да-мосты-развели спрыгнул с козёл первой из телег и спросил господина Ди Вана.
На вопросы, которые ему задали, возчик отвечал, показав приказ, который вручил ему дежурный адъютант, полученный означенным адъютантом утром, во время рапорта. Согласно этому приказу, второй взвод четвертого батальона должен был обеспечить, чтобы предметы мебели, оставленные на перекрестке Галле, в лесу Ванна, были к трем часам доставлены господину Жоржу Ди Вану, владельцу замка Тибеинеснилось. Подписано: полковник Блювотер, ВМФ США. И тут влезли эти америкашки! В каждой бочке затычка!
– На перекрёстке, – добавил сержант, – всё было приготовлено, расставлено в порядке убывания на траве, под самой надёжной охраной прохожих. Все это показалось мне очень странным, но приказ есть приказ.
Музыка умолкла. Фургоны разгрузили, мебель поставили на место.
Среди возникшего волнения Нора оставалась одна на краю террасы. Серьезная, погруженная в смутные размышления, которые она даже и не пыталась выразить словами, а то бы получилось совсем непечатно. И вдруг увидела приближающегося Астропопулоса. Захотелось избежать встречи, но она оказалась в углу, образованном перилами, окружавшими террасу, и выставленные здесь больше кадки с кустарниками и деревцами – апельсиновыми, лавровыми, розовыми, бамбуком, маком и коноплёй – не оставляли ей места для отступления. Она не сдвинулась с места. Солнечный луч трепетал в её золотистых волосах, оживляемый качающейся тенью бамбукового листа. Кто-то чуть слышно произнес:
– Я сдержал обещание, данное этой ночью.
Кто бы это мог быть? Оторван Липун был рядом; вокруг больше никого. Следовательно, это был он. Он повторил, оставаясь в нерешительной позе хищника перед прыжком, робким голосом:
– Я сдержал обещание...
Липун ждал слова благодарности – наивный! – хотя бы жеста, который выразил бы интерес к его поступку. Она молчала. И нечего было говорить: он же вор! Этим всё сказано.
Это равнодушие обожгло его горечью. Нечего было воровать! В смысле «не следовало», а не в смысле «всё уже украдено до нас». И в то же время Липун глубоко чувствовал все, что разделяло его и Нору теперь, когда она узнала правду. Он хотел бы снять с себя вину, а с Норы платье, заговорить о том, что могло бы его оправдать, показать, что было все-таки в его жизни немало значительного, требовавшего мужества, например вчерашняя встреча с сомнамбулой-Жоржиком. Но слова гасли ещё до того, как были произнесены; Липун отдавал себе отчет во всей нелепости и дерзости любого объяснения. Тогда он с печалью проговорил:
– Как все, что было, уже далеко! Помните ли Вы ещё долгие часы на палубе "Титаника"? У Вас, как и сегодня, в руке тогда были спасательный жилет и роза, бледная роза, подобная этой... Я у Вас её попросил нюхнуть, но Вы, казалось, не расслышали... И все-таки, после Вашего ухода, я нашел эту розу... Забытую Вами, конечно... С тех пор я её берег и всё время нюхал, как героин.
Она опять не ответила, казалась бесконечно далекой, как будто он смотрел на неё в подзорную трубу. Он продолжал:
– Хотя бы в память о тех часах не думайте более о том, что Вам теперь известно. Пусть прошлое обретет связь с настоящим, с Футуром, Перфектом и Плюсквамперфектом. Чтобы я не был более тем, кого Вы видели этой ночью. И посмотрите же на меня хотя бы на мгновение так, как глядели тогда... Прошу Вас... Разве я уже не тот?
Она подняла взор и посмотрела, как он того просил – из положения упор-присев. Потом, без единого слова, коснулась перстня, который он носил на – не будем вдаваться в подробности, на чём. Виден был только ободок; но в оправе, повернутой вовнутрь, сиял великолепный рубин.
Стыдливый Оторван Липун покраснел. А перстень принадлежал Жоржу Ди Ванну: он совсем недавно подарил его Астропопулосу.
