КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ: главный герой вообразил себя великим педагогом, но потом не сошёлся во взглядах на счастье со своей ученицей, и это плохо закончилось. 5-я смерть. Больше всего на свете Пауль любил, чтобы его внимательно слушали. Находить в другом отклик, завладевать вниманием людей было для него чем-то вроде профессионального наркотика. Весь месяц пути Пауль рассказывал то об античном мире, то о конституции, то о Третьей республике, то о международном праве. И наконец-то чувствовал себя необыкновенно значимым и сильным, когда наивная девочка благоговейно внимала его вдохновенным речам, боясь перебить и ловя каждое слово буквально с открытым ртом, словно птенец, которому родители в клюве носят пищу. Ирен мало что понимала из его слов, но честолюбивый и щедрый Пауль, предположив в своей подопечной, никогда и нигде не учившейся, природную тягу к знаниям и большие интеллектуальные способности, решил сделать Ирен образованным человеком.
Все дни Пауль и его ученица проводили на палубе, у небольшого столика под тентом. Ирен стояла у борта, оперевшись на него грудью и свесив руки к воде. Пауль сидел у столика, положив скрещённые ноги на другой стул и подставив лицо солнцу. Он читал лекцию уже довольно долго, а Ирен, вдумчивая, как все дети, ещё не задала ни одного вопроса. Наконец Пауль открыл глаза и, щурясь, взглянул на неё.
– Ирен, тебе всё понятно?
– Угу.
– И у тебя нет никаких вопросов относительно Генеральных штатов?
– Нет.
– Тогда скажи мне, при каком короле они были созваны впервые?
– Не знаю.
Пауль раскрыл глаза и выпрямился.
– Так. Ну, а кто создал централизованное государство и заложил основы абсолютной монархии?
– Не знаю.
– Если ты меня внимательно слушала, то должна знать. Ирен, ты меня поняла?
– Угу.
– Ирен, как ты говоришь! – Пауль вскочил и подошёл к ней. – Во-первых, разговаривая с человеком, к нему надо стоять лицом. Встань прямо и смотри на меня. Так. Во-вторых, говорить нужно внятно. Скажи: да, я поняла.
– Да, я поняла, – вяло повторила она, серьёзно и грустно глядя на него.
– И не забудь, что к собеседнику иногда нужно обращаться по имени.
– Да, Пауль, я это не забуду.
– Хорошо. – Он прислонился спиной к борту. – Я достаточно говорил и теперь хочу послушать тебя. Расскажи, что ты знаешь о Людовике IX.
– Ни-че-го, – раздельно произнесла Ирен, опустив голову.
– Как так? – возмутился Пауль. – Ты совсем не уважаешь мой труд.
– Я уважаю.
– Тогда, будь добра, слушай, что я тебе говорю. Ты должна стать образованным человеком, а для этого тебе нужно быть усидчивой и многое запоминать.
– А зачем? Разве я уже не человек?
Пауль не понял вопроса и даже растерялся: подобные глупости не говорят с такой серьёзностью и вымученностью, какие он прочитал в её глазах.
– Конечно, ты человек и вот поэтому ты должна учиться и образовывать себя, чтобы занять достойное положение. Пока твоим учителем буду я, а потом, когда мы вернёмся, с тобой будут заниматься репетиторы. Ну, а когда ты станешь достаточно подготовленной, поступишь в академию и выучишься, то с лёгкостью сделаешься адвокатом.
– А я не хочу. – Ирен виновато нахмурила брови.
– Ну, тогда сделаешься судьёй. Только для этого придётся ещё больше поработать.
– Я не хочу ни адвокатом, ни судьёй.
– Кем же ты тогда хочешь стать? – искренне удивился Пауль.
Некоторое время Ирен молчала, но потом вдруг тихо спросила:
– Пауль, а ты счастлив?
Он отошёл от неё, сел на стул и, зажмурясь, подставил лицо солнцу.
– Наверно, нет на свете человека, способного утвердительно ответить на этот вопрос. Но, когда ты станешь адвокатом, я, пожалуй, смогу это сделать.
– Да, ты прав, уже нет такого человека, – уверенно, совсем по-взрослому согласилась Ирен.
Пауль вдруг вскочил, забегал по палубе и неестественно живо заговорил:
– Ну почему же? Его нет с тех пор, как человек был изгнана из Рая. С тех самых пор, как он начал ходить на двух ногах и говорить, а потом понимать сказанное!
