Начинаю замечать, что меня всё меньше вдохновляет слэш, особенно NCшный. Ни писать его не хочется, ни читать – переела. Может, постепенно совсем из него вырасту. Сублимация сублимацией, но надо и меру знать.
Черновые смс к рассказу о мисс Холмс постирала: всё равно писать не буду, не вдохновляет больше.

@темы: Мысли вслух, Творчество

---

Немного прикоснувшись к истории Японии и к принципам японской военной доктрины, начинаю навязчиво воспринимать «Призрак в доспехах» как пророческое прогностическое произведение. Не в плане научной фантастики, кибермозга и прочей ерунды, а в плане геополитической картины мира к 2050 году.

@темы: "Призрак в доспехах", Аниме

---

"Мера всех вещей" - продолжение "Тайны трёх убийств"

Отвлечённое предисловие.

Наконец-то начала писать так, что написанное можно показать человеку, который если и вообще знает слово «слэш», то воспринимает его только как наклонную черту «/».
По характеру текста – да и по методу написания – вновь возвращаюсь к роману: сначала длинные описания чувств, а потом столь же длинные диалоги; садясь писать, сначала вычитываешь и правишь, что уже написано, а потом пишешь продолжение. Пора пользоваться этим и в самом деле возвращаться.
Уже надоело вылизывать этот текс, потому пока пусть будет как есть.

