Если у тебя есть гештальт, закрой его.
Пояснение к названию главы.
«Мир на якоре» – фраза из «Моби Дика», которая в своё время поразила автора своей образностью.
Пояснения к именам героев.
1. Фамилию Бюффон вполне можно понимать как «шут».
2. Ирен – не потому что Ирен Адлер, а потому что у автора была подруга Ирина.
КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ: главный герой решает навестить свою жену в жёлтом доме, получает загадочное письмо и наконец встречает девушку, которой спонтанно делает необдуманное предложение. 4-я смерть.
Золотые зайчики скользили по белым бортам корабля. Его возвращения некому было ожидать, но он возвращался в городскую гавань, даже не отметив своим кильватером океанских вод. Пауль сомневался, что ему это нужно: не отплыв далеко от родных берегов, он обрёл стойкую надежду найти смысл жизни там, где не нашёл прежде. Он и сам не знал толком, что влекло его в город мучительных и неотступных воспоминаний. Пауль хотел вернуть прошлое. Покидая родину, он думал, что у него не должно оставаться прошлого, но в этом он ошибался: только смерть могла стереть его Память. Пауль по-прежнему считал для себя невозможным освободиться от тягостного существования, окончательно не убедившись, что жизнь – самое бессмысленное на этом свете.
Бессильно сложив руки, маленький и жалкий, он отрешенно смотрел с кормы на маслянистую воду. Он почти не изменился, только взгляд заметно потух, и лицо не казалось больше интересным и живым. В первый же день по прибытии он обошёл почти весь город своей прежней жизни: постоял у ограды своего бывшего дома, – теперь здесь обитали совсем чужие люди, у которых была своя жизнь и которым не было никакого дела до него; побродил по узким переулкам, где время, как смола, застав врасплох зазевавшуюся мушку и законсервировав её в янтаре, хранило все события его студенчества в своём сыром, плесневелом от старости воздухе; зашёл даже во Дворец правосудия, постоял у величественной и жалкой, как он сам, Фемиды с добросовестно завязанными глазами. И знакомые лица безучастно проплывали мимо, будто его и не было вовсе. А Пауль в тайне надеялся, что хоть кто-нибудь будет рад его возвращению. Теперь здесь кипела другая жизнь, в которой ему не нашлось места. Всё глубже погружаясь в атмосферу ставшего чужим города, он всё больше понимал, что лишился связи с миром, всё яснее чувствовал себя в нём лишним и потому чуждым самому себе. Пауля тянуло вернуться не в реальность, а в свою собственную Память, – здесь, на земле, для него места не было.
Вернуть его к жизни по-прежнему могла только Эльза. Пауль понимал, что в первую очередь должен навестить её, но всё откладывал это тяжкое испытание. Однако чувство долга наконец победило.
Действительно, Кернс позаботился об Эльзе: психиатрическая клиника профессора Бюффона в северо-восточном предместье считалась образцовой. Нерушимые стены отгораживали её территорию от остального мира. Отделения помещались в компактных двухэтажных корпусах, каждое имело свой закрытый сад, искусственно чистый и голый: никаких кустов и нижних веток на деревьях, вбитые в землю скамейки, безжизненные окна из небьющегося стекла и без подоконников. В общем, всё как полагается.
Над головой Пауля между высоких сосен, наводя невыносимую тоску, кружились большие чёрные птицы. Глядя вверх, Пауль пытался собраться с духом, но профессор Бюффон, до неприличия радостный, уже шёл навстречу. Это был круглый человечек с козлиной бородкой и неопределимым, ускользающим взглядом.
– Извините, что заставил вас ждать, господин Ломбрине, – обратился он к Паулю. – Пациенты держат при себе так крепко, что от них трудно отойти.
– Я бы хотел видеть госпожу Урель. – Пауль сурово и свысока смотрел на заискивающего профессора.
– Госпожу Урель? – зачем-то переспросил тот. Пауль промолчал, не считая нужным повторять. Профессор пригласил его в свой кабинет.
И эта клиника встретила Пауля пустыми, безмолвными коридорами. Кабинет Бюффона, обставленный в больнично-конструктивистском стиле, тоже производил неприятное, холодное впечатление.
