Если у тебя есть гештальт, закрой его.
Вопреки ожиданиям, художник оказался пунктуальным и явился в назначенный час. Осмотревшись в зале, он как-то сразу остановил взгляд на затылке Виктора и подошёл к нам.
— Как здесь шумно, — заметил он, снимая шляпу и как будто пряча под ней хитрую улыбку.
— Всё для спокойного разговора. Прошу, — Виктор указал на место напротив. — Угостить вас пивом?
— Благодарю, я не пью.
— Ах, как жаль, а я так надеялся.
Явно сдерживаясь, чтобы не засмеяться, Люка положил шляпу на стол и сел рядом со мной. читать дальше
— Надеюсь, это вас не разочарует слишком сильно и вы по-прежнему согласны на моё предложение.
— Разумеется.
— Надеюсь, ваш милый мальчик тоже согласен. — Люка ласково улыбнулся мне.
— Мальчик согласен, — невозмутимо кивнул Виктор, отпивая пиво.
— Только я не мальчик и пока не знаю, — возразила я.
— Чего вы не знаете, дитя моё? — Люка нежно и покровительственно потрепал меня за подбородок. — Искусству всё равно, кто вы. Придётся немного побыть мальчиком. Я ценю чутких моделей, хотя ничего сложного в этой работе нет. Вы ведь хотите, чтобы вас увековечила кисть знаменитого художника?
— В отличие от некоторых, я не тщеславна. Но нам ведь придётся позировать вместе? Обнажёнными?
— Ну, зачем же? Вместе вы мне нужны, лишь чтобы построить композицию. Наденем на вас тунику, будут видны только ручки и ножки. Так что можете не волноваться, милое дитя.
— Мальчик будет согласен, — заявил Виктор, подмигнув мне. — Если, конечно, вы согласитесь на моё встречное предложение. Кто сказал, что Тициан, Рафаэль, Рубенс, Караваджо больше не в цене? Знатоки — сумасшедшие или не очень — готовы отдать баснословные деньги, чтобы втайне обзавестись их шедеврами. И каждый такой коллекционер был бы не прочь подсунуть своему конкуренту или даже музею копию взамен оригинала. Только когда общественность спокойна, можно в полной мере насладиться тайным обладанием мирового достояния. Когда знаешь: оно — твоё! навсегда твоё! никому и в голову не придёт посягнуть на твоё сокровище, потому что никто не знает о нём!
— Кроме автора копии, — возразил художник. Он, кажется, был не в восторге от того, к чему клонит Виктор.
— Автор копии — не самоубийца. У него прекрасная репутация, которой он дорожит и на которую никто не посмеет посягнуть, ибо тут же будет встречно обвинён в организации подделки произведений искусства.
Мне показались забавными рассуждения Виктора от имени маньяка-коллекционера, и я засмеялась:
— Короче, круговая порука!
— Представляю, как вам обидно, Люка, — продолжал мой друг, — вы пишете не хуже Рафаэля или даже Караваджо, но кто из коллекционеров гоняется за вашими шедеврами и трепещет от вашей неповторимой кисти? кто готов пойти ради них на преступление? Конечно, лет через семьдесят всё может измениться, но это ведь мало утешает, правда? Слава ценна лишь сегодня. Сейчас.
— Всё, что мне нужно, — это холст, краски и вдохновляющие модели, мой милый Виктор. Такие, как вы и ваша очаровательная спутница. — Художник внезапно взял мою руку и почтительно поцеловал её. — Слава — это пустое не только завтра или вчера, но и сегодня. Работа — вот единственная награда для истинного творца.
Не сказала бы, что его прикосновения и поцелуй были неприятными. Просто это было так же странно, как если бы я сама полезла лобызать ему руку.