Он с горечью улыбнулся.
– Вы правы. Как было – так и будет всегда. Оторван Липун не может стать иным, кроме как Оторваном Липуном или гомиком. Такая вот альтернатива! И между Вами и ним нет места даже воспоминаниям... Простите меня... Мне следовало понять, что даже мое присутствие рядом с Вами оскорбительно...
И он удалился вдоль балюстрады, держа в руке шляпу, шубу и лифчик. Нора прошла мимо. У него возникло искушение задержать её, обратиться к ней с мольбой... Но дерзости вору не хватило, и он проводил её глазами, как в тот далекий день, когда она уходила по сходням в нью-йоркском порту. Она поднялась по ступенькам, которые вели к двери. Ещё мгновение её легкий силуэт 120 на 120 на 120 вырисовывался среди мраморных стен вестибюля. Больше он её не видел.
Солнце закрыла туча. Маленькая совсем. Оторван Липун неподвижно разглядывал следы маленьких туфелек 48 размера, отпечатавшиеся на песке. И внезапно он вздрогнул: на кадке с бамбуком, о которую опиралась Нора, лежала роза, бледная роза, которую он не посмел попросить. Забытая, верно, тоже? Намеренно или по рассеянности?
Он пылко схватил цветок. Несколько лепестков оторвалось; он собрал их, один за другим, словно реликвии, и выкинул в мусорку.
– Пора,– сказал он себе, – мне здесь больше нечего делать. Тем более, что, если вмешается Шерман Хэмфри, события могут принять скверный оборот.
Парк был пуст. Но рядом с домиком, расположенным возле ворот, стояла весёлая группа жандармов. Он углубился в заросли, перелез через стену и пошел, чтобы добраться до ближайшей станции, по тропинке, змеившейся среди полей. Не прошло и года, как тропа сузилась, зажатая между двумя насыпями, и, когда он вступил в образовавшуюся здесь теснину, кто-то, шагавший ему навстречу, вошел в неё с противоположной стороны.
Понятное дело, это был мужчина – средних лет, высокий, худой, но довольно крепкий и мускулистый; на нём были плащ иностранного покроя и кепка. «Наверно, грузин или Лужков», – подумал Липун. В одной руке незнакомца был чемодан, а в другой тяжелая трость, а в третьей чемодан.
Они встретились. «Они сошлись; вода и камень, Стихи и проза, лёд и пламень Не столь различны меж собой…» – как писал великий русский поэт А. С. Пушкин . Незнакомец сказал с лёгким, чуть заметным английским акцентом:
– Параститэ, мэсьэ, как парайти в библиатэку, слущай, ара, вах-вах-вах?
– Идите прямо, месье, и поверните направо, как только упрётесь в стену. Вас уже с нетерпением ждут.
– Ах так!
– Да, мой друг Ди Ван объявил о Вашем приезде ещё вчера вечером.
– Тем хуже для Ди Вана, если он проговорился, – грозно промолвил Шерман Хэмфри.
– И я счастлив первым приветствовать Вас. У мистера Шермана Хэмфри нет более горячего поклонника, чем я. – В его голосе послышалась еле уловимая нотка иронии, о которой он сразу же пожалел, так как Шерман Хэмфри принял его слова всерьёз: у него было редкое чувство юмора. Он поднял соболиную бровь и пристально оглядел Оторвана Липуна с ног до головы таким острым, всепроницающим взором, что тот почувствовал себя схваченным, зафиксированным, зарегистрированным этим взглядом более основательно и точно, чем каким-либо фотографическим аппаратом на протяжении всей своей жизни.
"Снимок сделан, – подумал он.– С этим человеком нет более смысла надевать маску. Только узнал ли он меня?"
– Вынужден Вас разочаровать, месье: Вы не в моём вкусе, – хладнокровно отчеканил Шерман Хэмфри. – Вы слишком мускулистый, а я люблю слабеньких.