МЕРА ВСЕХ ВЕЩЕЙ

Кошмары, что преследовали меня со времени нашей последней встречи с Холмсом... Нет, наверное, не так следует начинать этот рассказ.
Жизненный этап, в который я вступил уже довольно давно, можно окрестить золотой порой на человеческом веку. Я мог бы назвать себя преуспевающим врачом и сказать, что практика моя приносит весьма неплохой и, главное, постоянный доход. Работа для меня не обременительна: я делаю то, что хорошо умею, что мне нравится, и, пожалуй, можно счесть, что у меня есть к этому призвание. Помимо прочего, собственное здоровье меня особенно не беспокоит, если не считать ноги, которая ноет в ненастную погоду. Я не обременён семьёй и детьми, у меня ни перед кем нет ни финансовых, ни каких-либо иных обязательств, я абсолютно независим, моя жизнь стабильна и размеренна. Я достиг того состояния, когда больше незачем торопиться жить и когда можно в довольстве пожинать плоды своих трудов, наслаждаясь нехитрыми радостями тихого и безмятежного существования.
Но всё это не делало меня счастливым и не утешало. Со времени нашей последней встречи с Холмсом моя жизнь потеряла привычный смысл – потому что ОН был моим смыслом. Только теряя, начинаешь осознавать, что для тебя действительно важно и что имеет истинную ценность. Всё суета сует и всяческая суета. И только дружба, преданность и сердечность в отношении к ближнему наполняют жизнь истинным смыслом; только они способны возвысить человека, поднять его с уровня растительного, тупого существования на ступень выше и этим хоть немного приблизить его к нравственному совершенству, хоть немного облагородить его дух; только они помогают возвыситься над всеми жизненными тяготами, над всеми язвами и пороками людскими, преодолев собственные недостатки и пересилив собственные слабости.
По крайней мере, так я всегда считал, я верил, я надеялся, что этот урок был усвоен нами обоими. Холмс не в первый раз демонстрировал мне своё недоверие. Мы оба никогда больше не говорили о том, что случилось тогда, и я больше не спрашивал у него о причинах того трёхлетнего молчания. Я уповал, что, какими бы они ни были на самом деле, нам обоим это будет уроком – уроком доверия, преданности и ответственности. Однажды уже потеряв то, что мне так дорого, и после стольких тяжких лет наконец обретя потерянное, я верил: во второй раз мне больше не придётся подвергнуться такому страшному испытанию. А теперь всё повторялось. Видимо, урок был усвоен только мной, а для моего друга он ничего не значил. Конечно, время лечит любые раны, но при этом оно безжалостно стирает все лучшие чувства и притупляет воспоминания.
Если тогда, несмотря на продолжительность разлуки, я готов был понять и простить, потому что видел в ней хоть какую-то необходимость и хоть какой-то смысл, то теперь я не знал, что послужило причиной поведения Холмса. Не хотелось думать, что это была просто блажь. Возможно, я стал ему неудобен в качестве компаньона. Ведь Холмс нашёл себе такого замечательного, такого исполнительного помощника!
Быть может, во мне взыграли прежняя, до конца не изжитая обида и ущемлённое самолюбие, быть может, я постепенно превращался в занудного старикашку, от одиночества ворчащего на весь свет по малейшему поводу, но мне было больно видеть, что моё место рядом с моим другом занимает кто-то другой. Мне было больно, что этот другой – а не я! – так высоко оценён Холмсом. Мне было больно, что после стольких лет нашей дружбы, за время которой не раз спасали друг другу жизнь, мы вновь стали чужими. Разве все эти годы ничего не значили? Разве Холмс не видел, не предполагал, что я чувствую? Разве он не понимал, как мне будет тяжело? И я невольно приходил к выводу, что мои чувства ему абсолютно безразличны.
Прежде я тешил себя надеждой, что мой друг испытывает ко мне некое чувство товарищества, а теперь оказывалось, что это был всего лишь тонкий расчёт мыслящей машины, которой чужды искренняя привязанность и настоящая дружба, – расчёт бездушного механизма, не способного на глубокие личностные взаимоотношения. Но мне не хотелось верить, что я заблуждался все эти годы, видя в нём нечто большее красивой и точной мыслящей машины. Не хотелось верить, что его отношение ко мне настолько утилитарно, однако я, похоже, был для него даже не хорошей старой привычкой, а всего лишь удобным инструментом, то есть просто подходящим средством для успешного выполнения его работы, которая стоила для него дороже всего и всех и которая неизменно оставалась единственной его целью. А когда старый инструмент износился и пришёл в негодность, его всего-навсего заменили новым. Горько было сознавать, что я ошибся в своей привязанности к Холмсу. Быть может, я сам создал того Шерлока Холмса, который был моим другом и который существовал, увы, лишь в моём воображении и на страницах моих рассказов.
И как бы ни была благородна и возвышенна идея искоренения преступности, ему не следовало бы забывать, ЧТО делает благородное благородным, а возвышенное возвышенным. «Человек – мера всех вещей». К человеку всегда должно относиться только как к цели, и никогда как к средству. Я каждую минуту твердил себе эти постулаты, но, увы, теперь, после нашего разрыва, уже не мог донести их до моего друга – моего бывшего друга.
В какой-то мере я понимал, что должен возблагодарить судьбу, ведь она дала мне возможность послужить делу справедливости и стать компаньоном такого истинно великого человека, как Шерлок Холмс. Но, возможно, во мне возобладала гордыня, и мне было мало смиренных самоутешений: я всегда считал, что никого ближе меня у Холмса нет и быть не может. Я хотел по-прежнему оставаться для него единственным другом, в конце концов я это заслужил своей многолетней преданностью. Разве мало я сделал для него? Мало рисковал собой – не задумываясь, только потому что он так хотел? Или это в его глазах совсем ничего не стоило? Неужели считать его своим другом была слишком большая честь для меня?