– Позвольте задать вам личный вопрос, – начал профессор. – Госпожа Урель дорога вам?
Пауль глядел ему прямо в глаза.
– Что случилось?
– Месяц назад она покончила собой.
Пауль судорожно выпрямился.
– Та-ак, – прошептал он, бессильно откинулся на спинку кресла и, понимая бессмысленность вопроса, произнёс: – Как это произошло?
– Она повесилась во время прогулки.
Как будто только что осознав, Пауль недоверчиво и грозно взглянул на профессора, глухо воскликнув:
– Сама?!
Психиатр выдержал его ледяной взгляд.
– Больная страдала параноидной формой шизофрении. При этом расстройстве очень часты суицидальные настроения, к тому же наблюдались дисфория, бред одержимости… Больная всё время просила нас связаться с неким Паулем Урелем, несомненно, существовавшем лишь в её системе бреда, которая нередко складывается при тотальной деперсонализации. Типичная клиническая картина. Имелись также признаки маниакально-депрессивного психоза. А незадолго до самоубийства больная даже написала письмо бредовой части своего сознания.
– Так, – снова протянул Пауль. – Где это письмо? Дайте его мне.
Властный немигающий взгляд Пауля убедил профессора подчиниться. Протягивая распечатанный конверт, Бюффон упрямо добавил:
– Типичная бредовая форма…
Словно в бреду, Пауль вернулся на «Немезиду». Стоя на палубе, он долго смотрел на конверт, но вытащить послание так и не решился: ему было страшно. Он знал, что хотела сказать ему Эльза, но думать об этом ему было больно. Солнце уже почти село, и небо стало гранатовым. Сумерки приближались. Пауль опустил руки и, задумавшись ни о чём, в оцепенении смотрел на безмятежное море.
Но внезапно очнулся. Его глаза холодно и решительно сверкнули. Быстро и энергично, словно наконец получил желанную возможность двигаться, он, спеша, пока не передумал, разорвал письмо и бросил обрывки в воду. Они тихо опустились на её блестящую багрово-фиолетовую поверхность. Пауль стремительно ушёл в свою каюту. Только так, резко, не задумываясь, не глядя ни вперёд, ни назад, можно было порвать со своим страхом.
Несколько дней, мрачный и подавленный, он как тень слонялся по кораблю. Но наконец капитану Глюку надоело упадническое настроение хозяина, которое, как считал капитан, совершенно неприемлемо на борту корабля, и он чуть ли не выгнал Пауля погулять на суше. В этот день прибыл пароход из Туниса, высадив вместе с пассажирами беспокойный, торгашеский дух древнего Карфагена. И в этой бессмысленной сутолоке Пауль вдруг ощутил на себе чей-то пристальный, не похожий ни на какой другой взгляд. Пауль и не думал, что за эти дни, проведённые в полной душевной немоте, его восприятие так обострилось, но он почувствовал в этом взгляде настойчивый зов человека, которому есть что ему сказать.
Пауль обернулся. На него смотрела девушка. Она стояла на досчатых ящиках из-под тунисского мыла и, возвышаясь над толпой, как античная богиня, поверх голов смотрела прямо в его глаза. Её взгляд был серьёзен и задумчив, будто она глядела внутрь себя и думала о чём-то своём. И Паулю показалось, что она знает обо всём происходящем в его душе, видит все самые дальние и тёмные закоулки его сознания, возможно, даже лучше его самого.
Пауль подошёл к ней, подал руку, и девушка спрыгнула вниз. Он хотел что-то спросить, но не спросил. Молчали, смотрели в глаза.
– Хочешь, я покажу тебе мою яхту? – неожиданно для самого себя вдруг предложил он, но тут же подумал: «Зачем я сказал это? Некрасиво получилось».
– Хочу, – доверчиво ответила девушка.
Они пошли к яхте.
– Как тебя зовут? – спросил Пауль.
– Ирен.
– А меня… Серж.
– Я думала, тебя зовут Пауль.
Пауль остановился, пристально посмотрел на неё и встретил такой же пристальный наивный взгляд.
– Почему?
– Потому что мне нравится это имя, оно тебе подходит.