«Ах, чёрт! Узнал! – подумал Оторван Липун. – Жалко-то как! Всё равно с Норой уже ничего не светит…»
Они обменялись поклонами. Но тут раздался шум. Топот лошадей, которые скакали к ним, позвякивая сталью и сплавами. Это были жандармы. Чтобы не попасть под копыта, путникам пришлось прислониться спиной к крутой насыпи, поросшей высокой травой, и крепко прижаться друг к другу.
Жандармы следовали друг за другом редкой цепочкой, и это продолжалось довольно долго. А Липун всё это время думал: "Все сводится к одному вопросу: есть ли шансы на то, что он воспользуется ситуацией. Вопрос не из простых, тем более – для меня..."
Когда последний из всадников проехал, Шерман Хэмфри выпустил его (Оторвана Липуна) из своих железных объятий и, не говоря ни слова, отряхнул свою покрывшуюся пылью одежду. Ремень его сумки зацепился за колючую ветку; Оторван Липун поспешил помочь, причём сделал это весьма охотно. Ещё секунду они друг друга разглядывали. Или, пожалуй, не секунду – время для них пролетело незаметно. И, если бы кто-нибудь это видел, он стал бы свидетелем поистине волнующего зрелища – самой первой, встречи этих людей, столь мощно вооруженных, наделенных действительным превосходством и роковым образом предназначенных друг для друга, для того, чтобы столкнуться в схватке, как равные силы, которые к этому толкает сама логика вещей. Или рефлексы. Затем англичанин молвил:
– Благодарю Вас, месье.
– Всегда к Вашим услугам,– охотно отозвался Липун. – Обращайтесь, если что вдруг. Мой номер телефона Вы найдёте в справочнике парижской жандармерии.
Они разошлись, «…вода и камень, Стихи и проза, лёд и пламень…» Липун направился к станции, а Шерман Хэмфри – к замку.
После напрасных поисков и сюсюканий следователь и прокурор уехали, и Шермана Хэмфри ожидали с любопытством, которое оправдывала его высокая репутация и не только она. Некоторое разочарование вызвала его бюргерская внешность, так глубоко отличавшаяся от того образа, который каждый себе представлял. В нем не было ничего от героя романа, от загадочной, дьявольской личности, возникающий в воображении при имени Шермана Хэмфри. Но для Ди Вана это было не так уж и существенно, и он воскликнул с воодушевлением:
– О, мэтр, вот и Вы наконец! Какая честь! Я так давно питал надежду... И даже счастлив, что все так случилось, ибо это доставило мне удовольствие увидеть Вас. Но, кстати, как Вы к нам приехали?
– Поездом.
– Какая жалость! Ведь я послал за Вами к пристани свой автомобиль!
– Ради официальной встречи, не так ли? С музыкой, барабанным боем, салютом, розовыми воздушными шариками и фейерверком? Отличный способ облегчить мне предстоящую работу, – буркнул привередливый англичанин.
Этот не слишком любезный тон несколько сбил с толку Ди Вана, который, пытаясь свести все к шутке, продолжал:
– Работа, к счастью, будет более легкой, чем я Вам писал.
– Почему же?
– Потому что кража состоялась минувшей ночью.
– Если бы Вы не объявили о моем приезде каждому встречному и поперечному, сударь, вполне вероятно, что кража в минувшую ночь не состоялась бы.
– Когда же?
– Либо завтра, либо в другой день. По настроению.
– И в таком случае?
– Липун попался бы в западню.
– А моя мёбель?
– Не оказалась бы похищенной.
– Моя мёбель находится здесь.
– Здесь?
– Её доставили обратно в три часа дня.
– Самим Липуном?
– Двумя воинскими фургонами.
Шерман Хэмфри с силой нахлобучил свою кепку и взял чемодан. Ди Ван тут же встрепенулся:
– Что Вы делаете?
– Я уезжаю.
– Но почему? Ах, нет-нет, останьтесь. О, прошу Вас, не покидайте нас!
Шерман Хэмфри косо на него посмотрел.
– Ваша мебель на месте, Оторван Липун уже далеко. Моя роль окончена: я отыграл свою партию в этом балете.
