Если у тебя есть гештальт, закрой его.
Люка отсутствующе молчал. Я тоже молчала, интуитивно пытаясь слиться с кожаным водительским креслом. Наверно, потому обо мне забыли. Виктор не торопил: на аукцион им обоим, видимо, уже стало плевать. А ведь накануне Виктор так хвастался, что получил от некого щедрого пациента кругленькую сумму и теперь хочет выгодно вложиться. Но что если это не живые деньги? Что если это – информация, которую ему нашептали сплетники, а он решил использовать её, то бишь под нужным соусом преподнести Люка? Сам ведь только что признался: пациенты расплачиваются ценными сведениями. Может, именно от Люка он ждал денег или какой-то иной выгоды? Пока я волновалась насчёт элитных торгов, сделка шла уже полным ходом. Антиквариатом были не картины Позднего Возрождения, антиквариатом был старый художник – старомодный, потешный, безобидный зануда, которого Виктор немилосердно разгромил в пух и прах. Мне стало жалко беднягу.
Загнанный в угол, но пытающийся сохранять достоинство, Люка вздохнул и торжественно заговорил:
– Да, вы правы. Моё время прошло. Настала эпоха таких, как вы. В духе вашего поколения – считать себя экспертом во всём, но ваша самонадеянность придаёт вам силы. Я завидую и молодым, и тем стреляным воробьям, кто сумел приспособиться, тем, у кого хватило таланта. Мне же ничего больше не остаётся. – Протянув руку, он хозяйски возложил пятерню поверх бумаг на коленях Виктора. – Я подпишу всё, что хотите. Гораздо больше, чем поклонники, мне нужен тот, кто испепеляет врагов. А вам нужен человек-штамп для контрассигнаций на ваших доносах. Зачем вам пустые храмы и мёртвые боги? Пусть я трус, но я докажу вам, что смелость – ничто. Без неё тоже можно покорить сердца и взойти на Олимп.
Разрыдаться можно было: какая горчайшая безысходность, но и какое мужественное принятие своей слабости! Невольно всхлипнув, я вытерла нос тыльной стороной ладони и притаилась, чтобы только осторожно выглядывать между креслами.
Однако Виктора не проняло. Наоборот, он жёстко нахмурился, его глаза потемнели, не предвещая ничего хорошего. И мне почему-то показалось, в салоне меркнет свет и вот-вот закрутится ураган, который разнесёт жмущую нам троим коробочку Фиата. Просунув конверт между пальцами Люка, Виктор заставил его забрать себе донос и отчеканил – холодно и чертовски красиво, как диктор на радио:
– Не надейтесь. Я не заключаю длительных контрактов.
Люка обмяк на спинке сиденья и почему-то заулыбался, будто выиграл дуэль.
– Юпитер сердится. Ну-ну! Зачем же? Вам не придётся жалеть, если отступите от правила.
Буря потихоньку стихла. Виктор смотрел на оппонента хоть и недовольно, но уже снисходительнее.
– Зато ваш талант многое потеряет. Берегите его. Даже если внимательные посетители выставок догадываются, что в каждой картине вы рисуете себя, они понятия не имеют, для каких целей. Сами справитесь, вы это чувствуете. Вам не хватает лишь немного удачи, и она у вас будет. – Из внутреннего кармана пиджака Виктор достал узкий чёрный футлярчик, вынул из него эбонитово-чёрную ручку, инкрустированную золотом, и протянул изумлённому Люка, словно материализованную удачу.
Тот принял её, иронично прорекламировав:
– Очень удобно, портативное перо осведомителя. Любая кляуза в любое время в любом месте.
– Кто нужно узнает бумагу, шрифт и чернила, не говоря уж о слоге, – нехотя проворчал Виктор. – При любом автографе это гарантия того, что делом займутся внимательно, однако без лишних вопросов подписанту. Но увы, какой бы вопиющей ни была истина, даже при формальной анонимности не начинают официального расследования.
Люка почему-то ещё больше обрадовался, прямо-таки засиял. Он извлёк из конверта листы и выложил второй сверху, затем снял колпачок ручки, немного подержал её золотым пёрышком вниз, поглядев на кончик, будто на нём помещался огромный прекрасный мир, и чиркнул внизу страницы своё полное имя.
Загнанный в угол, но пытающийся сохранять достоинство, Люка вздохнул и торжественно заговорил:
– Да, вы правы. Моё время прошло. Настала эпоха таких, как вы. В духе вашего поколения – считать себя экспертом во всём, но ваша самонадеянность придаёт вам силы. Я завидую и молодым, и тем стреляным воробьям, кто сумел приспособиться, тем, у кого хватило таланта. Мне же ничего больше не остаётся. – Протянув руку, он хозяйски возложил пятерню поверх бумаг на коленях Виктора. – Я подпишу всё, что хотите. Гораздо больше, чем поклонники, мне нужен тот, кто испепеляет врагов. А вам нужен человек-штамп для контрассигнаций на ваших доносах. Зачем вам пустые храмы и мёртвые боги? Пусть я трус, но я докажу вам, что смелость – ничто. Без неё тоже можно покорить сердца и взойти на Олимп.
Разрыдаться можно было: какая горчайшая безысходность, но и какое мужественное принятие своей слабости! Невольно всхлипнув, я вытерла нос тыльной стороной ладони и притаилась, чтобы только осторожно выглядывать между креслами.
Однако Виктора не проняло. Наоборот, он жёстко нахмурился, его глаза потемнели, не предвещая ничего хорошего. И мне почему-то показалось, в салоне меркнет свет и вот-вот закрутится ураган, который разнесёт жмущую нам троим коробочку Фиата. Просунув конверт между пальцами Люка, Виктор заставил его забрать себе донос и отчеканил – холодно и чертовски красиво, как диктор на радио:
– Не надейтесь. Я не заключаю длительных контрактов.
Люка обмяк на спинке сиденья и почему-то заулыбался, будто выиграл дуэль.
– Юпитер сердится. Ну-ну! Зачем же? Вам не придётся жалеть, если отступите от правила.
Буря потихоньку стихла. Виктор смотрел на оппонента хоть и недовольно, но уже снисходительнее.
– Зато ваш талант многое потеряет. Берегите его. Даже если внимательные посетители выставок догадываются, что в каждой картине вы рисуете себя, они понятия не имеют, для каких целей. Сами справитесь, вы это чувствуете. Вам не хватает лишь немного удачи, и она у вас будет. – Из внутреннего кармана пиджака Виктор достал узкий чёрный футлярчик, вынул из него эбонитово-чёрную ручку, инкрустированную золотом, и протянул изумлённому Люка, словно материализованную удачу.
Тот принял её, иронично прорекламировав:
– Очень удобно, портативное перо осведомителя. Любая кляуза в любое время в любом месте.
– Кто нужно узнает бумагу, шрифт и чернила, не говоря уж о слоге, – нехотя проворчал Виктор. – При любом автографе это гарантия того, что делом займутся внимательно, однако без лишних вопросов подписанту. Но увы, какой бы вопиющей ни была истина, даже при формальной анонимности не начинают официального расследования.
Люка почему-то ещё больше обрадовался, прямо-таки засиял. Он извлёк из конверта листы и выложил второй сверху, затем снял колпачок ручки, немного подержал её золотым пёрышком вниз, поглядев на кончик, будто на нём помещался огромный прекрасный мир, и чиркнул внизу страницы своё полное имя.