– Да, меня когда-то так называли. Ты угадала, Пауль – моё второе имя.
– Пауль-Серж, – прошептала Ирен, вдумываясь в сказанное. – Странно звучит. – Она опять подняла на него свой внимательный взгляд.
Пауль смотрел в её глубокие глаза, ровно и мягко сияющие, и ему казалось, что он их когда-то уже видел, когда-то давно, в далёком детстве, когда он был ещё совсем маленьким мальчиком и мама по воскресеньям водила его за ручку в храм. Мама, такая молодая и красивая, ласково улыбается ему. И он улыбается ей, и все прихожане кротко и радостно улыбаются, и кажется, что даже солнышко улыбается им всем, лаская лучами острые шпили. И в храме прихожане долго молятся и умилённо плачут, глядя на смиренное лицо Девы, которой пришлось так много пережить, на её задумчивые и печально опущенные глаза. Глаза Мадонны! Но было ли это на самом деле или это только сон, туманный, сладкий, счастливый?
– Ну, мы пришли. Вот моя «Немезида», – сказал Пауль.
– Какая красивая! – Ирен восхищённо распахнула глаза. – А можно? можно мне подняться на борт?
Пауль пожал плечами и с улыбкой кивнул. Ему хотелось быть таким же доверчивым, таким же молодым, таким же свободным, и, глядя на Ирен, он всё больше увлекался её свободой и забывал о своих тревогах. Поднявшись на палубу вслед за ней, он прислонился к перилам и сунул руки в карманы, не сводя с девушки глаз.
– Какая чудесная! – восхищалась она, осторожно, с опаской сломать, испортить что-нибудь ступая по палубе босыми ногами. – Я никогда ещё не видела такого чуда. Вы, наверно, счастливейший из людей.
– Кто? Я? – изумился Пауль, чуть наклонившись вперёд.
– Да, вы, Пауль-Серж.
– Называй меня, пожалуйста, Пауль, – попросил он, вынимая руки из карманов.
– Ты, Пауль, очень-очень-очень счастлив! – воскликнула Ирен, засмеявшись и взмахнув руками.
Он покачал головой.
– Нет, всё как раз наоборот. Но разве яхта имеет какое-то отношение к счастью?
– Конечно! Будь у меня такая яхта, я обошла бы на ней весь мир!
– И тебе было бы достаточно этого для счастья?
– Наверно. – Она чуть виновато улыбнулась и пожала плечами.
– Ты по крайней мере знаешь, что тебе нужно. Хочешь, я подарю тебе «Немезиду»?
Ирен остолбенела и круглыми от изумления глазами уставилась на него.
– Мне?! Вы надо мной смеётесь.
– Вовсе нет, я серьёзно. – Пауль почему-то испытывал поразительную лёгкость от своих слов.
Ирен подошла к борту, облокотилась о него и опустила взгляд на воду и твёрдо ответила:
– Нет, не представляю, не надо.
– Ты всегда можешь представить себе, что будет? – рассеянно, будто без интереса спросил Пауль.
– Да, иногда со мной такое бывает. Если я что-нибудь могу себе представить, то обязательно так и случится.
– А у меня так никогда не бывает, – вздохнул он. – Если я что-нибудь могу ясно вообразить, то это никогда не сбывается. Такие предсказания наоборот. Ты мне не веришь, да? Ты не веришь, что я могу сделать тебе подарок и ничего не потребовать взамен – просто потому, что я так хочу?
Ирен ещё больше наклонила голову к воде.
– Ну, тогда давай отправимся вокруг света вместе, – просто произнёс Пауль, тут же ужаснувшись своим словам. Но впрочем, Ирен могла и отказаться от этого ужасного предложения. Она подняла на него свои невинные глаза и ответила:
– Хорошо. А когда?
Пауль чуть не пришёл в отчаяние от её непосредственности и собственной глупости. Но отступать ведь было уже поздно!
– Хоть сейчас, – поспешил ответить он.
– Забыла, совсем забыла! – вдруг воскликнула Ирен, сильно насторожив этим Пауля. – Я оставила свой чемодан там, на берегу, за большой коробкой!