– Но мне непременно нужна Ваша помощь, дорогой месье. То, что случилось вчера, может повториться завтра, так как мы не знаем самого главного: каким образом Оторван Липун вошел, как он вышел, и почему он все возвратил несколько часов спустя.
– Ах, Вам это неизвестно... – Мысль о тайне, которую следовало разгадать, смягчило железное сердце Шермана Хэмфри. – Пусть будет так, мы поищем. Но без проволочек, согласны? И, если можно, без толпы. Только Вы и я.
Ди Ван всё прекрасно понял и проводил англичанина в гостиную. Сухим тоном, фразами, которые казались отмеренными заранее, к тому же с крайней скупостью, Хэмфри задал ему ряд вопросов по поводу вчерашнего вечера, гостей, которые присутствовали, жителей замка. Затем он просмотрел оба тома "Хроники", сравнил карты подземелья, велел повторить для себя цитаты аббата Зажилися, который плохо соображал после вчерашнего и на правах представителя церкви опять понёс какую-то ерунду про Терминатора и судный день, и спросил:
– Именно вчера впервые зашла речь об этих двух цитатах?
– Да.
– Вы никогда не сообщали их господину Аполлонусу Астропопулосу?
– Никогда.
– Вам нравится розовый цвет?
– Да.
– Хорошо. Велите подготовить автомобиль. Я уезжаю через час.
– Через час! Так быстро!
– Оторвану Липуну понадобилось не больше, чтобы решить загадку, которую Вы ему задали.
– Я?! Задал загадку?
– Ну, конечно, естественно, натурально, разумеется, да, безусловно, абсолютно, бесспорно, вне всяких сомнений, само собой, верняк. Короче, Вы сами. Оторван Липун и Астропопулос – одно и то же лицо, одни и те же руки, одни и те же ноги...
– Я так и подумал... Значит, он никакой не грек? То-то, я смотрю, он белобрысый и голубоглазый! Греки такие уже ассимилировались: османское господство не проходит даром… Ах, негодяй этот Астропопулос! Но при этом такой милый!
Шерман Хэмфри нахмурился и снова косо на него посмотрел.
– Так вот, вчера, в десять часов, Вы предоставили в его распоряжение те основные детали истины, которых ему не хватало для полного счастья и которые он искал уже в течение нескольких недель. На протяжении одной ночи Оторван Липун нашел время для того, чтобы все выяснить, собрать свою шайку-лейку и ограбить Вас. Хотелось бы быть таким же скорым. Уж я бы тогда забросил эту неблагодарную работу и подался бы в международные аферисты. – Он прошелся по гостиной из конца в конец, уселся, скрестил длинные стройный ноги и закрыл ясные красивые глаза.
Ди Ван ждал, довольно сконфуженный. Ноги были слишком длинные, а глаза – слишком ясными, и это его немного смущало.
"Уснул? – думал он. – Задумался? Плохо дело. У меня никаких шансов".
На всякий случай, Ди Ван вышел, чтобы отдать необходимые распоряжения. Вернувшись, он увидел гостя, стоявшего на коленях у подножья лестницы и рассматривавшего ковер. Нет, он не молился.
– Что там такое?
– Смотрите... вот тут... пыль полуторагодовалой давности, засохшие хлебные крошки, клубок спутанных волос, фантики от конфет, дохлый таракан, случайно оброненная монетка, пятна свечного воска...
– Да, действительно... Совсем ещё свежие...
– Такие же видны в верхней части лестницы, и ещё больше их вокруг витрины, которую Оторван Липун взломал и из которой он извлек безделушки, чтобы положить их на это кресло. Вообще она вся заляпана какой-то дрянью.
– Вы пришли к какому-то выводу?
– Никакого вывода, просто дрянь. Эти факты могли бы, несомненно, объяснить, почему он Вам все вернул. Но на эту сторону проблемы у меня просто нет ни времени, ни желания. Главное – трасса подземного хода.
– Вы все-таки надеетесь...
– Я не надеюсь, я знаю. Существует, не так ли, часовня, в двух или трех сотнях метров от замка?
– Развалины часовни, где находится могила герцога Ромен-Роллана.
