Его строгое лицо, яркий, чуть встревоженный взгляд напомнили мне о наших долгих откровенных разговорах о любви и о Жозе. Постоянно нуждающийся в поддержке, замкнутый и кроткий до беззащитности, он, в отличие от Виктора, полностью соответствовал портрету, нарисованному Эммой. И я легко могла представить досаду и недоумение темпераментной светской дивы, привыкшей к блестящим ухажёрам и живущей стремительными романами, но впервые столкнувшейся с новым для себя типом мужчины, убогим и чудным, как она посчитала. Я отпустила Виктора и понурилась, едва не утыкаясь лбом в его грудь.
– Почему ты не сказал мне?
– Иногда что-то сделать проще, чем сказать.
– И ты решил так хитро свести меня с ней? Понаставить препятствий, чтобы я втянулась и привязалась? Ты ведь тоже ради любви готов на всё? – риторически спросила я, понимая, что, даже будучи заложницей его интриг, не могла его винить. Возможно, я повела бы себя ещё более подло в борьбе за счастье, без которого жить не могла.
– Я надеялся, ты встретишься с ней и сама сделаешь выводы. Порой полезно сходить на свидание, которое заведомо ничем не закончится. Шанс понять, что ты достойна лучшего.
Достойна! Сколько боли было в этом слове! Я зябко поёжилась: у меня затрясло плечи, будто в верхней трети их что-то скрутило.
– И для этого твой сообщник устроил провокацию? Вам, мужчинам, так легко растоптать женщину, даже не прибегая к физическому насилию. Могли бы просто напоить Эмму, привести к ней хахалей, а потом тыкать мне, какая она грязная. Так ведь проще скомпрометировать и куда уж откровеннее.
Словно защищаясь, Виктор повёл бровью, с полуулыбкой кивнул и твёрдой рукой сгрёб меня как раз по плечам.
– Но я предпочитаю руководствоваться общими принципами гуманизма, так надёжнее. В случае осечки хотя бы друзья не будут обвинять в гнусности. Это не мой сообщник.
– Ты его видел? Только не говори, что Жозе! – Мне немного полегчало. Я отстранилась и посмотрела на Виктора, боясь и думать, в каком отчаянии наш друг по наивности или слабохарактерности мог опуститься до глупых, ребяческих интриг. Да, стыдно было бы претендовать на ту, которую любит твой товарищ, тем более если считать её интерес ко мне в ресторанчике некоторым успехом. Наверно, Жозе должен был ненавидеть меня.
читать дальше– Нет, это не он. Я не видел, но чувствую. За мной иногда присматривают, стиль очень изящный, но узнаваемый. Мы громко говорили, достаточно было проскользнуть мимо и реализовать подхваченную идею. Если учесть ограниченность во времени и в средствах, неплохая импровизация, даже остроумная. – Виктор усмехнулся, будто сам воспитал своих соглядатаев, а теперь гордился великолепным результатом.
– И чему ты радуешься? – проворчала я. – Кто за тобой присматривает? Бандитское начальство? Как вообще ты можешь что-то утверждать, если даже не соизволил взглянуть в его сторону?
– Ну, зачем ставить человека в неловкое положение? – улыбнулся Виктор.
– Затем, чтобы узнать правду!
– Далеко не всегда это что-то даёт. Он, возможно, пытается меня уберечь, за такой порыв уже спасибо.
– Ах, так ты вообразил, это твой ангел-хранитель? И кто же он? Тот сентиментальный вор, которого ты пожалел, уголовник-застёгнутый, соскучившийся по твоим агрессивным замашкам и колкостям, или ещё какой-нибудь отъявленный головорез?
Виктор кокетливо и многозначительно взглянул на меня и левой рукой потёр загривок, будто оказавшись в некой щекотливой ситуации и не зная, как быть.
– Мне очень приятно, что ты делаешь такие предположения.
– А мне грустно, что ты себя так низко ценишь. Может, тебе и льстит внимание злодеев и у вас там свои забавы, но непонятно только, зачем он лезет в мою жизнь и пугает Эмму.
– Вот это самое любопытное. Похоже, он настолько заинтересован в нас, что готов не только наблюдать, но и экстренно вмешиваться. Кому-то крайне выгодно, чтобы у прилежного, добросовестного доктора была верная невеста. – Он едко прищурился и, чуть нагнувшись ко мне, лукаво погрозил перстом. – Да, тебе ведь негоже засматриваться на сторону.
Я снова разозлилась и, схватив его за палец, сбросила вниз его руку.
– С некоторых пор мне кажется, ты всё затеял только для того, чтобы упрекать меня. Мы ведь только что договорились о твоём нейтралитете, а теперь ещё какой-то фраер выискался? Теперь ему втолковывать, что частная жизнь неприкосновенна?
Виктор со смехом выпрямился, игриво тряхнув чёлкой, и сунул руки в карманы.
– У него такая работа – нарушать неприкосновенность частной жизни. Договариваться с ним бесполезно. Просто представь, что его нет. Тебе никто не причинит вреда, обещаю. Там другая задача.
– Неужели? А как же Эмма? Она ушла из-за него – это не вред?