Пауль облегчённо вздохнул.
– Ничего, я схожу за ним.
– Нет-нет! Я сама. Ты меня подождёшь?
– Конечно, подожду.
Ирен подняла на него свои лучистые глаза, бросилась на берег и уже оттуда, широко, как сигнализирующий матрос, замахав руками, радостно закричала:
– Только не уходите без меня в море!
– Не уйду! – крикнул в ответ Пауль, не замечая, что счастливо улыбается. Он поставил локти на борт и опустил взгляд на тёмно-зелёную воду. Он думал о многом, но ни о чём конкретном. Неяркие образы и переживания сменяли друг друга с такой быстротой, что он не успевал их как следует осмыслить. Как глупо всё получилось! Как она наивна и непосредственна! Сколько ей ещё предстоит познать и понять, сколько возможностей ожидает её в будущем! Ему это всё уже недоступно. Да и было ли доступным когда-нибудь? Себя Пауль помнил в детстве и юности совсем не таким, и теперь ему даже казалось, что у него их не было, что он уже родился стариком. Ему стало жаль прошедших лет, и зависть к беспечной юности больно сжала ему душу. «Сердце, ещё не очерствевшее, совесть, ещё не заложенная в ломбард, ещё не отсуженная в суде… Если бы я мог вернуть себе это! Если бы у нас с Эльзой был ребёнок… Бедная Эльза… Эльза!» При мысли о ней его словно ослепила какая-то вспышка, горько защемило сердце. Он попытался прогнать мрачные мысли, приносившие ему почти физическую боль, но они не хотели покидать его. Они поглотили его и как-то сами собой потекли дальше. Перестав сопротивляться, он поддался им и полностью в них погрузился.
Ирен застала его смотрящим на зелень моря и улыбающимся какой-то странной измученной улыбкой, так и не сошедшей с его губ в её отсутствие. Пристально посмотрев на него, девушка тоже глубоко задумалась. Наконец Пауль почувствовал, что он не один, и обернулся.
– А! ты уже здесь… – Он светло улыбнулся, подошёл ближе, взял из её руки потёртый, на удивление лёгкий чемодан. – Это всё?
Ирен задумчиво кивнула.
– Послушай, но твои родители, наверно, будут беспокоиться о тебе.
– Не будут, – ответила она, качая головой. – Мамы у меня нет, а папа ушёл в рейс и вернётся, наверно, только через два или три года. Я точно не знаю.
– Ну, что, отправляемся? – преувеличенно бодро произнёс немного смущённый Пауль. На его зов откуда-то из утробы корабля неспешно вылез капитан Глюк, крутолобый, коренастый человек с кривенькими, широко расставленными ножками. Выслушав приказ выходить из гавани, морской волк что-то проворчал себе под нос и снова спустился вниз.
«Мир на якоре» – фраза из «Моби Дика», которая в своё время поразила автора своей образностью.
Пояснения к именам героев.
1. Фамилию Бюффон вполне можно понимать как «шут».
2. Ирен – не потому что Ирен Адлер, а потому что у автора была подруга Ирина.
КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ: главный герой решает навестить свою жену в жёлтом доме, получает загадочное письмо и наконец встречает девушку, которой спонтанно делает необдуманное предложение. 4-я смерть.
II. Путь Немезиды. Мир на якоре
Золотые зайчики скользили по белым бортам корабля. Его возвращения некому было ожидать, но он возвращался в городскую гавань, даже не отметив своим кильватером океанских вод. Пауль сомневался, что ему это нужно: не отплыв далеко от родных берегов, он обрёл стойкую надежду найти смысл жизни там, где не нашёл прежде. Он и сам не знал толком, что влекло его в город мучительных и неотступных воспоминаний. Пауль хотел вернуть прошлое. Покидая родину, он думал, что у него не должно оставаться прошлого, но в этом он ошибался: только смерть могла стереть его Память. Пауль по-прежнему считал для себя невозможным освободиться от тягостного существования, окончательно не убедившись, что жизнь – самое бессмысленное на этом свете.