– Велите шоферу подождать нас возле этой часовни.
– Мой шофер ещё не вернулся. Загулял, наверное, или подрабатывает на стороне... Мне сразу сообщат, когда он вернётся. Но вы, как видно, полагаете, что подземный ход ведет к часовне. По каким признакам?
Шерман Хэмфри нетерпеливо прервал его речи:
– Попрошу Вас, сударь, найти фонарь и лестницу!
– Ах! Вам нужны фонарь и лестница?
– Очевидно, если я их у Вас прошу.
Ди Ван, несколько сбитый с толку, позвонил. Требуемые предметы были тут же доставлены по авиапочте.
Приказы продолжали чередоваться с чисто воинской решительностью и точностью.
– Прислоните лестницу к библиотеке, левее слова "Тибеинеснилось"...
Ди Ван приставил лестницу. Англичанин продолжал:
– Левее... Правее... Стоп! Вот здесь хорошо! Влезайте!.. Хорошо... Отлично! Все буквы в этом слове рельефные, не так ли?
– Да. – Ди Ван уже задолбался выполнять его капризы, но всё же терпел из уважения к великому сыщику.
– Займемся буквой "И". Проверьте, не поворачивается ли она в ту или другую сторону?
Ди Ван взялся за букву "И" и воскликнул:
– Ну да, поворачивается! Вправо, на четверть оборота. Но кто Вам это открыл?
Не отвечая на досужий вопрос «конь в пальто», Шерман Хэмфри продолжал:
– Можете ли Вы с вашего места дотянуться до буквы "Н"? Да?.. Пошевелите же её несколько раз взад-вперед, как делают с засовом, который то задвигают, то выдвигают.
Ди Ван привел в движение указанную ему букву, и где-то внутри, к его величайшему удивлению, послышался щелчок. Кто-то, наверно, застрелился.
– Прекрасно, – сказал Шерман Хэмфри. – Остается только переставить Вашу лестницу к другому краю шкафа, то есть к концу слова "Тибеинеснилось"... Хорошо... А теперь, если я не ошибаюсь и все пойдет, как следует, буква "О" ОткрОется, слОвнО ОкОшкО.
С некоторой торжественностью Ди Ван ухватился за букву "О". Она открылась, но Ди Ван в тот же миг скатился с лестницы, так как вся часть библиотеки, расположенная между первой и последней буквами слова, повернулась на собственной оси и открыла вход в подземелье.
Шерман Хэмфри, даже не пытаясь поймать Ди Вана, на что тот в тайне рассчитывал, флегматически проронил:
– Вы не пострадали? А впрочем, всё равно.
– Я не пострадал, – отвечал Ди Ван, поднимаясь, – но совершенно, признаться, ошеломлен. Эти движущиеся буквы, это разверстое подземелье...
– Ну и что? Разве это не согласуется в точности с цитатой из мемуаров Сопли?
– В чем же, о Господи?
– Чёрт! Это же элементарно, Ди Ватсон.
– Но меня зовут Ди Ван, месье.
– Не важно! В настоящее время это не имеет прямого отношения к делу! "И" поворачивается, "Н" трепещет, "О" открывается. Все что позволило Генриху IV принять мадам де Танкеравтомобилль в столь неурочный час.
– Но Людовик XVI? – спросил Ди Ван с совершенно растерянным видом. – Он тоже принимал здесь даму? Мне так интересно, чем у них всё закончилось!
– Людовик XVI был опытным кузнецом, умелым слесарем и не только. Мне довелось прочитать "Трактат о замках с комбинациями", который ему приписывают, и внимательно изучить все подробности в его «Трактате о садо-мазо-инвентаре». Со стороны де Тибеинеснилося было делом чести продемонстрировать своему государю этот и многие другие шедевры механического искусства. Чтобы запомнить устройство, король записал: "2 – 6 – 12", то есть "ИНО", вторую, шестую и двенадцатую буквы слова "Тибеинеснилось".
