Окончание 3 главы.

[mjaso]

Ещё раз вычитала разговор Пауля с профессором. Впечатление многословности и излишества. А соберёшься выкинуть – вроде как всё нужно.
Сдаётся мне, Пауль тут явным Гамлетом получился.

Вопрос к читателям: не возникает впечатления, что Пауль слишком быстро согласился и непонятно почему?
Как-то у меня возникает. Появляется соблазн побольше причин напихать. Да боязно: а вдруг автор тут лишний со своей инициативой и героям виднее?


Закончив работу над очередной картиной, Пауль, наконец, прервал своё добровольное заточение и вышел на улицу. Дожди кончились, и было необыкновенно свежо. Пауль сидел за чашечкой кофе в маленьком ресторанчике неподалёку от своей квартиры и, чтобы чем-то себя занять, бегло, без особого интереса просматривал газеты.
– Могу я присесть? – вдруг услышал он вежливый мужской голос.
– Профессор? Какой сюрприз! Что вы здесь делаете?
– Решил осведомиться, как вы поживаете, – ответил Кернс, усаживаясь напротив.
– Спасибо, неплохо. Но как вы меня нашли?
– Я и не терял вас из виду.
– Что? – возмутился Пауль. – Неужели всё это время вы за мной следили? Я же просил оставить меня в покое. Это неслыханно!
– Не переживайте так. – Кернс махнул рукой. – Не забывайте, вы мой пациент, я несу за вас ответственность и поэтому не могу вас оставить, тем более что ваш случай не совсем обычный.
Пауль пристально смотрел на него, постукивая пальцами по столу, и наконец обрушился на профессора с гневной речью:
– Не совсем обычный, говорите? Нет, дело тут отнюдь не во мне. Это ведь вы тешите своё тщеславие мыслью, что из создания вы превратились в создателя. Вы, вообразивший себя творцом только потому, что я жив! Это вы вбили в голову Эльзе весь тот бред про сатану, воскресение и мою смерть?
– Тихо-тихо, – снисходительно улыбнулся профессор и протянул к Паулю руку, на расстоянии как бы похлопывая его по плечу. – Зачем же так волноваться? Вы действительно перенесли клиническую смерть. Впрочем, и биологическую тоже. Да и с чего вы взяли, будто я что-то, как вы говорите, вбивал в голову вашей супруге? Думаете, такие идеи можно ни с того ни с сего человеку навязать? Я хирург, а не какой-нибудь жонглёр человеческим сознанием.
– Вы определили её в психлечебницу! – Пауль ткнул пальцем в сторону профессора. – А профессор Бюффон, похоже, как раз весьма поднаторел в умении жонглировать не только сознанием, но и жизнью пациентов!
Сложив руки на набалдашнике трости, Кернс неприязненно поморщился.
– Вы же сами видели, что ваша супруга нуждалась в клиническом лечении, вы видели её состояние. И вы дали согласие. Если бы я плохо вас знал, господин Урель, я бы подумал, что теперь в клиническом лечении нуждаетесь и вы. Впрочем, я вас понимаю: вы потрясены всем случившимся.
Вызывающе глядя на оппонента, Пауль подался вперёд.
– Хотите сказать, что я тоже сумасшедший? Не слишком ли это, профессор? Вы забываетесь.
– Нет-нет, ничего подобного я сказать не хочу, – неожиданно пошёл на попятную Кернс. – Отнюдь вы не «тоже». В отличие от вашей покойной жены на момент помещения её в клинику, вы абсолютно здоровы. Я бы даже сказал, вы молодцом: выглядите несравнимо лучше, чем в нашу последнюю встречу. И это после длительного плавания и вообще после всего, что вам довелось пережить!
Пауль откинулся на спинку стула и недовольно отвернулся.
– То, что мне довелось пережить, никого, кроме меня, не касается. Мало кому пришлось вынести такое.
– Ну-ну, не преувеличивайте. Я знаю всё, и, поверьте, это не так уж страшно. Самое главное, что вы ни в чём не виноваты. Ведь вы ни в чём не виноваты? – с ехидством переспросил профессор.
Пауль напряжённо, испытующе посмотрел ему в глаза.
– Что вы хотите этим сказать?
– Ничего, ничего. – Кернс отвёл взгляд, как будто сдерживая мстительную усмешку. – Но скажите, зачем вам понадобились краски?