Жизнь показывала, что в итоге ценили не меня, а этого мальчишку. Наша с ним разница в возрасте заставляла меня чувствовать себя выброшенным на помойку, словно старая, ненужная мебель, отслужившая своё и превратившаяся в пыльную рухлядь. Я стал лишним в жизни Холмса, и я завидовал тому, кто, благодаря своей молодости и расторопности, находился рядом с ним. Мне было больно признаться себе в своей слабости, но я ревновал, как какая-нибудь покинутая женщина, не способная быть самодостаточной и существовать без чьей бы то ни было поддержки.
Но с другой стороны, имел ли я право так горячо желать того, чтобы оставаться единственным другом Холмса, и так низко ревновать его к кому бы то ни было? Имел ли я право так собственнически относиться к человеку? Да ещё и к такому выдающемуся! Я понимал, что ревность – это низко и недостойно, и сам мучился этим. Но воображение рисовало картины немыслимой близости и доверия моего друга и этого молодчика. Мне оставалось лишь предполагать, в каком тоне этот высокомерный Билли говорил обо мне Холмсу. Впрочем, мой друг был не из тех, кто верит чьим-то наговорам. Решение, которое принял Холмс, наверняка было полностью его, и вряд ли Билли так уж сильно виноват в произошедшем, а значит, я не должен был держать на него зла. После тех пережитых мной трёх лет одиночества это была неоправданная жестокость со стороны Холмса.
Уговаривая, убеждая самого себя, я успокаивал свои переживания и уходил с головой в работу. Но мои сны не давали забыться и держали меня в постоянной тревоге: они были словно шаровая молния, ворвавшаяся в комнату и грозящая сжечь всякого, кто попытается от неё убежать. Они пугали меня своей бесчеловечной жестокостью, злостью, безжалостным желанием возмездия, которые я с таким трудом прятал и подавлял в своей душе. Я понимал, что врач, человек, призванный помогать людям, лечить их, не должен, не имеет права желать кому-то смерти, как в своих кровавых снах желал я, и меня эти собственные дикие стремления повергали в ужас.
В моих снах не было обиды, там была только бесконечная ярость преданного пса. Отрубленные пальцы, пылающий огонь, обугленные тела, впившиеся в шею клыки, могучие объятья смерти – я не знал, как всё это связано с тем, что произошло между нами. Быть может, никакой связи и не было, а снились мне лишь самые страшные моменты тех расследований, что нам довелось осуществить вместе. Но прежде, даже когда нервы были на пределе и когда нам грозила действительно серьёзная опасность, мне никогда ничего подобного не снилось. Почему же теперь я каждую ночь погружался в бездну страха, словно спускаясь на самый низший круг ада? Кошмары преследовали меня с навязчивостью сумасшествия, и дошло до того, что я боялся засыпать. Я боялся, что однажды очнусь и пойму: всё, что мне снилось, было явью.
Я понятия не имел, что со мной происходило и чем объяснить моё безумие из-за того, что Холмс просто не стал привлекать меня к расследованию одного из текущих дел. Быть может, ничего страшного и не произошло и я лишь преувеличивал масштабы случившегося, доводя их в своём болезненно обострившемся восприятии до катастрофы. Но почему? Согласно древнему учению, в жизни человека существуют переломные моменты, отделяющие один её этап от другого, – «точки жизни» и «точки смерти». «Точки жизни» несут обновление, радость, новые возможности. «Точки смерти» являются кризисной кульминацией и сулят отмирание всего старого, косного, не нужного, и это, в свою очередь, даёт возможность начаться обновлению. В то время как «точки жизни» повторяются с периодичностью в 7 лет, то «точки смерти» повторяются через каждые 9 лет. И, если верить этому учению, то мой жизненный путь как раз достиг очередной «точки смерти»: мой возраст был кратен девяти. Но разве теперь, в мои годы, возможно было какое-то по-настоящему серьёзное и позитивное обновление?
Как бы там ни было, размышления о причине происходящего помогали мне пережить душевные страдания – так мне было легче. Я всегда считал себя материалистом, но теперь я готов был поверить во что угодно, лишь бы прекратились мои душевные муки. По крайней мере оккультные учения могли дать хоть какое-то объяснение моим переживаниям и тому, что случилось между нами с Холмсом. Похоже, я в самом деле начал стареть, а значит, мне надо было просто мириться с этим. Быть может, я стал слишком слаб духом. Но разве в этом было достаточное основание? Разве в этом была моя вина? Если даже я в чём-то ошибся – ведь раскаявшегося грешника можно спасти.
Погрязнув в подобных раздумьях, я так быстро поверил в окончательный и бесповоротный разрыв наших отношений, что не ждал вестей от Холмса. Но однажды посыльный принёс от него короткую телеграмму:
«Если пациенты наконец позволят, жду вас к обеду. Ш.Х.»
В некотором замешательстве я опустил руки. Что значит «наконец»? Можно было подумать, дело тут в моих пациентах! Я не знал, что предполагать. Если Холмс собрался мне что-то объяснять, то делать это, в сущности, совершенно не обязательно. Несмотря на всю боль, я вполне в состоянии принимать действительность, какой бы она ни была. Однако долго задаваться вопросами я не стал и просто не спеша отправился на Бейкер-стрит.
Входная дверь оказалась открыта, и я вошёл в дом и поднялся наверх, приготовившись стойко вынести все возможные издевательства спесивого юнца и холодность бывшего друга. Наверно, я пришёл слишком рано: Холмс стоял у окна и, нахмурившись, что-то сосредоточенно искал в справочнике.
– А, Уотсон, вы уже здесь. – Завидев меня на пороге, Холмс изменился в лице, внезапно просветлев, и живо отложил фолиант на подоконник. – Право, я слишком увлёкся. Трудно было поверить, что это дело будет иметь такое драматическое продолжение, но тем не менее факты говорят сами за себя: совершено ещё одно убийство. Полагаю, вам уже известны некоторые подробности.