– Ах, прекрасно, просто великолепно, я начинаю понимать... «ИНО» – это не дописанное «КИНО, ВИНО И ДОМИНО». Однако вот ещё что... Если мне теперь ясно, как выходят из этого зала, я не могу уразуметь, каким образом Липун сумел в него проникнуть. Так как, заметьте это хорошенько, он проник в него извне.
Шерман Хэмфри включил фонарь и прошел на несколько шагов внутрь подземного хода.
– Взгляните, весь механизм здесь – на виду, как пружины башенных часов, и все буквы видны наоборот. Липуну оставалось лишь привести их в движение с этой, обратной стороны силы, то есть перегородки.
– Что это доказывает?
– Что это доказывает?! Для Вас, конечно, ничего, но для меня – многое. Поглядите хотя бы на это масляное пятно. Липун предвидел даже то, что зубчатые колеса могли нуждаться в смазке, – уточнил Шерман Хэмфри не без восхищения.
– Но тогда он знал второй выход?
– Как знаю его теперь и я. Следуйте за мной.
– В это подземелье?
Хэмфри почему-то бросил на него один из своих испытующих взглядов, а остальные оставил на следующий раз.
– Вы боитесь?
– Нет, с Вами я не боюсь ничего! Но Вы уверены, что найдете в нем дорогу?
– С закрытыми глазами. Это же я.
Они спустились вначале по двенадцати ступенькам, затем по ещё стольким же, наконец – дважды по другим двенадцати. Но Ди Ванну почему-то казалось, будто они топчутся по одним и тем же ступеням. Потом двинулись по длинному коридору, чьи кирпичные стены сохранили следы последовательных починок и местами сочились влагой. Влажным был здесь и пол. Влажной была и земля в иллюминаторе.
– Проходим под болотом, в котором утопли целые армии, – с лёгким паническим беспокойством заметил Ди Ван. Кулуар привел их к лестнице в двенадцать ступенек, за которой следовало три других, такой же высоты. Поднявшись по ним не без труда, они оказались в небольшой пустоте, высеченной прямо в скале. Дальше дороги не было.
– Черт возьми, – пробормотал Шерман Хэмфри, – одни голые стены, это становится затруднительным. Одеть бы их во что? Им же, наверно, так холодно.
– Может, следует вернуться? – прошептал Ди Ван, заметив на себе слишком пристальный оценивающий взгляд Шермана Хэмфри. – Ибо я, в конце концов, совсем не жажду узнать об этом больше, чем знаю. Ибо мне уже все ясно. Ибо я тоже замёрз. Ибо согрел бы кто…
Но, подняв голову, недогадливый англичанин вздохнул: над ними виднелась копия того механизма, который запирал вход. Оставалось лишь заняться теми же тремя буквами. Тяжелый Александр блок гранита сдвинулся с места. С другой стороны он оказался плитой на могиле герцога Ромена-Роллана, на которой была высечена выпуклая надпись "Тибеинеснилось". Интересно, где же тогда было то, что осталось от покойного герцога? Они оказались в небольшой разрушенной часовне, о которой говорил британский сыщик.
– И проследуешь к самому Богу, то есть к часовне, – сказал он, повторив конец цитаты.
– Возможно ли такое! – воскликнул Ди Ван, пораженный ясновидением и лживостью, то есть живостью ума Шермана Хэмфри.– Возможно ли, что этих скупых указаний оказалось для Вас достаточно?!
– Они были даже излишними, – отозвался англичанин. – В экземпляре Национальной библиотеки линия хода завершается детскими каракулями – слева кружком, а справа, как Вам ещё не известно, небольшим крестиком, но таким смазанным, что разглядеть его можно разве что в лупу. К счастью, лупа у меня всегда с собой, как и мой талисман – розовый мишка. Этим крестиком обозначена, разумеется, та часовня, в которой мы теперь находимся.
Бедняга Ди Ван не верил более ушам. Шерман Хэмфри носит с собой розового мишку?!
– Неслыханно, чудесно, и тем не менее – детски просто! Как случилось, что никто до сих пор не прояснил этого секрета?