— Лукавите, ваши слова полны ложной скромности. Вы не пьёте, потому что панически боитесь спиться с горя, как многие ваши бесталанные друзья? Потому что бывают моменты, когда вы считаете себя ничтожеством и забываетесь только в чьих-то продажных объятьях? Но это ведь тоже зависимость — как алкоголь. Когда вы не уверены в себе, вы только и думаете, как завести новую интрижку и уйти в запой разврата? Нет-нет-нет, вам ничего этого не нужно. Вам никто не нужен, чтобы почувствовать свой успех. Вам нужны лишь небольшие средства на рекламу и грамотный менеджер, который разожжёт и будет поддерживать моду на ваши картины. Конечно, я могу вам позировать. Я могу даже закрутить с вами безумный страстный роман, какого у вас никогда не было. Но от меня будет больше пользы, если я вознесу вас на вершину неувядающей славы. Если вы позволите мне войти в курс дела и сотрудничать с вами.
Люка вздохнул и, неспешно достав носовой платочек, промокнул им лысеющий лоб.
— Я ни на минуту не сомневался в вашем энтузиазме и в том, что вы способны меня удивить, как никто другой, милый Виктор. Но вы слишком торопитесь и слишком много на себя берёте.
— Просто я не привык изъясняться намёками и ходить вокруг да около.
— Тогда скажу вам откровенно: я одержим вовсе не развратом, как вы вообразили, а вдохновением. Лишь оно имеет ценность для того, кто влюблён в искусство. Люди — песчинки, хоть иногда и золотые. Нужно отсеять тонны песка, чтобы найти достаточно золота для шедевра. Вот моя одержимость.
— Лукавите, опять лукавите. Если вы сомневаетесь в том, что я действительно считаю вас талантливым, выдающимся живописцем, я готов вам это доказать моим сотрудничеством. Конкретными результатами! Вы же можете рисовать, как старые мастера. Никто не отличит! Вы же восстанавливали почти полностью повреждённого Рембрандта для галереи. И что, кто-то заметил?
Люка покачал головой с видом человека, которому испортили всё удовольствие.
— Вы не понимаете, о чём говорите. Я восстанавливал не Рембрандта, а как раз Тициана, и по просьбе не галереи, а частного лица. К тому же, это было уже давно. Мне импонируют ваше рвение, ваш оптимизм и ваша вера в меня, но, несмотря на всё моё огромное желание увидеть вас в образе Юпитера, я вынужден отказать в вашей просьбе.
— Что так? Боитесь? Право же, не стоит. У меня много высокопоставленных друзей, которые способны обеспечить нам полную безопасность. И я вам гарантирую такие деньги, на которые мы сделаем вас самым модным художником не только в нашем городе, но и в стране, а возможно, во всей Европе.
— Вы переоцениваете себя и недооцениваете других, Виктор. Идеи, до которых вы дошли и которые, видимо, считаете очень прогрессивными, на самом деле не так уж и новы. Я не вижу перспектив в вашем предложении не потому, что боюсь, а потому что знаю реальное положение вещей. Всем этим давно заправляет целая мафия — закрытая каста, куда посторонним входа нет. На моё счастье, я оказался для них недостаточно хорош, иначе они заставили бы меня работать на них. Надеюсь, я достаточно прямолинейно изъясняюсь, чтобы вы меня поняли? Забудьте всё это. Если хотите войти в мир искусства благодаря мне, роль модели — это единственное, что я могу вам предложить.
— Но... вы давно пробовали проникнуть в эту касту? Может, сейчас всё изменилось.
— Ничего не изменилось. На прошлой неделе я говорил с курьером, которому мне пришлось отказать.
— Почему?
— Потому что я не хочу, чтобы меня посадили в тюрьму за чужие картины.
— От кого был курьер?
— Не знаю. Поэтому и отказался. Им нужен тот, кто в случае необходимости будет отвечать перед законом за их мастера.
— Вы знаете, кто это?
— Нет, но можно догадаться.
— Дайте мне хотя бы имя курьера. Я докажу вам, что вы ошибаетесь. Вот увидите, я пробьюсь в их «закрытую касту» и займу в ней место, соответствующее моим способностям и талантам.
— Скорее потерпите фиаско, дорогой Виктор. Вы сломаете о них зубы.