– Прошу прощения, о каком деле вы говорите?
– О деле лорда Белфаста, разумеется. Вы не читали газет?
– Нет, – сознался я.
Действительно, я перестал читать газеты, особенно, криминальные новости: они напоминали мне о моём друге и усиливали боль, от которой я хотел избавиться. И теперь меня поразило, что Холмс заговорил со мной о том самом деле, к расследованию которого он меня не допустил прежде.
– Что ж, хорошо, – заметил он, потирая руки. – Значит, у вас будет возможность взглянуть на всё свежим взглядом, и вы сможете указать мне на те моменты, которые я, быть может, пропустил. Разумеется, если вы согласитесь принять участие в расследовании, – добавил он уже очень серьёзным и, как мне показалось, не вполне уверенным тоном.
– Конечно... – заговорил я, не задумываясь, но, обрадованный, он меня перебил:
– Вот и отлично, старина! Вот и отлично! А теперь давайте наконец отдадим должное кулинарному искусству миссис Хадсон и на время забудем о деле.
Сказано это было уже в присутствии самой миссис Хадсон, которая внесла поднос с нашим обедом.
– Да уж, именно наконец, мистер Холмс, – отчего-то ворчливо заметила почтенная леди, расставляя приборы, и любезно обратилась ко мне: – Очень рада вас видеть, доктор. Мы без вас скучали.
Холмс был явно недоволен её репликой, но сделал вид, будто ничего не слышал, видимо, не желая признавать, что эти слова имеют к нему какое-то отношение. Миссис Хадсон невозмутимо продолжала:
– Что касается того дела, о котором вновь пишут все газеты и кричат на каждом углу... Простите, джентльмены, но я скажу так: с годами мужчины – даже лучшие из них – начинают чудить.
Не знаю, что хозяйка под этим подразумевала и подразумевала ли, но Холмс поджал губы и как будто усмехнулся.
– Интересная версия, миссис Хадсон. Но с годами порой и женщин постигает та же участь. Потому мы не должны сводить расследование к проверке лишь какой-либо одной гипотезы. Впрочем, ни слова больше об этом!
Мы ели молча. Мы с моим другом, как прежде, сидели за одним столом, и я был рад и даже благодарен Холмсу за то, что он вёл себя, будто ничего и не произошло, – так нам обоим было легче. Во время трапезы моё возмущение, готовое подняться бурей, улеглось, но я со вздохом подумал: если бы Холмс узнал, о моих чувствах и о том аде, в который превратилась моя душа за последние недели, то перестал бы считать меня своим другом. И я успокаивал себя, что пережитое мной не так уж важно. Главное, что сейчас я был рядом с моим другом и он намеревался возобновить наше сотрудничество – он доверял мне. К чему теперь требовать объяснения и провоцировать разногласия?
Однако Холмс сам заговорил о случившемся. То ли он чувствовал потребность выговориться, поделиться с кем-то или даже именно со мной, то ли это был его способ просить извинения – рассказать всё как есть, – но, когда мы пересели курить к потрескивающему камину, мой друг неожиданно произнёс:
– Полагаю, вы заметили, что гостиная приобрела прежний вид. Какой вывод вы сделали бы из этого наблюдения, дорогой друг?
Его вопрос застал меня врасплох: что-что, а совершенствовать владение методом дедуктивных умозаключений я сейчас был не готов. Действительно, гостиная теперь имела далеко не тот образцовый вид, как в прошлый мой визит сюда, но всё же обстановка не выходила за рамки приличия.
– Ну...
– Однако вывод напрашивается сам собой: я остался без слуги.
– Признаться, мне как-то в голову не пришло, – проговорил я, сам не зная отчего растерянный.
Холмс поджал губы и словно бы недовольно покосился на меня.
– М-да, мой друг... А между тем, наблюдательность – профессионально значимое качество не только для детектива, но и для писателя. Вы ведь у нас литератор.
– Послушайте, Холмс, мне, пришедшему к другу, как-то невдомёк было обращать внимания на то, в порядке ли комната.
Он весело взглянул на меня и улыбнулся моему возмущению.
– Я очень рад, что вы пришли. Как видите, я теперь вновь совсем один.
– А как же?.. – начал было я, но осёкся. Лучше было бы не пускаться в расспросы: действительно это не моё дело.
– Билли? – вполне охотно продолжил Холмс. – Я предоставил ему расчёт. Разумеется, ему нужны были мои рекомендации, и он их получил. Это же так звучит – секретарь мистера Шерлока Холмса! – Вдруг он, как мне показалось, презрительно усмехнулся и задумчиво опустил взгляд. С некоторым удивлением я заметил в его глазах нечто вроде сожаления и проникся к нему сочувствием. Я не ожидал от него таких переживаний по поводу Билли. Да и вообще я не совсем понимал, в чём всё-таки дело.
– Что это значит? Какие рекомендации?
– Вы, наверно, заметили, насколько честолюбив этот мальчик и какие у него далеко идущие намерения. С его происхождением, с его сиротством ему было бы весьма непросто осуществить свои честолюбивые мечты о карьере, и он решил... – Он запнулся, но договорил: – Сделать это таким способом.
Я был не на шутку обеспокоен. Мне даже в голову не приходило предположить, что какой-то юнец мог что-то скрыть от Холмса.
– Каким способом? Получив от вас рекомендации и надеясь на ваш протекторат? Холмс, но вы ведь именно для этого приняли его в услужение.
Он опустил голову, а затем и вовсе отвернулся.
– На тот момент мне нужны были его услуги – вот и всё, Уотсон. Теперь я в них не нуждаюсь.
– Помилуйте, но вы ведь не оставили работу детектива. Что же теперь изменилось?
Он вдруг кинул на меня пронзительный сердитый взгляд и произнёс резче:
– Я решил, что больше в его услугах не нуждаюсь, Уотсон. Что тут неясного? – Но, смягчившись, добавил: – В конце концов делать звонки по телефону и отправлять телеграммы я могу и сам.
– Конечно, – подхватил я, – конечно, Холмс. Я совсем не это имел в виду. Вы ведь заранее знали о его намерениях, так почему же вас это теперь тревожит?