– Почему что никто и не соединил трех или четырех необходимых элементов, то есть указания обеих книг и обеих цитат. Никто, кроме Оторвана Липуна и меня, – ответил Шерман Хэмфри, думая, что Ди Ван говорит о карте, а не о розовом мишке.
– Но и меня тоже, – возразил Ди Ван, – и аббата Зажилися... Мы знали оба об этом так же мало, как и Вы, и все-таки...
Хэмфри улыбнулся. Это было потрясающе! Шерман Хэмфри улыбался, он умел это делать, и какая у него была обворожительная многозубная улыбка!..
– Господин Ди Ван, не каждый создан для разгадки тайн.
– Да, но я веду свой поиск уже десять лет, а Вы всего за десять минут...
– Пустяки! Имея хоть капельку опыта в подобных делах...
Они вышли из часовни, и англичанин воскликнул:
– Смотрите! Нас ждет машина!
– Но ведь это моя!
– Ваша? Что-что быстро Ваш шофер вернулся из загула.
– Правда. Это кажется странным.
Они подошли к автомобилю, и Ди Ван обратился к шоферу:
– Эдуардик, кто велел Вам приехать сюда?
– Это был месье Астропопулос, – ответил тот.
– Месье Астропопулос? Значит, Вы с ним встретились?
– У вокзала, и он велел мне подъехать к часовне.
– Подъехать к часовне! Но зачем? Он думал, что здесь будет кто-то венчаться?
– Нет, чтобы дожидаться тут месье... И друга месье...
Ди Ван и Шерман Хэмфри обменялись взглядами... Это было уже кое-что!.. Ди Ван сказал:
– Он понял, что разгадка для Вас окажется забавой... Весьма деликатная дань уважения...
Улыбка удовлетворения тронула тонкие губы сыщика... Признание его таланта пришлось ему по душе... Покачав головой, он проронил:
– Это настоящий мужчина... Поэтому-то он не в моём вкусе... Я понял это, едва его увидел... Да-да, именно так...
Впечатлительный Ди Ван опять был потрясён... Пожалуй, сегодня для него было слишком много потрясений...
– Вы его видели?..
– Мы встретились недавно на дороге...
– И Вы поняли, что это Аполлонус Астропопулос, я хочу сказать – Оторван Липун?..
– Нет, но я вскоре об этом догадался по некоторой иронии, которую у него подметил... И по тому, что он свистнул у меня часы! Швейцарские, между прочим...
– И Вы позволили ему уйти?..
– Право, да... Хотя у меня была возможность настучать на него: мимо как раз проезжали пятеро жандармов...
– Но, черт возьми! Такого случая нельзя было пропускать!
– Вот именно, сударь, – проронил англичанин свысока. – Когда речь идет о таком противнике, как Оторван Липун, Шерман Хэмфри не пользуется случайными возможностями. Он создает их сам! И к тому же Шерман Хэмфри не стукач.
Время, однако, торопило и подгоняло, и поскольку Оторван Липун любезно послал за ними автомобиль и ещё кого-то, надо было без промедления им воспользоваться. Ди Ван и Шерман Хэмфри удобно устроились в глубине комфортабельного лимузина. Эдуард завел мотор, и они отправились. Мимо проплывали поля, купы деревьев. Плавные изгибы местности Ко сглаживались у них на глазах – что бы это значило? Взор Ди Ванна привлек внезапно небольшой пакет, лежавший в одном из внутренних карманов автомобиля.
– Поглядите, что это? Пакет! Но для кого? Это для Вас!
– Для меня? О, это очень приятно.
– Читайте: "Г-ну Шерману Хэмфри от Оторвана Липуна".
Британский сыщик взял пакетик, развязал его, снял два листка бумаги, в который было обернуто его содержимое. Это были часы, а вовсе не чай, героин или что-нибудь другое.
– Аох! – вырвался у Шермана Хэмфри чисто английский возглас, сопровождаемый характерным гневным жестом и рядом непечатных ругательств. – Мелкий воришка! С такими неинтересно работать. Оставил бы уж часы себе: был бы повод для встречи… – Вот где она, лживость-то! А сам-то говорил: «Он не в моём вкусе»!
