Если у тебя есть гештальт, закрой его.
Элеонор отступила к зеркалу и прильнула к своему отражению, беззаботно напевая и разглядывая своё лицо. Даже я поняла, жантильность ни при чём: это пауза на раздумья. Достав из ларчика маленькую щёточку, которую я сначала приняла за игрушечный гребень для дорогих кукол, разодетых не хуже великосветских барышень-хозяек, и слегка подправив ею драматическую стрелку брови, Элеонор спросила:
– Зачем же тебе понадобился чёрный ход? Припрятать в нём старушечьи бриллианты, которыми грозился меня осыпать?
– Мои старушки – не жёны Крёза. Нет, всё гораздо банальнее: мне нужно знать пути отступления на случай пальбы или облавы.
Элеонор убрала щёточку в шкатулку и насмешливо покосилась на него.
– Думаешь, мы настолько не в ладах с законом?
– Если б с законом! На свете много лихих людей, а вы тут без охраны. У тебя даже нормального пистолета нет, какой-то средневековый пульверизатор. Негоже для современной дамы! Что, муж против? Интересно, почему? – Виктор неспешно приблизился и, оседлав банкетку, как бы невзначай обнял Элеонор за бёдра. – Хочешь, в знак дружбы подарю тебе старый армейский сент-этьен? Пригодится, вот увидишь. А могу раздобыть новенький бельгийский браунинг. Полуавтоматический! Легче револьвера грамм на двести, ёмкость магазина – на две пули больше: критическое боевое преимущество. Если, конечно, ты не собираешься вступать в перестрелку с бельгийским полицейским: тогда шансы равны.
Усмехнувшись, Элеонор взглянула на него сверху вниз и едва хлопнула пальчиками по его правой щеке.
– А после ко мне нагрянет наша полиция и выяснится, что этими двумя критическими пулями укокошили пару старушек. И я никогда не докажу, что и браунинг, и старушки – твои, особенно если в моём доме найдут их бриллианты.
– Ну, зачем ты так? Я не по этой части. – Виктор обиженно убрал руки.
– Зато тебе ничего не стоит подговорить, например, твою невесту.
Виктор убеждённо замотал головой.
– Исключено. Я себе не враг. Она слишком импульсивна и экзальтированна, чтобы давать ей оружие.
«Ну, я тебе покажу «импульсивна и экзальтированна»! – разозлилась я. – Придушу голыми руками безо всяких браунингов!»
Однако я уже признала правоту моего нахального друга, не давшего мне высунуться: дело принимало даже слишком странный оборот. Вопреки всему, с Виктором Элеонор держалась гораздо свободнее, чем со мной. Хоть она и пыталась запугать его моим присутствием, но после того, что сама обо мне наболтала, моё обнаружение понравилось бы ей куда меньше. А у меня, в отличие от Виктора, не было желания выводить её на чистую воду. Я не хотела смущать, заставлять оправдываться лишний раз и не сердилась на неё. Меня только немножко огорчало, что со мной она всегда вела преувеличенно «женские» беседы: о том, кто кому нравится, кто красив, и прочее. Никаких тайных ходов, полиции, критических преимуществ и укокошенных старушек. Не знаю, кем она меня считала, но явно не своей. Ну, а если Виктор и не был способен соблазнить кого угодно, но всё-таки стопроцентно мог у всех сойти за своего. Так, по сравнению с ним, возможно, моё место и правда – в гардеробе?
– Зачем же тебе понадобился чёрный ход? Припрятать в нём старушечьи бриллианты, которыми грозился меня осыпать?
– Мои старушки – не жёны Крёза. Нет, всё гораздо банальнее: мне нужно знать пути отступления на случай пальбы или облавы.
Элеонор убрала щёточку в шкатулку и насмешливо покосилась на него.
– Думаешь, мы настолько не в ладах с законом?
– Если б с законом! На свете много лихих людей, а вы тут без охраны. У тебя даже нормального пистолета нет, какой-то средневековый пульверизатор. Негоже для современной дамы! Что, муж против? Интересно, почему? – Виктор неспешно приблизился и, оседлав банкетку, как бы невзначай обнял Элеонор за бёдра. – Хочешь, в знак дружбы подарю тебе старый армейский сент-этьен? Пригодится, вот увидишь. А могу раздобыть новенький бельгийский браунинг. Полуавтоматический! Легче револьвера грамм на двести, ёмкость магазина – на две пули больше: критическое боевое преимущество. Если, конечно, ты не собираешься вступать в перестрелку с бельгийским полицейским: тогда шансы равны.
Усмехнувшись, Элеонор взглянула на него сверху вниз и едва хлопнула пальчиками по его правой щеке.
– А после ко мне нагрянет наша полиция и выяснится, что этими двумя критическими пулями укокошили пару старушек. И я никогда не докажу, что и браунинг, и старушки – твои, особенно если в моём доме найдут их бриллианты.
– Ну, зачем ты так? Я не по этой части. – Виктор обиженно убрал руки.
– Зато тебе ничего не стоит подговорить, например, твою невесту.
Виктор убеждённо замотал головой.
– Исключено. Я себе не враг. Она слишком импульсивна и экзальтированна, чтобы давать ей оружие.
«Ну, я тебе покажу «импульсивна и экзальтированна»! – разозлилась я. – Придушу голыми руками безо всяких браунингов!»
Однако я уже признала правоту моего нахального друга, не давшего мне высунуться: дело принимало даже слишком странный оборот. Вопреки всему, с Виктором Элеонор держалась гораздо свободнее, чем со мной. Хоть она и пыталась запугать его моим присутствием, но после того, что сама обо мне наболтала, моё обнаружение понравилось бы ей куда меньше. А у меня, в отличие от Виктора, не было желания выводить её на чистую воду. Я не хотела смущать, заставлять оправдываться лишний раз и не сердилась на неё. Меня только немножко огорчало, что со мной она всегда вела преувеличенно «женские» беседы: о том, кто кому нравится, кто красив, и прочее. Никаких тайных ходов, полиции, критических преимуществ и укокошенных старушек. Не знаю, кем она меня считала, но явно не своей. Ну, а если Виктор и не был способен соблазнить кого угодно, но всё-таки стопроцентно мог у всех сойти за своего. Так, по сравнению с ним, возможно, моё место и правда – в гардеробе?