— Ничего, я сам зубастая акула. Ну, имя курьера — и я позирую для вашего Юпитера и прочих небожителей, пока вам не надоест лицезреть мою обнажённую натуру.
— Сомневаюсь, что это когда-либо произойдёт. Увы, я не могу назвать вам её имя, она не представилась.
— Она?! То есть женщина?! — Поражённый, как будто никак не мог вообразить себе женщину с ответственным поручением, Виктор откинулся на спинку диванчика.
— По внешним признакам, женщина. Я не спрашивал, кем она себя считает, мне это абсолютно не важно, как не важно, кем себя считает наш прекрасный Ганимед.
Виктор кинул на меня ищущий взгляд и словно внезапно прозрел.
— Что, ещё один Ганимед?
— Я девушка, и прекратите меня обзывать странными словами, — потребовала я.
Старый ловелас опять вознамерился целовать мне руку, но Виктор перетянул меня на свою сторону, чему я охотно поддалась.
— Иди-ка сюда. Допей за меня пиво, не пропадать же, а с меня уже хватит. — И обратился к нашему одержимому творцу: — Вы сможете узнать её?
— Пожалуй.
— Что ж, сожалею, я не художник, но вы, надеюсь, будете снисходительны к моим изобразительным опытам. — Достав из внутреннего кармана блокнот и карандаш, Виктор быстро пересел к Люка и весьма решительно подтолкнул его, так что тот даже немного смутился и отодвинулся.
Как мне было велено, я стала потягивать оставленное мне пиво, сунув нос в Викторов стакан. Всё-таки неприятный тип этот художник. Может, он и был талантлив, не хуже Тициана, но для настоящего величия ему явно не хватало человеколюбия.
Виктор набросал что-то в блокноте, видимо, небольшой рисунок, и предъявил его Люка. Тот посмотрел внимательно и почему-то чересчур обеспокоился.
— О, да у вас настоящий талант, мой дорогой друг. Очень достоверно. Даже не знаю теперь, что вам ответить. Наверно, я погорячился и сам недооценил ваши возможности.
— Как здесь шумно, — заметил он, снимая шляпу и как будто пряча под ней хитрую улыбку.
— Всё для спокойного разговора. Прошу, — Виктор указал на место напротив. — Угостить вас пивом?
— Благодарю, я не пью.
— Ах, как жаль, а я так надеялся.
Явно сдерживаясь, чтобы не засмеяться, Люка положил шляпу на стол и сел рядом со мной. читать дальше
— Надеюсь, это вас не разочарует слишком сильно и вы по-прежнему согласны на моё предложение.
— Разумеется.
— Надеюсь, ваш милый мальчик тоже согласен. — Люка ласково улыбнулся мне.
— Мальчик согласен, — невозмутимо кивнул Виктор, отпивая пиво.
— Только я не мальчик и пока не знаю, — возразила я.
— Чего вы не знаете, дитя моё? — Люка нежно и покровительственно потрепал меня за подбородок. — Искусству всё равно, кто вы. Придётся немного побыть мальчиком. Я ценю чутких моделей, хотя ничего сложного в этой работе нет. Вы ведь хотите, чтобы вас увековечила кисть знаменитого художника?
— В отличие от некоторых, я не тщеславна. Но нам ведь придётся позировать вместе? Обнажёнными?
— Ну, зачем же? Вместе вы мне нужны, лишь чтобы построить композицию. Наденем на вас тунику, будут видны только ручки и ножки. Так что можете не волноваться, милое дитя.
— Мальчик будет согласен, — заявил Виктор, подмигнув мне. — Если, конечно, вы согласитесь на моё встречное предложение. Кто сказал, что Тициан, Рафаэль, Рубенс, Караваджо больше не в цене? Знатоки — сумасшедшие или не очень — готовы отдать баснословные деньги, чтобы втайне обзавестись их шедеврами. И каждый такой коллекционер был бы не прочь подсунуть своему конкуренту или даже музею копию взамен оригинала. Только когда общественность спокойна, можно в полной мере насладиться тайным обладанием мирового достояния. Когда знаешь: оно — твоё! навсегда твоё! никому и в голову не придёт посягнуть на твоё сокровище, потому что никто не знает о нём!