Глядя на безмятежно танцующее в камине пламя, он курил трубку и молчал.
– Не поймите меня неправильно, Холмс, – решил объясниться я, не дожидаясь ответа. – Прошу вас, не подумайте, что я это в упрёк вам... Нет... По-моему, вы понапрасну тревожитесь.
– Конечно, вы всего лишь пытаетесь помочь мне, – процедил он, держа в зубах трубку.
– Вы ведь решили поддержать мальчика-сироту, вы очень великодушно поступили, дав ему нужные рекомендации.
– Подобные оправдания излишни, Уотсон, – задумчиво проговорил он. – Вы действительно считаете, что они мне необходимы? С моей стороны это было в высшей степени опрометчиво и непрофессионально. Ведь ещё не известно, почему дело лорда Белфаста получило продолжение: потому что слишком много посторонних знали о его подробностях или потому что частный детектив, привлечённый к расследованию, оказался некомпетентен.
Я так и подскочил и, вновь обуреваемый скопившимся возмущением, не заметил, как перешёл на повышенный тон.
– Вы хотите сказать, что Билли причастен?! Вы до такой степени были не уверены в нём? Зачем же тогда вы ездили с ним в Скотленд-Ярд и посвящали во все подробности дела?
– Я должен был удостовериться в его искренности.
– И пошли на такой риск?! В критической ситуации полагаться на того, на кого положиться нельзя?! Право же, Холмс...
– Друзья познаются в беде.
Мне его объяснения показались неубедительными. То он говорил, что поступил непрофессионально, а то отговаривался желанием проверить Билли. Может, друзья и познаются в беде, но... Пристыженный этой фразой, я решил промолчать и не подливать масла в огонь своими мстительными попрёками. Я не понимал причины его беспокойства, но оно означало, что он вовсе не был бездушным, холодным механизмом, как я думал о нём сгоряча. Холмс в самом деле был благородным и честным человеком, а я из-за своей гордыни малодушно, предательски сомневался в нём. И как же я был туп, не веря в своего друга, как был низок в своей ревности к бедному мальчику!
– Знаете, Холмс, мне кажется, Билли тут ни при чём. Он юн, но отнюдь не глуп. Если он стремится сделать карьеру, то вряд ли станет подвергать риску свою ещё не завоёванную репутацию каким-то неблаговидным поступком.
– Если будет уверен в полной своей безнаказанности, то станет.
– Но быть абсолютно уверенным тут невозможно! На то он и риск. А рисковать, будучи в поле вашего внимания, – двойной риск.
– Ошибаетесь, Уотсон, ошибаетесь. Всё как раз наоборот. Но дело не в том, причастен ли он к новой трагедии. Она не на его совести, а на моей. С тех пор, как мы с вами не виделись, мои способности начали изменять мне.
Я был поражён. Неужели теперь он во всём винил меня? Разве это я его покинул? Разве не он сам выставил меня за порог?
– Холмс, разве я тому причиной?
– Уотсон! – воскликнул он, осуждающе кинув на меня взгляд. – Конечно, не вы, я же сказал.
Он не винил меня, и, если он хотел, чтобы я оправдал его в его собственных глазах, я готов был это сделать. Но подспудно моё самолюбие тешила надежда, что он чувствует свою вину не только перед самим собой, но и передо мной. Быть может, тогда я ни за что не признался бы себе в этом, но мне хотелось своим великодушием полностью вернуть расположение друга.
– Знаете, Холмс, я не верю в ваш внезапный непрофессионализм и в то, что ваши возможности действительно снизились. И существует лишь один способ это проверить – продолжать расследование.
Но он покачал головой.
– Не в этом дело, Уотсон, не в этом. Ваша вера делает вам честь, но вы не слишком хорошо меня знаете. – Он ненадолго замолчал, словно колеблясь, говорить или нет, но наконец произнёс: – Увы, человек бессилен перед природой.
– Что вы имеете в виду? В одиночку в самом деле трудно противостоять против стихии зла, но...
– Человек бессилен против своей природы.
– Вы говорите об априорной низости человеческой сути? Но, Холмс, Билли ведь добросовестно служил вам, и вы проявили истинное благородство, зная о его мотивах и идя ему навстречу.
Он поглядел на меня скептически и вместе с тем как-то тепло усмехнулся.
– Забудьте уже о «стихиях зла», о «человеческой сути» и о прочих абстрактных общих категориях: у них слишком широкий объём и слишком узкое содержание. Вы мыслите как философ, Уотсон, а я в данный момент говорю о самом вещественном. Если бы мне грозила опасность увериться в низости человеческой природы, мне достаточно было бы только побеседовать с вами, чтобы убедиться в обратном. Я никогда не старался очаровываться людьми, дабы потом не разочаровываться в них. Да и моя профессия требует беспристрастности в оценках. К сожалению, вы не так хорошо разбираетесь в людях, нежели вам кажется, мой друг. Пусть мы пока не знаем, кто совершил это новое преступление в деле лорда Белфаста, но совершенно очевидно, что явилось тому причиной. Страх перед правдой.
Я слушал его и всё равно не понимал. Но в душу закрались смутные догадки: будто во внезапном переходе на тему расследования было что-то от этого же самого страха перед правдой. Хотя разве я сам был свободен от этого страха?
– Не знаю, что и сказать, – вздохнул я, не глядя на него.
– А ничего говорить и не нужно, Уотсон. Уже поздно что-то говорить.
– И всё же, как бы там ни было, Холмс, случилось так, как случилось, и жалеть и винить кого-то уже действительно поздно. Трагическое продолжение той истории – это не вина, а беда, с которой нужно справиться. Надо двигаться дальше, и пусть всё идёт своим чередом. Если прежде и было что-то необходимо, то винить себя этом настолько же бессмысленно, насколько и опасно. Вы же знаете, смысл не существует вне человека. Человек – мера всех вещей, как сказал один античный философ.
– Протагор, Уотсон, это сказал Протагор. – Иронично и, как мне показалось, вполне удовлетворённо усмехнувшись, мой друг протянул мне газету, чтобы я прочёл о новых фактах в деле лорда Белфаста. Мы начали совместное расследование.