Бессильно сложив руки, маленький и жалкий, он отрешенно смотрел с кормы на маслянистую воду. Он почти не изменился, только взгляд заметно потух, и лицо не казалось больше интересным и живым. В первый же день по прибытии он обошёл почти весь город своей прежней жизни: постоял у ограды своего бывшего дома, – теперь здесь обитали совсем чужие люди, у которых была своя жизнь и которым не было никакого дела до него; побродил по узким переулкам, где время, как смола, застав врасплох зазевавшуюся мушку и законсервировав её в янтаре, хранило все события его студенчества в своём сыром, плесневелом от старости воздухе; зашёл даже во Дворец правосудия, постоял у величественной и жалкой, как он сам, Фемиды с добросовестно завязанными глазами. И знакомые лица безучастно проплывали мимо, будто его и не было вовсе. А Пауль в тайне надеялся, что хоть кто-нибудь будет рад его возвращению. Теперь здесь кипела другая жизнь, в которой ему не нашлось места. Всё глубже погружаясь в атмосферу ставшего чужим города, он всё больше понимал, что лишился связи с миром, всё яснее чувствовал себя в нём лишним и потому чуждым самому себе. Пауля тянуло вернуться не в реальность, а в свою собственную Память, – здесь, на земле, для него места не было.
Вернуть его к жизни по-прежнему могла только Эльза. Пауль понимал, что в первую очередь должен навестить её, но всё откладывал это тяжкое испытание. Однако чувство долга наконец победило.
Действительно, Кернс позаботился об Эльзе: психиатрическая клиника профессора Бюффона в северо-восточном предместье считалась образцовой. Нерушимые стены отгораживали её территорию от остального мира. Отделения помещались в компактных двухэтажных корпусах, каждое имело свой закрытый сад, искусственно чистый и голый: никаких кустов и нижних веток на деревьях, вбитые в землю скамейки, безжизненные окна из небьющегося стекла и без подоконников. В общем, всё как полагается.
Над головой Пауля между высоких сосен, наводя невыносимую тоску, кружились большие чёрные птицы. Глядя вверх, Пауль пытался собраться с духом, но профессор Бюффон, до неприличия радостный, уже шёл навстречу. Это был круглый человечек с козлиной бородкой и неопределимым, ускользающим взглядом.
– Извините, что заставил вас ждать, господин Ломбрине, – обратился он к Паулю. – Пациенты держат при себе так крепко, что от них трудно отойти.
– Я бы хотел видеть госпожу Урель. – Пауль сурово и свысока смотрел на заискивающего профессора.
– Госпожу Урель? – зачем-то переспросил тот. Пауль промолчал, не считая нужным повторять. Профессор пригласил его в свой кабинет.
И эта клиника встретила Пауля пустыми, безмолвными коридорами. Кабинет Бюффона, обставленный в больнично-конструктивистском стиле, тоже производил неприятное, холодное впечатление.
– Позвольте задать вам личный вопрос, – начал профессор. – Госпожа Урель дорога вам?
Пауль глядел ему прямо в глаза.
– Что случилось?
– Месяц назад она покончила собой.
Пауль судорожно выпрямился.
– Та-ак, – прошептал он, бессильно откинулся на спинку кресла и, понимая бессмысленность вопроса, произнёс: – Как это произошло?
– Она повесилась во время прогулки.
Как будто только что осознав, Пауль недоверчиво и грозно взглянул на профессора, глухо воскликнув:
– Сама?!
Психиатр выдержал его ледяной взгляд.
– Больная страдала параноидной формой шизофрении. При этом расстройстве очень часты суицидальные настроения, к тому же наблюдались дисфория, бред одержимости… Больная всё время просила нас связаться с неким Паулем Урелем, несомненно, существовавшем лишь в её системе бреда, которая нередко складывается при тотальной деперсонализации. Типичная клиническая картина. Имелись также признаки маниакально-депрессивного психоза. А незадолго до самоубийства больная даже написала письмо бредовой части своего сознания.
– Так, – снова протянул Пауль. – Где это письмо? Дайте его мне.
