Месть художника.

[АСЯ-ЯСА]

Ни по его экстравагантной внешности, ни тем более по роскошному Фиату, к которому он подвёл нас, невозможно было предположить какие-либо финансовые затруднения. И как догадался Виктор? Если только знал заранее.
Люка пустил меня за руль. Тайком взявшись за блестящую хромированную баранку со вставками из слоновой кости, я вдохнула запах нового авто – сухой, кожаный, с лёгкими головокружительными нотками лемонграсса. Так же изумлённо, как я на неё, лакированная приборная панель глядела на меня большими круглыми глазами – спидометром и топливным датчиком. В зеркале над ней мелькнул непреклонный указующий перст Виктора. Открылась задняя дверца, Фиат сделал податливый реверанс навстречу хозяину: Люка сел на пассажирское сиденье, в тень под откидным верхом. Следом залез Виктор и решительно захлопнул дверцу. Я обернулась – и не узнала его. Сосредоточенный, как на суде, он по-деловому вынул из конверта пару машинописных страниц и отдал художнику, а конвертом закрыл боковое окошко – мера, как мне показалось, излишняя. Вряд ли кто-то с тротуара мог прочесть мелкий шрифт, не говоря уже о том, что никому бы и в голову не пришло совать нос в чужую жизнь, откровенно пялясь в тёмный салон чужого авто.
– Если что-то стоящее, считайте меня своим большим должником. – Люка заинтересованно забегал взглядом по строчкам. – Он столько лет переходит мне дорогу – я подпишу что угодно.
Виктор усмехнулся.
– По-вашему, это и есть справедливость?
Люка хотел ответить привычной светской колкостью, но вдруг застыл с остекленевшими от ужаса глазами и выпалил:
– Не может быть! Это всё правда?
– Какая разница? – жёстко и немного брезгливо сказал Виктор. – В любом случае гарантирован скандал, который основательно попортит ему кровь.
– Нет, вы не понимаете, разница есть! – Очнувшись, Люка жадно дочитал первую страницу и накинулся на вторую. – Неужели он сумел?!
– Полиция разберётся.
Тут и я встревожилась. Похоже, всё было не так безобидно. Меня особо не волновало, что друг пытался втянуть меня в свою аферу. Как бы он сам вовремя выпутался, если уж грозило дойти до полиции.
– Серьёзные обвинения. Как вы узнали? – Люка странно, пристально, в разброде чувств, поглядел на Виктора.
– От моих пациентов.
– Торгуете их секретами?
– Конечно, нет, – отрезал Виктор. – Каждый мой пациент неприкосновенен. Но иногда со мной расплачиваются информацией. Врачебной этике это не противоречит.
Люка нахмурился и уткнулся в «счастливое» письмо, перечитывая так внимательно, будто оно уже стало убежищем от более мучительных страхов.
– Текст составили вы? Почему бы вам не поставить свою подпись?
– Я часто подписываюсь. Хотя бы некоторые заявления должен брать на себя кто-то другой, – хладнокровно признал Виктор.
Люка вскинул негодующий взгляд.
– Чтобы вы оклеветали его? И много доносов строчите?
– Достаточно, чтобы делать это профессионально.
– Я не буду подписывать. – Люка презрительно вернул ему бумаги, надул щёки и выдохнул.
– А я вам и не предлагаю. – Виктор заботливо вложил своё творение обратно в конверт. – Для этого нужна смелость, у вас её нет. Я вас не виню: вы человек прошлого века. За истеричными воплями о чести, о допотопных идеалах вы прячете банальную трусость. Вы алчете славы и ядом исходите, грезя о мести конкурентам, но не способны даже мелко напакостить, не то что сжечь храм Артемиды.
Люка опешил.
– Да ведь это самоубийство! Какой смысл рисковать всем? Он узнает, а если и меня обвинит, да ещё уличит в лжесвидетельстве и обмане правосудия, то скандал раздует грандиозный.
– Не узнает: закон хорошо защищает информаторов. Иначе я бы этим не занимался.
Люка вздохнул и стал задумчиво расчёсывать пальцами свои прямые блестящие волосы.
– Я считал, вы просто милый парень с очаровательной улыбкой, а вы акула. Как изменился мир! – Он поцокал языком. – Прежде чтобы завоевать поклонников, достаточно было свободно творить, а теперь от тебя ещё требуют смелости сжечь храм. То ли максималисты, то ли мерзавцы. Знаете, Виктор, вы будете позировать мне для Дориана Грея.
– Назовёте картину «Месть художника»? У смешного поколения смешные антигерои. Ваш Дориан – идиот и ничтожество. У него ничего не было, кроме красоты, вернее, он смирился с этим. Разве я на него похож? Красота вовсе не здесь. – Виктор сделал кистью руки жест, как бы обобщая внешность. – И даже не здесь. – Он указал пальцем на область сердца. – Тут. – Дотронулся до виска. – Красота – это способность убеждать в том, что ты красив. А смелость – это способность заставлять других делать то, что тебе нужно. Чёрт бы с тем, что вы сами не годитесь ни на что, а потому, кстати, в отличие от заклятого конкурента, ваша карьера стремительно рушится. Рисуйте своего Дориана с себя и любуйтесь им. Вы же свихнётесь без поклонников, а других найти вам не светит. Перед вами появился тот, кто способен осуществить все ваши честолюбивые мечты, а вы боитесь даже пальцем пошевелить. Что я должен о вас думать?
Я и сама не знала, что мне думать о таком выяснении отношений. Отповедь Виктора звучала сердито и неумолимо, даже при том, что он распекал человека более чем вдвое старше. Как-то плохо стыковалось такое неуважение с его обычной добротой и заботой. Если только не было их своеобразной формой.

@темы: Эмма, Роман