– Неправда! – горячо воскликнула Ирен, как будто речь шла о жизни и смерти. – Я была счастлива до того, как… до того…
Паулю показалось, что её голос дрожит и истерически ломается. Остановившись, он внимательно посмотрел на неё: только истерик ему не хватало.
– В чём же, по-твоему, счастье? – негромко спросил он.
Распрямив спину, Ирен взглянула высоко в небо.
– Счастье – это когда мне хорошо.
– А сейчас тебе что же, плохо? – ревностно спросил Пауль.
– Мне… – Она смотрела куда-то вверх, как смотрят люди, недавно потерявшие зрение и ещё не привыкшие жить во тьме. Пауля это начало страшно раздражать.
– Повернись же наконец ко мне, я же с тобой разговариваю, – потребовал он.
– Чтобы разговаривать с тобой мне необязательно на тебя смотреть. Я и так вижу тебя.
– Ирен, прекрати сейчас же! – не вытерпел Пауль. – С тобой невозможно нормально разговаривать!
Ирен не отвечала. Пауль смотрел на её напряжённо выпрямленную спину, чувствуя, что от жары его мысли сворачиваются, как сгорающая бумага. Он вдруг почувствовал, как непростительно пошло это его безмыслие в присутствии Ирен.
– Пауль, ты слышишь? – внезапно позвала она, словно хотела удостовериться, здесь ли он. Но она слишком хорошо знала: здесь.
– Да, – неохотно отозвался он.
– Я ведь солгала тебе тогда, на пристани. Я знаю, лгать нехорошо, но иначе я не могу. Мне не нужно этой яхты и никакой другой не нужно. Мне ничего не нужно на этом свете, ничего, кроме тебя! Я люблю тебя! Да! Я знала, я сразу поняла это, когда увидела тебя. Я не знаю, что со мной происходит! Как это невыносимо – видеть тебя, слышать тебя и не сметь дотронуться, когда я люблю тебя уже столько тысяч лет! Молчать, когда слышишь твой голос, говорить, когда ты не слушаешь… Я не могу… Я умру без тебя! Я люблю тебя, как никогда никого не любила и не полюблю! Я хочу быть рядом с тобой, жить ради тебя, я хочу, чтобы мы всегда-всегда были вместе! – Она не могла сдерживать слёз и закрыла лицо руками.
Ошеломлённый Пауль молчал. У него в голове не укладывалось, что эта девочка может в него влюбиться. Это было как абсурд, кощунство. Ирен ребёнок, который нуждается в поддержке и участии – и больше ничего! Да, он любил её, но совсем не так, как предполагалось. Он не хотел признаваться себе в этом, но всё же мечтал удочерить её и лелеял эту мечту как самое дорогое, что у него осталось в жизни. Теперь он не узнавал свою ученицу. Но почему-то ему казалось, что всё это он когда-то уже слышал. Такое неприятное, гнетущее дежавю! Вдруг на его лице появилась странная суровая улыбка.
– Любовь? Ты считаешь, это любовь? – Он глухо, сдавленно расхохотался. – Ты ещё ничего не понимаешь. Когда ты вырастешь, то поймёшь, что ошибалась. Я ведь больше чем вдвое старше тебя.
– Неправда, этого не может быть.
– Двадцать четвёртого мая мне было сорок.
– Разве это имеет какое-то значение? Пусть я ничего не понимаю, но я знаю, что ты самый умный, самый хороший и я тебя люблю! – воскликнула Ирен сквозь слёзы.
Пауль нервно заходил по палубе, всё ещё продолжая улыбаться.
– Знаешь ли ты, что такое настоящая любовь? Это… это совсем другое. Выброси эти глупости из головы! Я знаю, в твоём возрасте иногда возникают подобные чудовищные фантазии.
– Это не фантазии! – Ирен резко обернулась, сжимая кулаки, и Пауль испугался не на шутку. – Поверь мне, я знаю! Я не могу жить без тебя! Я готова сделать для тебя всё, что захочешь! Я готова отдать за тебя жизнь! Хочешь, я докажу! Хочешь, я прыгну сейчас вниз? – Она отступила к борту, схватилась за него рукой и с вызовом, грозно взглянула на Пауля.
– Ты не умеешь плавать, – глухо произнёс он, будто обратившись к самому себе. Его трясло, и незаметно для себя он водил левой ногой, как бы в задумчивости чертя что-то носком.