14 – 26 июля 2008 г.

@темы: Шерлок Холмс, Рассказы, Творчество

---

Про камикадзе

Смотрела вчера передачу о камикадзе ("божественный ветер"). Их идеология, естественно, на идеологии самураев основывается, а один из главных принципов самураев: "Не жалей себя".
"Вы уже боги - безо всяких желаний, " - говорил адмирал Ониси, напутствуя 17-летних камикадзе. Интересная установка, надо осмыслить.
Нашла книгу о плане Сё-Го ("безумная смерть") - Ч.У.Нимиц, Э.Б.Поттер, "Война на море":
militera.lib.ru/h/nimitz_potter/
Интересно, что японцы в буквальном смысле хотели воспользоваться не божественным, но ветром, дующим в сторону Америки: пустить по ветру всего-навсего бумажные воздушные шары - с фарфоровыми капсулами, содержащими бактериологическое оружие - возбудители сибирской язвы и т.д. При ударе о землю капсулы разбились бы и всему побережью Америки настала бы - без преувеличения - хана. Но не успели японцы - всего на несколько дней опоздали. А ведь в противном случае вся мировая история пошла бы по иному пути и мы бы сейчас жили в совсем ином мире...

И заодно напомнили авторы передачи, что последнего японского императора звали Хирохито, а то я всё время его имя забываю.

@темы: История

---

Где этот дом?

По случаю вчерашней серии по "Скандалу в Богемии" выпытывала у мамы, что за здание "играет" дом Ирен Адлер. Поглядев на вход и, главным образом, на вьющуюся чугунную лозу, мама без запинки произнесла:
- Шехтелевский Дом Дружбы народов на Арбате.

Гм. Дом Дружбы народов, по-моему, всё-таки вот это...


И он, по-моему, не слишком похож на дом Ирен Адлер...


И что же это всё-таки такое?

@темы: Шерлок Холмс, Архитектура

---

Вот, а я всегда говорила, что у дайриковцев сногсшибательные логины!
На главной упал взгляд на логин - цитирую - DOLBOEB, и я реально упала пацтол. Это замечательно!

Всё же лучше звучит Le Comte D`Olboeb. Аристократичнее. Можно роман-эпопею под таким названием написать. В стихах. В стиле Луки Мудищева.

@темы: Мысли вслух

---

День вчера был какой-то безумный. Маме было плохо - камень вышел. К вечеру, слава Богу, вроде получше стало. Сегодня хочет на дачу ехать. Долг, он, конечно, превыше собственного здоровья, ага.
Дядя - судя по всему, ему тоже было плохо, но по другой причине - ни с того ни с сего на меня наорал. Я уже не в том эмоционально взвинченном состоянии, что была зимой, потому моей реакцией было лишь удивление. Ну, извинилась - правда, сама не зная за что. До него вроде дошло, смущённо уполз на кухню, потом вышел с какими-то невнятными извинительными речами. Сделала вид, что ничего не произошло. На том и разошлись.
В институт так и не смогла добраться.

После всего этого ночью приснился сон. Иду я в Кремль, вхожу в какую-то квартиру, там Майя со своей мамой. Н.В. как-то со мной разговаривает, а Майя вообще вся в своих переживаниях, проблемы у неё какие-то. А я пообщаться хочу, соскучилась, в конце концов давно не виделись. Но в итоге общения так и не получилось. А под конец почему-то появился Конан Дойл... вездесущий...
И проснулась я с сильнейшей ностальгией по ушедшей дружбе (дружбе не с Конан Дойлем, разумеется ) и по когда-то общим интересам. К чему бы это? Почему именно сейчас проявилось? В общем, не выспалась, и теперь жутко болит голова. В институт идти и держать какие-то речи опять не в состоянии.

@темы: Жызня, Сны

---

Семь смертных грехов - memento mori...

ГОРДЫНЯ, АЛЧНОСТЬ, ЗАВИСТЬ, ГНЕВ, ЧРЕВОУГОДИЕ, ПОХОТЬ, УНЫНИЕ.