— Кроме автора копии, — возразил художник. Он, кажется, был не в восторге от того, к чему клонит Виктор.
— Автор копии — не самоубийца. У него прекрасная репутация, которой он дорожит и на которую никто не посмеет посягнуть, ибо тут же будет встречно обвинён в организации подделки произведений искусства.
Мне показались забавными рассуждения Виктора от имени маньяка-коллекционера, и я засмеялась:
— Короче, круговая порука!
— Представляю, как вам обидно, Люка, — продолжал мой друг, — вы пишете не хуже Рафаэля или даже Караваджо, но кто из коллекционеров гоняется за вашими шедеврами и трепещет от вашей неповторимой кисти? кто готов пойти ради них на преступление? Конечно, лет через семьдесят всё может измениться, но это ведь мало утешает, правда? Слава ценна лишь сегодня. Сейчас.
— Всё, что мне нужно, — это холст, краски и вдохновляющие модели, мой милый Виктор. Такие, как вы и ваша очаровательная спутница. — Художник внезапно взял мою руку и почтительно поцеловал её. — Слава — это пустое не только завтра или вчера, но и сегодня. Работа — вот единственная награда для истинного творца.
Не сказала бы, что его прикосновения и поцелуй были неприятными. Просто это было так же странно, как если бы я сама полезла лобызать ему руку.
— Лукавите, ваши слова полны ложной скромности. Вы не пьёте, потому что панически боитесь спиться с горя, как многие ваши бесталанные друзья? Потому что бывают моменты, когда вы считаете себя ничтожеством и забываетесь только в чьих-то продажных объятьях? Но это ведь тоже зависимость — как алкоголь. Когда вы не уверены в себе, вы только и думаете, как завести новую интрижку и уйти в запой разврата? Нет-нет-нет, вам ничего этого не нужно. Вам никто не нужен, чтобы почувствовать свой успех. Вам нужны лишь небольшие средства на рекламу и грамотный менеджер, который разожжёт и будет поддерживать моду на ваши картины. Конечно, я могу вам позировать. Я могу даже закрутить с вами безумный страстный роман, какого у вас никогда не было. Но от меня будет больше пользы, если я вознесу вас на вершину неувядающей славы. Если вы позволите мне войти в курс дела и сотрудничать с вами.
Люка вздохнул и, неспешно достав носовой платочек, промокнул им лысеющий лоб.
— Я ни на минуту не сомневался в вашем энтузиазме и в том, что вы способны меня удивить, как никто другой, милый Виктор. Но вы слишком торопитесь и слишком много на себя берёте.
— Просто я не привык изъясняться намёками и ходить вокруг да около.
— Тогда скажу вам откровенно: я одержим вовсе не развратом, как вы вообразили, а вдохновением. Лишь оно имеет ценность для того, кто влюблён в искусство. Люди — песчинки, хоть иногда и золотые. Нужно отсеять тонны песка, чтобы найти достаточно золота для шедевра. Вот моя одержимость.
— Лукавите, опять лукавите. Если вы сомневаетесь в том, что я действительно считаю вас талантливым, выдающимся живописцем, я готов вам это доказать моим сотрудничеством. Конкретными результатами! Вы же можете рисовать, как старые мастера. Никто не отличит! Вы же восстанавливали почти полностью повреждённого Рембрандта для галереи. И что, кто-то заметил?
Люка покачал головой с видом человека, которому испортили всё удовольствие.
— Вы не понимаете, о чём говорите. Я восстанавливал не Рембрандта, а как раз Тициана, и по просьбе не галереи, а частного лица. К тому же, это было уже давно. Мне импонируют ваше рвение, ваш оптимизм и ваша вера в меня, но, несмотря на всё моё огромное желание увидеть вас в образе Юпитера, я вынужден отказать в вашей просьбе.