Властный немигающий взгляд Пауля убедил профессора подчиниться. Протягивая распечатанный конверт, Бюффон упрямо добавил:
– Типичная бредовая форма…
Словно в бреду, Пауль вернулся на «Немезиду». Стоя на палубе, он долго смотрел на конверт, но вытащить послание так и не решился: ему было страшно. Он знал, что хотела сказать ему Эльза, но думать об этом ему было больно. Солнце уже почти село, и небо стало гранатовым. Сумерки приближались. Пауль опустил руки и, задумавшись ни о чём, в оцепенении смотрел на безмятежное море.
Но внезапно очнулся. Его глаза холодно и решительно сверкнули. Быстро и энергично, словно наконец получил желанную возможность двигаться, он, спеша, пока не передумал, разорвал письмо и бросил обрывки в воду. Они тихо опустились на её блестящую багрово-фиолетовую поверхность. Пауль стремительно ушёл в свою каюту. Только так, резко, не задумываясь, не глядя ни вперёд, ни назад, можно было порвать со своим страхом.
Несколько дней, мрачный и подавленный, он как тень слонялся по кораблю. Но наконец капитану Глюку надоело упадническое настроение хозяина, которое, как считал капитан, совершенно неприемлемо на борту корабля, и он чуть ли не выгнал Пауля погулять на суше. В этот день прибыл пароход из Туниса, высадив вместе с пассажирами беспокойный, торгашеский дух древнего Карфагена. И в этой бессмысленной сутолоке Пауль вдруг ощутил на себе чей-то пристальный, не похожий ни на какой другой взгляд. Пауль и не думал, что за эти дни, проведённые в полной душевной немоте, его восприятие так обострилось, но он почувствовал в этом взгляде настойчивый зов человека, которому есть что ему сказать.
Пауль обернулся. На него смотрела девушка. Она стояла на досчатых ящиках из-под тунисского мыла и, возвышаясь над толпой, как античная богиня, поверх голов смотрела прямо в его глаза. Её взгляд был серьёзен и задумчив, будто она глядела внутрь себя и думала о чём-то своём. И Паулю показалось, что она знает обо всём происходящем в его душе, видит все самые дальние и тёмные закоулки его сознания, возможно, даже лучше его самого.
Пауль подошёл к ней, подал руку, и девушка спрыгнула вниз. Он хотел что-то спросить, но не спросил. Молчали, смотрели в глаза.
– Хочешь, я покажу тебе мою яхту? – неожиданно для самого себя вдруг предложил он, но тут же подумал: «Зачем я сказал это? Некрасиво получилось».
– Хочу, – доверчиво ответила девушка.
Они пошли к яхте.
– Как тебя зовут? – спросил Пауль.
– Ирен.
– А меня… Серж.
– Я думала, тебя зовут Пауль.
Пауль остановился, пристально посмотрел на неё и встретил такой же пристальный наивный взгляд.
– Почему?
– Потому что мне нравится это имя, оно тебе подходит.
– Да, меня когда-то так называли. Ты угадала, Пауль – моё второе имя.
– Пауль-Серж, – прошептала Ирен, вдумываясь в сказанное. – Странно звучит. – Она опять подняла на него свой внимательный взгляд.
Пауль смотрел в её глубокие глаза, ровно и мягко сияющие, и ему казалось, что он их когда-то уже видел, когда-то давно, в далёком детстве, когда он был ещё совсем маленьким мальчиком и мама по воскресеньям водила его за ручку в храм. Мама, такая молодая и красивая, ласково улыбается ему. И он улыбается ей, и все прихожане кротко и радостно улыбаются, и кажется, что даже солнышко улыбается им всем, лаская лучами острые шпили. И в храме прихожане долго молятся и умилённо плачут, глядя на смиренное лицо Девы, которой пришлось так много пережить, на её задумчивые и печально опущенные глаза. Глаза Мадонны! Но было ли это на самом деле или это только сон, туманный, сладкий, счастливый?
– Ну, мы пришли. Вот моя «Немезида», – сказал Пауль.
– Какая красивая! – Ирен восхищённо распахнула глаза. – А можно? можно мне подняться на борт?
Пауль пожал плечами и с улыбкой кивнул. Ему хотелось быть таким же доверчивым, таким же молодым, таким же свободным, и, глядя на Ирен, он всё больше увлекался её свободой и забывал о своих тревогах. Поднявшись на палубу вслед за ней, он прислонился к перилам и сунул руки в карманы, не сводя с девушки глаз.