– Рисовать, – буркнул Пауль.
– О, так вы ко всему прочему ещё и художник! Хотелось бы увидеть ваши картины. Я, в некотором роде, интересуюсь живописью.
– Вынужден вас огорчить: тем, что понимается под живописью, я не занимаюсь, – холодно произнёс Пауль.
– О, как интересно! Чем же занимаетесь?
– Я стараюсь передать образ так, как его воспринимаю.
– Значит, вы абстракционист? Это на вас похоже. Ещё любопытнее!
– Вы уверены, что хотите это видеть? – Пауль вдруг подался вперёд, заглядывая ему в глаза.
– Конечно!
Соскучившийся по достойному собеседнику Пауль проводил гостя в комнату над аркой. Кернс безжалостно напоминал ему о почти уже забытой боли, но общение с себе подобным, казалось, стоило таких жертв.
– Всё в вашем вкусе, – заметил профессор, удивлённо оглядывая жилище.
Пауль высокомерно вскинул голову.
– Люблю свет и простор.
– И сквозняки! – шутливо добавил Кернс. – Где же ваши картины?
Пауль будто нехотя поднял картины, прислоненные к шкафу, положил их на стол и отошёл к окну.
– Хм, очень интересно, – говорил профессор, одно за другим вращая полотна во всех направлениях. – А это, как я понимаю, ваш автопортрет? (Пауль кивнул, задумчиво глядя на улицу.) Замечательно! Только почему такой ярко-красный, я бы даже сказал, сверкающий, горящий фон? Вас беспокоит печень? (Пауль медленно покачал головой.) Тогда предрасположенность. В целом мне нравится. Очень похоже. Для полного сходства вам нужно лишь довести себя до истощения. А это кто? – Кернс отложил автопортрет и взял другую картину.
Пауль обернулся, словно ожидал этого вопроса.
– Эльза. Она мне снилась. – Он опустил голову и глухо добавил: – Звала за собой.
– А почему у неё лицо такого ядовито-синего цвета? – разглядывая шедевр, полюбопытствовал Кернс и тут же сам себе ответил: – Ах да, понимаю! Так вы представляете себе признаки удушения.
Пауль поморщился и как-то безысходно съязвил:
– Не беспокойтесь, мне уже не больно.
– Что ж, замечательно, – одобрил профессор, кивнув головой и продолжая изучать продукт творческой деятельности своего пациента. – Выражение лица вы передали точно. Особенно хорошо получились глаза: у неё под ними действительно были такие «стервозные» круги.
– Она меня не любила, – печально вздохнул Пауль.
– Разве теперь это так важно? Её уже нет на свете. Какие могут быть счёты? Оставьте прошлое и живите новой жизнью.
– Она любила ею самой созданный образ, который, скорее, отражал её собственную душу, – продолжал Пауль, глядя куда-то в сторону. – Образ, в котором она видела только себя и больше никого.
Кернс не выдержал и даже отложил картину.
– Ах, как вам нравится, чтобы перед вами преклонялись, приносили вам жертвы! А что вы сделали для неё? Вы-то её любили?
– Я только теперь всё по-настоящему понял, – продолжал Пауль, поднимая взгляд на небо в окне.
– Перестаньте строить из себя мученика! Вы прошли ещё недостаточно испытаний, чтобы иметь на это право. Опять завели старую песню?
– Что бы вы там ни думали, профессор, я первый человек после Христа, которому удалось возвратиться к жизни после смерти, – задумчиво произнёс Пауль. – Вы должны понимать это, как никто другой. И вы понимаете. Христос был сыном божьим. Но я-то? Я же – нет. Посмотрите на меня. – Он повернулся к профессору и вытянул вперёд свои худые руки. – Разве я похож на сына божия? Кто я тогда?
Профессор скривился.
– Еще не хватало мании величия и религиозного бреда.
– О, моя бедная Эльза! – горько воскликнул Пауль, будто не слыша. – Как она всё понимала, даже когда её рассудок был помрачён!
– Да, она всё поняла и потому сошла с ума, – недовольно пробурчал Кернс. – Уж не думаете ли вы, что в вашем воскрешении ваша заслуга? Ошибаетесь! Я вас воскресил. И хочу вас предупредить, что вы возвратились к жизни не навечно. Вряд ли вам удастся избежать смерти ещё раз: судьба обычно не делает таких подарков дважды.
– И очень хорошо!