– Часы? – молвил Ди Ван. – Неужто по случайности он Вам их вернул? (Шерман Хэмфри промолчал.) Вот так история! Ваши часы! Оторван Липун возвращает Вам Ваши часы! Но поскольку возвращает, значит он их у Вас похитил, то есть спёр, стибрил, слямзил, свистнул, стянул, увёл, уворовал, утащил, утянул. Он украл у Вас часы! А потом вернул! Значит, он не хочет больше Вас видеть! Ах, такое случается не каждый день! Часы Шермана Хэмфри, которые у него стащил Оторван Липун! Можно помереть со смеху!... Ей-богу!.. Я так рад! Ох, простите меня... Я просто не могу... – Нахохотавшись вволю, он заявил однако: – О! Это действительно мужчина. Жалко только, что он уже уехал…
Англичанин не пошевелился, даже не покосился на Ди Вана. До самого Дьеппа он не произнес ни слова, вперив взгляд в убегающий горизонт. Его молчание казалось страшным, непроницаемым, более яростным, чем самое отчаянное бешенство. У пристани он сказал с простотой, без гнева на сей раз, но тоном, в котором чувствовалась вся воля и энергия этой незаурядной личности:
– Да, он – мужчина, настоящий мужчина, на плечо которого я буду иметь удовольствие положить руку, которую я Вам протягиваю, господин Ди Ван. У меня, знаете ли, возникла уверенность в том, что Оторван Липун и Шерман Хэмфри, рано или поздно, встретятся снова. И тогда я бошку оторву этому Оторвану! Именно так, и мир слишком мал, мел, мёл, мил, мыл, мул, чтобы мы не повстречались опять. А в этот день... Пожалуй, я останусь.
В ответ Ди Ван нарочито медленно протянул ему лист из блокнота, на котором было написано только пять слов: «Уезжайте. Я еду с Вами». [Аллюзия на повесть М. А. Кузмина «Крылья» (1906)]
30 мая 2005 г.
@темы: Стёб
-
-
08.04.2008 в 15:14АСЯ-ЯСА
длинные стройные ноги , ясные красивые глаза, обворожительная многозубная улыбка... вот то, что я хотела видеть в рассказе Леблана! А то с Ш. Х. обошлись как-то неуважительно. В общем, совет да любовь...
-
-
08.04.2008 в 15:31Это шиза на самом деле полная.
вот то, что я хотела видеть в рассказе Леблана! Ты меня пугаешь!
Сюжет я не меняла, просто добавила всякого абсурда - чтоб уж совсем хорошо было!
-
-
08.04.2008 в 15:33АСЯ-ЯСА
Дык там как написали про "бюргерскую внешность" Ш. Х., так я сказала "фе!" и больше не читала. Ш. Х. - бюргер! Тоже выдумали! Красавец форменный.
-
-
08.04.2008 в 15:41Про бюргерскую внешность это, конечно, Леблан хватил. Ну, можно было написать что-то вроде Холмс - такой же человек, как и мы, смертный, ничто человеческое ему не чуждо
-
-
08.04.2008 в 15:42Вот-вот. С редким чувством юмора.
-
-
08.04.2008 в 15:50с ОЧЕНЬ редким!
-
-
10.04.2008 в 17:31-
-
10.04.2008 в 17:34Ты меня прям в краску вгоняешь...
-
-
11.04.2008 в 17:39-
-
12.04.2008 в 12:48Да, Ватсон - конечно, герой, с этим не поспоришь.
А Фандорин... Пейринг Фандорин/Холмс, Фандорин/Ватсон, Фандорин/Люпен... Вот было бы интересно!
-
-
13.04.2008 в 17:34-
-
14.04.2008 в 10:55гелевой ручкой в записной книжке! Класс! А можно в напечатанном виде увидеть?
Фандорин получился чуть ли не с медведом в обнимку Главное, что не с Лениным...
Впрочем, он был пьян! Похоже, это вечная тема: "а по утру они проснулись..."
-
-
17.04.2008 в 16:24-
-
17.04.2008 в 16:47