Услышала полный перечень и задумалась. К сожалению, всё в моей жизни все эти грехи присутствуют. В порядке преобладания:

1. Уныние - это бесконечные депрессухи, апатии, подавленные, угнетённые состояния и плохое настроение.
2. Зависть - это от чувства (не обязательно объективного, но очень остро субъективно переживаемого ) своей личностной, творческой и т.д. неполноценности. Особенно, по отношению к некоторым особо удачливым в любви мужчинам. Как бы ни хотела я это скрыть, оно всё ж присутствует.
3. Гордыня - это опять-таки компенсация чувства своей малоценности.
4. Чревоугодие - это потому что покушать люблю, несмотря на непритязательность 4-ой Физики в еде. В последнее время особенно тянет на морепродукты и сладкое - и это симптоматично, между прочим. В морепродуктах серотонин - "гормон счастья", а сладкое мозЪгЪ требует.
5. Гнев - это из-за не всегда устойчивой н/с.
6. Похоть - ну... ета... в конце концов естественная потребность организма.
7. Алчность - надо подумать, как выражена. В скупости некоторой. А на бухло, шмотки и косметику, например, так вообще деньги тратить жалко.

Если с этим что-то не делать, не пустят меня в Царствие Небесное.

@темы: Самопознание

---

С именинами, Ольги!

Поздравляю всех, кто носит светлое и "святое" имя Ольга
со вчерашними ИМЕНИНАМИ!

*как я понимаю, в основном это представительницы т.н. слабой половины человечества*

@темы: Друзья

---

Может, так оно более читабильно выйдет

@темы: Шерлок Холмс

---

Из "Антенны"

Не поняла я, почему у них Холмс в 43 года на Бейкер-стрит поселился...

@темы: Шерлок Холмс, Кино

---

Кто что увидит и прочитает...

@темы: Шерлок Холмс, Кино, Фильмы о Холмсе

---

Рассказ почти готов: финальная фраза дописана. Осталось только подправить середину и выверить логичность построения текста и, что что неизмеримо труднее, подтекста.
10 дней для 8 страниц - безумно много. Этот рассказ впору было написать за сутки непрерывной и вдохновенной работы! А я растянула.
В итоге Уотсон получился не слишком святым, а Холмс не слишком сильным. По идее, так и должно быть - обыкновенные люди. Но всё-таки в очередной раз мучает мысль, что ЛЮДИ ТАКИМИ НЕ БЫВАЮТ!!! Это гадко - сознавать, что ты не можешь психологически верно и зрело писать про людей и что вообще их не понимаешь. Потому что ты сам хронически незрелый, никчёмный как личность и т.д.
Хочу писать по-настоящему умно, зрело, психологически верно, чтобы не чувствовать себя отстоем после каждого акта сотворения чего бы то нибыло.

@темы: Мысли вслух, Творчество

---

Дзюнъитиро Коидзуми

 helen stoner, этого премьер-министра Японии ты имела в виду? Дзюнъитиро Коидзуми звать его! Если вглядеться, и вправду менного похож: формой носа, овалом лица, губами...



А тут так ваще вылитый!

@темы: Шерлок Холмс, Персоналии

---

"Осторожно, кавычки закрываются!"

Полезла за документами в свои архивы - откопала разные статьи, отсканировала, теперь надо думать, какой из имеющихся программ уменьшать, чтобы читаемо было...

"Итоги" от 30 октября 2006 г.

@темы: Шерлок Холмс

---

Похоже, спина начинает болеть не от психосоматики, а оттого что таскаю по 5 сумок сразу. Тяжело, когда нет машины, - переезд приходится организовывать на себе. Причём, не совсем понимю, зачем нам эти вещи: тётушкины неношеные халаты, платья, посуда... Книги - другое дело. Книги ношу с удовольствием, благо их немало. Конан Дойля принесла в первую очередь! Но в основном там собрания сочинений отнечественных классиков. Чистенькие, ровненькие, с неразрезанными страницами ещё. Покупались-то они не для того, чтоб читать, а чтоб деньги в них поместить и стенку корешками красивыми заставить... Бюргерство всё это.
Советская эпоха повального дефицита сделала из людей стяжателей. Страх дефицита и неуверенность в завтрашнем дне заставляли копить буквально всё - на чёрный день. Ну и на кой теперь все эти залежи Плюшкина? Спрашивается: зачем человек тратил деньги на то, чем он не успел бы - и не успел в самом деле - воспользоваться?

@темы: Жызня, Мысли вслух

---

Изначально хотела нарисовать молодого весёлого Холмса...

... а вышел такой грустный немолодой Холмс а ля грек-кроманьонец...

 helen stoner, меня после твоих рисунков тоже рисовать потянуло...

А это кстати идея — нарисовать серию Холмсов-представителей разных национальностей.