– Я знаю. Я знаю, что ты меня никогда не полюбишь, – твёрдо, будто бы совершенно спокойно произнесла Ирен. В её голосе чувствовалось какое-то странное, непонятное смирение. – Это моя вина, и мне нужно её искупить. Прости меня, Пауль, что я доставила тебе столько хлопот. Спасибо тебе, ты раскрыл мне глаза: я никогда не буду счастлива. Так, как была счастлива с тобой. Зачем тогда?.. Прощай, Пауль, я буду всегда любить тебя.
Пауль не успел опомниться, как она нагнулась и словно выскользнула за борт. С замиранием сердца Пауль подбежал к борту и глянул вниз. Её светлое платье, её голые неподвижные руки и ноги постепенно уходили всё глубже под воду, становясь всё зеленее и зеленее. Казалось, жизнь уже давно покинула это жалкое и вместе с тем отвратительное кукольное тело. Пауль не мог на неё смотреть и, чтобы как-то избавиться от накатывающего ужаса, крикнул:
– Человек за бортом! – и прыгнул вниз. Вода ударила его, противно обволокла его тело, закупорила уши, сдавила грудь, обожгла холодом. Пауль почувствовал себя маленьким и беспомощным, но, пересиливая судороги, по-собачьи поплыл к зеленоватому почти бесформенному пятну. «Только бы она не попала под винт», – крутилось в голове.
На палубе уже собрались матросы, некоторые попрыгали в воду. Спасательные круги с именем Немезиды уже безразлично покачивались на волнах. Пауля и Ирен подняли на борт. Пауль, мокрый, продрогший от лёгкого ветерка, стоял на коленях перед неподвижным телом Ирен. Оно лежало как-то неестественно, безвольно, с неправдоподобно подогнутыми руками и ногами, с упавшей набок головой. Это была не Ирен, это было что-то странное, незнакомое, но никак не та, с кем Пауль связывал столько надежд. Он чувствовал, как ткань его одежды противно липнет к телу, к ссутулившейся спине; сквозь рубашку просвечивали худые ключицы и плечи. Пытаясь понять, что случилось, Пауль ощупывал взором пространство перед собой. В голове было пусто, как в бездонном колодце, где стоит вечная тишина, потому что бросаемые в него камни не возвращают своего эха. В его груди что-то сжалось, съёжилось, плечи свела судорога, сердце тупо заныло. Словно исчезла старая, привычная цель его существования, а новую найти было уже невозможно. Словно у него отняли любимую вещь, любимую игрушку – существо, с которым можно было поговорить, которое никогда не откажет ему во внимании и всегда будет стараться понять его.
Страшно, тоскливо, одиноко. И впереди – ничего. Действительно, зачем всё это? Зачем он ещё здесь? Что он здесь делает? Почему всё происходит так медленно? Или оно бежит с ускорением, и его нельзя повернуть вспять? «Моя Элоиза!» – едва произнёс он.
По знаку Глюка, двое матросов подняли хозяина, чтобы отвести его в каюту. Но он вдруг вырвался и, сжав кулаки, окинул всех гневным, испепеляющим взглядом.
– Мне не нужна помощь! Ей помогайте! Что вы стоите? За что я вам плачу?! Если она умрёт, все будете гнить в тюрьме! – Не в силах больше говорить, Пауль бессильно взмахнул рукой и быстрыми, неровными шагами направился к себе в каюту.
– Да, женщина на корабле это всегда к несчастью, – хриплым голосом заметил Глюк. – Ну, ничего, ребятки, ничего. Море всё примет.
– А если он и вправду в тюрьму нас? Что тогда, капитан? – забеспокоились матросы.
– За что? Покричит и успокоится. Даю слово, я вас в обиду не дам. Помалкивайте только. Чтобы никому! Если болтать будете, я вас сам под килем привяжу. Всем понятно? А теперь по местам! И уберите её поскорее. – Твёрдое слово капитана было встречено без пререканий.
Корабль плыл в лиловом зареве. Солнце садилось, на бортах играли огненные отблески. Пауль не видел ничего этого: он был в своей каюте. Из иллюминатора летели пустые бутылки, со злостью запущенные в море, но об этом никто не знал. «Немезида» давно была уже в открытом океане и вновь уплывала в неизвестность, растворяясь в алых сумерках.