– Какая чудесная! – восхищалась она, осторожно, с опаской сломать, испортить что-нибудь ступая по палубе босыми ногами. – Я никогда ещё не видела такого чуда. Вы, наверно, счастливейший из людей.
– Кто? Я? – изумился Пауль, чуть наклонившись вперёд.
– Да, вы, Пауль-Серж.
– Называй меня, пожалуйста, Пауль, – попросил он, вынимая руки из карманов.
– Ты, Пауль, очень-очень-очень счастлив! – воскликнула Ирен, засмеявшись и взмахнув руками.
Он покачал головой.
– Нет, всё как раз наоборот. Но разве яхта имеет какое-то отношение к счастью?
– Конечно! Будь у меня такая яхта, я обошла бы на ней весь мир!
– И тебе было бы достаточно этого для счастья?
– Наверно. – Она чуть виновато улыбнулась и пожала плечами.
– Ты по крайней мере знаешь, что тебе нужно. Хочешь, я подарю тебе «Немезиду»?
Ирен остолбенела и круглыми от изумления глазами уставилась на него.
– Мне?! Вы надо мной смеётесь.
– Вовсе нет, я серьёзно. – Пауль почему-то испытывал поразительную лёгкость от своих слов.
Ирен подошла к борту, облокотилась о него и опустила взгляд на воду и твёрдо ответила:
– Нет, не представляю, не надо.
– Ты всегда можешь представить себе, что будет? – рассеянно, будто без интереса спросил Пауль.
– Да, иногда со мной такое бывает. Если я что-нибудь могу себе представить, то обязательно так и случится.
– А у меня так никогда не бывает, – вздохнул он. – Если я что-нибудь могу ясно вообразить, то это никогда не сбывается. Такие предсказания наоборот. Ты мне не веришь, да? Ты не веришь, что я могу сделать тебе подарок и ничего не потребовать взамен – просто потому, что я так хочу?
Ирен ещё больше наклонила голову к воде.
– Ну, тогда давай отправимся вокруг света вместе, – просто произнёс Пауль, тут же ужаснувшись своим словам. Но впрочем, Ирен могла и отказаться от этого ужасного предложения. Она подняла на него свои невинные глаза и ответила:
– Хорошо. А когда?
Пауль чуть не пришёл в отчаяние от её непосредственности и собственной глупости. Но отступать ведь было уже поздно!
– Хоть сейчас, – поспешил ответить он.
– Забыла, совсем забыла! – вдруг воскликнула Ирен, сильно насторожив этим Пауля. – Я оставила свой чемодан там, на берегу, за большой коробкой!
Пауль облегчённо вздохнул.
– Ничего, я схожу за ним.
– Нет-нет! Я сама. Ты меня подождёшь?
– Конечно, подожду.
Ирен подняла на него свои лучистые глаза, бросилась на берег и уже оттуда, широко, как сигнализирующий матрос, замахав руками, радостно закричала:
– Только не уходите без меня в море!
– Не уйду! – крикнул в ответ Пауль, не замечая, что счастливо улыбается. Он поставил локти на борт и опустил взгляд на тёмно-зелёную воду. Он думал о многом, но ни о чём конкретном. Неяркие образы и переживания сменяли друг друга с такой быстротой, что он не успевал их как следует осмыслить. Как глупо всё получилось! Как она наивна и непосредственна! Сколько ей ещё предстоит познать и понять, сколько возможностей ожидает её в будущем! Ему это всё уже недоступно. Да и было ли доступным когда-нибудь? Себя Пауль помнил в детстве и юности совсем не таким, и теперь ему даже казалось, что у него их не было, что он уже родился стариком. Ему стало жаль прошедших лет, и зависть к беспечной юности больно сжала ему душу. «Сердце, ещё не очерствевшее, совесть, ещё не заложенная в ломбард, ещё не отсуженная в суде… Если бы я мог вернуть себе это! Если бы у нас с Эльзой был ребёнок… Бедная Эльза… Эльза!» При мысли о ней его словно ослепила какая-то вспышка, горько защемило сердце. Он попытался прогнать мрачные мысли, приносившие ему почти физическую боль, но они не хотели покидать его. Они поглотили его и как-то сами собой потекли дальше. Перестав сопротивляться, он поддался им и полностью в них погрузился.