@темы: Шерлок Холмс, Друзья, Рисунки, Творчество

---

Пересмотрела гранадовский "Скандал"

Утром обрезала хвостики у крыжовника на варенье и пересматривала гранадовский «Скандал в Богемии». Услышала фразу:
«Как всегда, когда приходилось расставаться с Холмсом ненадолго, я возвращался, опасаясь, что застану его в дурном расположении духа».
Надо такое дело где-нить использовать...

Не знаю почему, внешностью своей гранадовская Ирен Адлер мне как-то не симпатична. Хотя такая внешность вполне подходит к роли. Чуть порезче черты лица – и это будет Сигурни Уивер.

И ещё упорно возникает вопрос: почему Холмс и Ватсон так похабно ржут? Холмс - в первом диалоге с Ватсоном, Ватсон - в диалоге с Холмсом, переодетым стариком-пастером, по дороге к дому Ирен. Ага, Холмс и Ватсон друг на друга дурно влияют...
Всё-таки Бёрк и Бретт - замечательный дуэт! Они словно чувствуют друг друга, им интересно играть друг с другом и вместе вести свои роли. С Хардвиком Бретт играет уже не так легко и весело. Даже за шутками как будто чувствуется трагизм. Может, тут дело в самом Бретте, в его эмоциональном статусе на тот момент, а может, действительно в изменившемся характере отношений Холмса и Ватсона после Рейхенбаха.

@темы: Шерлок Холмс, Jeremy Brett, Кино, Фильмы о Холмсе

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

И правила тайм-менеджмента не работают...

1. Надо наконец собраться с духом, пойти в институт и восстановиться. Сейчас, конечно, глухой сезон отпусков, но всё же. Как представлю, что сначала в наш корпус тащиться, потом в главный, оформлять документы, к ректору идти, объяснять что-то... Не хочу.
2. Ещё нужно звонить в деканат и узнавать, поменяли мне научрука или нет, а если да, то на кого поменяли. И связываться с ним, и тащить всё, что у меня есть, и консультироваться... Удручают меня все эти предстоящие разговоры. Не хочу ни с кем говорить и что-то решать.
3. Нужно готовиться к экзаменам, потому что в сентябре-октябре я это сделать не смогу, не до этого будет. В конце концов нужно полезть в почту и найти некоторые ответы, что мне когда-то слались. А если их нет, просит прислать опять, потом распечатать и если не учить, то хотя бы читать и знать, о чём речь. Не хочу.
4. Нужно писать-таки психологию. Для этого нужно сначала выстроить работу – исходя из имеющегося материала. А пока практически ничего нет. Есть книжечка небольшая, оттуда можно взять, но там буквально на полпараграфа. Да и интересно получится, если автор этой книги будет сидеть на защите и узнает свой текст. Надо переписывать своим языком.
Надо в Интернете что-нибудь надыбать. Безумно не хочу ничего искать, вникать, перерабатывать горы информации, выстраивать предложения, а потом тупо высасывать из всего этого никак не связанного друг с другом бреда какие-то общие на всю работу гипотезы. И в конце концов ходить в глубоком унынии от того, сколько я всего не знаю и как всё это скучно.

Не знаю, оставлять ли вторую главу – «Гуманистическая психология как определяющий принцип формирования личности практического психолога» – такой или писать заново. Да и может ли вообще гуманистическая психология быть ОПРЕДЕЛЯЮЩИМ ПРИНЦИПОМ формирования личности? Как наука может быть принципом? Может, «Принципы гуманистической психологии как определяющие принципы формирования личности практического психолога»? Дебильная тавтология!!! Может, тогда «основы»? Но это не основы, а именно ОПРЕДЕЛЯЮЩИЕ ПРИНЦИПЫ!!!!! Вот за что не люблю научные работы писать – хронически не хватает умения работать с научным словом! Как ни напишешь, всё получается дебильно, бессвязно, нелогично и с бесконечным повторением одних и тех же слов.
Глава 2 безумно теоретизированная – хотя это моё, личное, ниоткуда не стыренное. Но мне за это стыдно. Прочтут, скажут: КАКУЮ ***НЮ ВЫ ТУТ ПОНАПИСАЛИ??? РАЗВЕ ЭТО ИМЕЕТ ОТНОШЕНИЕ К ВАШЕЙ ТЕМЕ??? ЧТО ВЫ ВЕЗДЕ СУЁТЕ СВОЮ ГУМАНИСТИЧЕСКУЮ ПСИХОЛОГИЮ??? Конечно, если уметь обосновать, то можно связать что угодно с чем угодно, да и всегда есть спасительная фраза: «В данной работе мы подробно осветили лишь один аспект проблемы. В силу её широты изучение других аспектов проблемы требует дальнейшей исследовательской деятельности»...

Не хочу ничего этого, не хочу!!! Начинаешь думать, что всё это неподъёмно, и просто опускаются руки.

@темы: Ынститут, Жызня, Мысли вслух