— Что так? Боитесь? Право же, не стоит. У меня много высокопоставленных друзей, которые способны обеспечить нам полную безопасность. И я вам гарантирую такие деньги, на которые мы сделаем вас самым модным художником не только в нашем городе, но и в стране, а возможно, во всей Европе.
— Вы переоцениваете себя и недооцениваете других, Виктор. Идеи, до которых вы дошли и которые, видимо, считаете очень прогрессивными, на самом деле не так уж и новы. Я не вижу перспектив в вашем предложении не потому, что боюсь, а потому что знаю реальное положение вещей. Всем этим давно заправляет целая мафия — закрытая каста, куда посторонним входа нет. На моё счастье, я оказался для них недостаточно хорош, иначе они заставили бы меня работать на них. Надеюсь, я достаточно прямолинейно изъясняюсь, чтобы вы меня поняли? Забудьте всё это. Если хотите войти в мир искусства благодаря мне, роль модели — это единственное, что я могу вам предложить.
— Но... вы давно пробовали проникнуть в эту касту? Может, сейчас всё изменилось.
— Ничего не изменилось. На прошлой неделе я говорил с курьером, которому мне пришлось отказать.
— Почему?
— Потому что я не хочу, чтобы меня посадили в тюрьму за чужие картины.
— От кого был курьер?
— Не знаю. Поэтому и отказался. Им нужен тот, кто в случае необходимости будет отвечать перед законом за их мастера.
— Вы знаете, кто это?
— Нет, но можно догадаться.
— Дайте мне хотя бы имя курьера. Я докажу вам, что вы ошибаетесь. Вот увидите, я пробьюсь в их «закрытую касту» и займу в ней место, соответствующее моим способностям и талантам.
— Скорее потерпите фиаско, дорогой Виктор. Вы сломаете о них зубы.
— Ничего, я сам зубастая акула. Ну, имя курьера — и я позирую для вашего Юпитера и прочих небожителей, пока вам не надоест лицезреть мою обнажённую натуру.
— Сомневаюсь, что это когда-либо произойдёт. Увы, я не могу назвать вам её имя, она не представилась.
— Она?! То есть женщина?! — Поражённый, как будто никак не мог вообразить себе женщину с ответственным поручением, Виктор откинулся на спинку диванчика.
— По внешним признакам, женщина. Я не спрашивал, кем она себя считает, мне это абсолютно не важно, как не важно, кем себя считает наш прекрасный Ганимед.
Виктор кинул на меня ищущий взгляд и словно внезапно прозрел.
— Что, ещё один Ганимед?
— Я девушка, и прекратите меня обзывать странными словами, — потребовала я.
Старый ловелас опять вознамерился целовать мне руку, но Виктор перетянул меня на свою сторону, чему я охотно поддалась.
— Иди-ка сюда. Допей за меня пиво, не пропадать же, а с меня уже хватит. — И обратился к нашему одержимому творцу: — Вы сможете узнать её?
— Пожалуй.
— Что ж, сожалею, я не художник, но вы, надеюсь, будете снисходительны к моим изобразительным опытам. — Достав из внутреннего кармана блокнот и карандаш, Виктор быстро пересел к Люка и весьма решительно подтолкнул его, так что тот даже немного смутился и отодвинулся.
Как мне было велено, я стала потягивать оставленное мне пиво, сунув нос в Викторов стакан. Всё-таки неприятный тип этот художник. Может, он и был талантлив, не хуже Тициана, но для настоящего величия ему явно не хватало человеколюбия.
Виктор набросал что-то в блокноте, видимо, небольшой рисунок, и предъявил его Люка. Тот посмотрел внимательно и почему-то чересчур обеспокоился.
— О, да у вас настоящий талант, мой дорогой друг. Очень достоверно. Даже не знаю теперь, что вам ответить. Наверно, я погорячился и сам недооценил ваши возможности.
@темы: Эмма, Творчество