Ирен застала его смотрящим на зелень моря и улыбающимся какой-то странной измученной улыбкой, так и не сошедшей с его губ в её отсутствие. Пристально посмотрев на него, девушка тоже глубоко задумалась. Наконец Пауль почувствовал, что он не один, и обернулся.
– А! ты уже здесь… – Он светло улыбнулся, подошёл ближе, взял из её руки потёртый, на удивление лёгкий чемодан. – Это всё?
Ирен задумчиво кивнула.
– Послушай, но твои родители, наверно, будут беспокоиться о тебе.
– Не будут, – ответила она, качая головой. – Мамы у меня нет, а папа ушёл в рейс и вернётся, наверно, только через два или три года. Я точно не знаю.
– Ну, что, отправляемся? – преувеличенно бодро произнёс немного смущённый Пауль. На его зов откуда-то из утробы корабля неспешно вылез капитан Глюк, крутолобый, коренастый человек с кривенькими, широко расставленными ножками. Выслушав приказ выходить из гавани, морской волк что-то проворчал себе под нос и снова спустился вниз.
@темы: Роман, Творчество
-
-
25.09.2008 в 14:21Всё более интригующий роман
-
-
25.09.2008 в 14:29Спасибо!
Перечитала я тут кусочек и поняла, что его надо с самого начала ПЕРЕПИСЫВАТЬ...
-
-
25.09.2008 в 14:33-
-
25.09.2008 в 14:39Ага!
-
-
25.09.2008 в 14:42А як же ж? Зато потом я эти главы воедино соберу, и будет кнышшка АСИ-ЯСЫ.
-
-
25.09.2008 в 14:46-
-
25.09.2008 в 14:54Ну начало-то положено!
-
-
26.09.2008 в 11:20Этому началу уже 10 лет.
-
-
26.09.2008 в 12:27Ну, совершенствовать можно до бесконечности...
-
-
27.09.2008 в 10:16Это да, только как-то уже хочется закончить эту бесконечную эпопею.
Опять человек на гранитном столбе!
-
-
27.09.2008 в 13:20Памятник, он самый
-
-
29.09.2008 в 10:40Вспоминается: "Да кто ж его посадит?! Он же памятник!"
-
-
29.09.2008 в 11:51ЕГО не посадят... Если сам не захочет. Я тут видела фильм с Ховардом, как друзья, чтобы передать важную улику французской полиции, устроили в кабаре на Монмартре натуральный дебош. С каким удовольствием Ш. Х. кидался стульями и опрокидывал столы! Ня!
-
-
29.09.2008 в 12:10однозначно хочу это в виде книги
-
-
29.09.2008 в 12:23Я тут видела фильм с Ховардом, как друзья, чтобы передать важную улику французской полиции, устроили в кабаре на Монмартре натуральный дебош. С каким удовольствием Ш. Х. кидался стульями и опрокидывал столы! Ня!
Ну так это ж его фирменное!
-
-
29.09.2008 в 12:24Ох, матушка... Годам к 50-ти закончу книгу, ага.
-
-
29.09.2008 в 12:34-
-
29.09.2008 в 12:52ну, единственное: "Пауль понимал, что в первую очередь должен навестить её, но всё откладывал это тяжкое испытание. Но наконец чувство долга победило."
два раза "но" повторяется. А так образы завораживают ))
-
-
30.09.2008 в 13:45-
-
30.09.2008 в 13:48Ага, спасибо!
А ваще оно в цитате как-то странно звучит. о_О
-
-
30.09.2008 в 14:10А ваще оно в цитате как-то странно звучит. о_О
"К концу сказки Добро победило Разум"
-
-
30.09.2008 в 14:42-
-
30.09.2008 в 14:46Тогда Holmsus
-
-
30.09.2008 в 14:52М-дя-я, надо кого-нить на предмет латыни попытать: как правильно.
-
-
30.09.2008 в 15:05