– Ах, даже так! А вы уверены, что, оставшись жить, вы воскресли как личность, как человек? Или вы уже забыли всё, что с вами случилось после?
Глаза Пауля гневно блеснули.
– И это говорит тот, кто спас мне жизнь?! Зачем вы пришли? Вымогать благодарности?
– Мне нужна ваша помощь.
– Неужели? И вы думаете, теперь я стану вам помогать?
– Да, это в ваших интересах. Порой делать людям добро не безнаказанно – я сильно мешаю кому-то, на меня хотят натравить полицию. Появилось слишком много людей, которым выгодно лишить меня того, что у меня есть. Если вдруг случится так, что кто-то делает что-то лучше других, его обязательно затравят. В клинике уже побывали, но обыск им ничего не дал. Этим я во многом обязан Бетси, но то, о чём я хочу попросить вас, она не сможет сделать. Сами понимаете, если они справятся со мной, вас тоже не оставят в покое: полиция наверняка заинтересуется не только обстоятельствами вашего воскрешения, но и всем, что произошло с вами после. Так что в этой ситуации нам лучше держаться вместе.
– А иначе вы сдадите меня полиции, да ещё и оклевещете? Я вас никогда ни о чём не просил, – со злобой проговорил Пауль, сжимая кулаки. – А теперь вы мне угрожаете?!
– Нет, я только прошу, надеясь на ваш здравый смысл и вашу исключительную порядочность. Поверьте, я бы не стал обращаться к вам, если бы мог посвятить во всё постороннего и если бы не доверял вам, как самому себе. Конечно, я вас не сдам полиции. Но они сами могут обвинить вас в чём угодно – вы же знаете, какие у них методы. Урель, послушайте, у вас потрясающие способности: вы можете убедить кого угодно и в чём угодно. Кроме того, вы обладаете уникальным опытом, который как раз требуется в данной ситуации. Если вы поможете нам, мы все избежим неприятностей.
– Вот как вы со мной заговорили? – смягчаясь, заметил Пауль. – Чем же именно я могу вам помочь?
– Одна дама утверждает, что у неё есть компромат, и требует денег. Сегодня с ней нужно встретиться. Очень возможно, что у неё ничего нет.
– И что это провокация. Риск.
– Да, а для вас это будет ещё и развлечением: вам пора встряхнуться. Это прекрасная возможность узнать, кто же истинный враг. Как вы считаете?
– Послушайте, профессор, так сложилось, что я действительно многим вам обязан, но это не значит, что вы можете распоряжаться мной и моей жизнью. Пусть вы сделали эту чёртову операцию, но вы же не бог. Если вам действительно больше не к кому обратиться, я помогу вам, но только с условием, что потом вы оставите меня в покое.
Кернс кивнул:
– Согласен. Однако не думаю, что это будет возможно в нашем теперешнем положении.
Пауль недовольно блеснул глазами, но ничего не сказал. Профессор очень изменился с их последней встречи. Этот Кернс был уже не тем мудрым врачевателем: его забота о ближнем, похоже, выродилась в какое-то самодурство, самоуправство над чужими жизнями. Он будто бы играл другую роль, не свою. Словно в доказательство размышлений Пауля, профессор вытащил из кармана небольшой пистолет и положил на стол.
– Вы умеете стрелять, господин Урель?
– Да, умею. Но это ни к чему, – холодно отозвался Пауль, свысока глядя на Кернса. – Поверьте, я способен урегулировать ситуацию мирным путём.
– Это на непредвиденный случай. Вы же не бессмертны в конце концов, поймите это. И потом вы не агент спецслужбы, чтобы обходиться вовсе без оружия.
– Я адвокат, я могу защищать ваши интересы в суде, ненасильственным способом.
– В суде?! Вы с ума сошли? Вам нельзя появляться на публике. Чем вы объясните своё существование? Тем, что профессор Кернс пересадил вам сердце вашего дворецкого?
Пауль вспыхнул.
– Почему я ещё должен чем-то объяснять и оправдывать то, что я живу?!
– Потому что официально вы мертвы. Как вы этого не поймёте! Вам показать ваш некролог в газетах? Или вашу могилу? Поль Урель мёртв. У вас теперь другое имя и другая жизнь.
Пауль опустил голову и, деловито проверяя, заряжен ли пистолет, спросил:
– А патроны?
Довольно усмехнувшись, Кернс положил на стол маленькую коробочку.