– Она бы и так ушла. Только, может, дольше заставила бы уговаривать.
– И какого она теперь мнения обо всех нас? – вздохнула я. – Что мне делать? Снова объясняться? Будет ли она меня слушать?
Он пожал плечами, как будто ничего катастрофичного не произошло.
– Любую неудачу можно обернуть в свою пользу. Прийти к ней, когда никто не помешает, извиниться, узнать, чего она хочет, предложить свою помощь, показать, что она может положиться на тебя. Во второй раз посмеётся, в третий задумается и позавидует, а в четвёртый проникнется, и она вся твоя. Смелость города берёт, а благородство подкупает. Сама решай, чего ты хочешь.
Я подавленно села на парапет решётки, с досадой оторвала цеплявшийся за всё ноготь, поскоблила неровный край и, чтобы его обтесать о ткань брюк, яростно почесала ногу.
– Не знаю. Не хочу никого добиваться. Это очень похоже на насилие. Я готова бороться за неё, а не против неё. Только что станет с Жозе? Представляю, каково ему было тогда. Он её проводил? Может, и на ночь остался?
– Вряд ли. Это моё амплуа позволяет безнаказанно проводить у девушек ночь, а он даже не рискнёт.
Облокотившись на колени, я подпёрла рукой щёку и взглянула на него исподлобья.
– И этого циника я прикрываю одеялом, когда он вдруг засыпает в моей постели.
Виктор опустил взгляд и усмехнулся, чтобы скрыть смущение.
– Ну, извини, я много работаю и мало сплю, а когда ты не один, и засыпать легче.
– Да я не против, только, наверно, сам лучше меня знаешь, с кем должен засыпать.
– Знаю, конечно. Прости за обман.
– Скорее самообман. Не у меня ты должен прощения просить. А если с тебя всё началось? С того, что спал не в той постели.
Он вновь ангельски кротко усмехнулся.
– Ну, конечно, это же я во всём виноват. Кто же ещё?
– Я серьёзно, пожалуйста, не ёрничай. Счастье, что Жозе не пошёл от Эммы топиться. Может, его переклинило от шока и он просто ничего не понял. А если узнает, что твоя невеста увела его возлюбленную? Он себя почувствует тряпкой, как Эмма его и обозвала. Что, потом явишься ты во всём блеске благородства, станешь его утешать и он весь твой? При моей нежной любви к тебе и при огромном желании, чтобы вы были счастливы, это неправильно.
Виктор очень серьёзно покачал головой.
– Нет, утешать не буду. С меня хватит и того, что я поддерживаю его после очередных нападок Максимильяна и прочих мелких неприятностей. Чем раньше Жозе осознает, как ему нужна заботливая женщина – и кстати, вовсе даже не Эмма, во всяком случае не в теперешнем виде, – и чем скорее осмелится её искать, тем лучше.
– Странное у тебя представление о заботливой женщине. По-моему, это скорее сиделка, чем возлюбленная.
– В том числе, – кивнул Виктор с ужасающей прямотой. – А зачем усложнять, разделяя эти понятия?
– Затем, что возлюбленная – это не прислуга!
– Ты уверена, что он достаточно зрел для такой дифференциации? Ту, которая станет его холить и лелеять, он и полюбит. Хорошая хозяйка, которая окружит его успокаивающей лаской и вниманием, быстро вытеснит любой далёкий идеал вроде Эммы. Для тебя она – реальная и живая, а для него – нет.
Я возмущённо хлопнула себя по коленкам.
– Это всё неправильно, начиная с нашей помолвки и заканчивая вашими отношениями. Вернее, тем, что ты опять решаешь за него. Может, он тебя выберет.
– Ну, конечно, он выберет меня. За другом ведь не надо ухаживать, с ним не надо быть галантным и обходительным, не надо волноваться о том, что он чувствует и что о тебе подумает. Друг ведь поможет с любой проблемой, просто потому что друг.
– А может, сказать ему, что друг – тоже человек? И так же нуждается и в поддержке, и в обходительности, а порой и в ухаживаниях.
– Да зачем мне его ухаживания? – опуская голову, вздохнул Виктор. – Сказать-то могу, только поймёт ли и сможет ли что-то изменить? Мне давно от него ничего не нужно, чем-то поддержать меня он не в состоянии.
– А если он давно всё понял, только не знает, как исправить, и боится признаться тебе и себе? Наверно, тебе даже больше.
Хмурясь, Виктор недовольно повёл бровями и скептически поджал губы.
– Но я ведь не такой чёрствый или ограниченный, чтобы напрочь не понимать потребностей других. Увы, я столько сделал для него, что доверие перешло в робость. Ну, хотя бы ко мне пришло осознание, что любовь – это не только умение бороться, но и способность вовремя отказаться от борьбы. – Он развернулся и побрёл вдоль аллеи, гордый и независимый.
Тягостное впечатление. Я не поняла, что это была за сентенция. Долгожданное признание? Но почему он делал его мне, а не Жозе! Или это, несмотря на весь ум Виктора и понимание чужих сердец, был крик о помощи? А вдруг он всё выдумал и никакой слежки не было? Я подхватилась, побежала к нему и, поймав под руку, потащила обратно.