Предупреждения:
- Холмса и Уотсона нет!
- Слэша нет!
- Утрированно иностранные имена и место действия!
- Сюрреализм, кое-где издевательский!
- Убийства будут!
- Но детективности почти нет!
- Развитие основного действия начинается с появлением второго главного героя, и поэтому первые 4 главы – затянувшаяся экспозиция!
- Живописуя всё это безобразие, автор представлял, будто смотрит фильм, так что – визуализация!
- Все герои, по традиции, вымышлены и любое совпадение случайно!
Пояснения.
Лонгитюд – вид научного эксперимента, продолжительного по времени. Насколько знаю, самый длинный лонгитюд длился 49 лет.
Барнард, Кристиан – врач, проведший первую операцию по пересадке сердца (в 1967 г.).
Боюсь, что человеческий мозг без кислорода живёт 3 минуты, а не 6, как написано в тексте.
Некроз – отмирание тканей в организме.
читать дальше
ЛОНГИТЮД
Роман
Роман
30 сентября 1998 г.
Часть I. Жизнь после смерти
Пролог. Ромео и Джульетта
Пролог. Ромео и Джульетта
В городском театре шёл спектакль. Небольшой зал, рассчитанный на то, чтобы вместить лишь тесный круг избранных, был почти полон. На сцене Джульетта в длинном белом платье, похожем на подвенечное, протягивала руки к Ромео и машинально повторяла свою роль. Ромео стоял спиной к Джульетте и лицом к залу – в этом заключалось всё новаторство постановки.
Была сыграна только половина спектакля, но Джульетта уже чувствовала усталость. Яркий свет слепил глаза, и фигура возлюбленного словно расплывалась в туманном, неземном ореоле. Казалось, свет исходит от самого Ромео и разливается по залу мягкими, тёплыми лучами. Джульетте были дороги этот свет рампы и этот человек, стоящий к девушке спиной.
И она ни за что бы не поверила, если бы услышала, что её возлюбленный довольно противный типчик: циничный эгоист, мнящий в себе великое актёрское дарование. Маленькие слишком самонадеянные усики делали его лицо с маслеными глазками ещё более омерзительным, а сладострастный подбородок слишком часто выпячивался вперёд, искривляя лицо в избалованной гримасе.
Джульетта же… Впрочем, она была так загримирована, что сейчас описать её довольно трудно.
– Ромео, шёл бы ты подальше! – От такого неудачного перевода мучилась не только Джульетта. Правда, поднять руку на перевод самого хозяина театра никто не решался. Да и незачем было: публике нравилось. – Ромео, шёл бы ты подальше…
Вдруг Джульетта подняла голову, в ужасе бросила взгляд на обожаемого ею человека и кинулась к нему, путаясь в длинном платье. Изо всех сил толкнув Ромео, так что он чуть не свалился в партер, она упала на авансцену. Едва слышный треск превратился в оглушительный вой падающих каркасов – световая установка рухнула прямо на Джульетту, породив разноцветный фонтан огненных вспышек.
– Это опасно – вешать на одну ферму все софиты, – нередко говорили друг другу осветители. Но дирекции их мнение было безразлично.
В театре началась паника.
I. Старая фотография. Задолго до Барнарда
Неожиданно для самой себя Эльзе захотелось разрыдаться, закричать, дать волю чувствам. «Нет, сейчас нельзя», – приказала она себе, глядя в зеркало. Если бы она когда-нибудь прежде увидела это своё отражение, то не поверила бы, что станет такой: исхудавшее лицо с острым подбородком, серая бледность; маленькие почерневшие глазки поблёскивают искорками слёз. Когда она успела так измениться? Ведь ещё недавно она была совсем, совсем иной. И дело не в постигшем её сейчас горе, а в чём-то другом, в чём-то более давнем.
Пока ехали на кладбище, Эльза думала о Пауле. Она хотела вернуться сразу, как ей сообщили о смерти мужа, но задержали дела, и она приехала только сейчас – на третий день после похорон.
– От чего он умер? – не в силах больше молчать, спросила она у сидящего рядом Чезарини.
– Доктор говорит, что-то вроде сердечного приступа.
«Странно, – подумала Эльза, – у него никогда не было проблем с сердцем». Она вздохнула и, морщась, отвернулась. Всё это казалось странным и страшным сном. Вот сейчас он растает и не будет ничего: ни солнечных лучей, проходящих сквозь стекло машины, ни самой машины, ни сидящего рядом Чезарини – ничего! И её, Эльзы, тоже не будет.
Машина остановилась. Эльза вышла и сразу же прищурилась и прикрыла глаза рукой, защищаясь от ослепившего её солнца. Между веками плыли горящие зелёные пятна, голова страшно болела.
Чезарини направился куда-то между могил, крестов, надгробных плит. Эльза покорно следовала за ним. Он остановился у одного из надгробий и отошёл в сторону. Эльза увидела свежий холм и уже поставленную мраморную плиту не то серого, не то тёмно-красного цвета, увенчанную каким-то странным кустистым венком. В левом верхнем углу плиты Эльза узнала изображение такого родного и, увы, уже навсегда потерянного человека. Его узкое с мелкими чертами лицо было запечатлено вполоборота: выразительные серо-голубые глаза, тонкий вздёрнутый нос, обворожительно доверчивая, почти детская улыбка.
«Где же достали эту старую фотографию? Сколько ему здесь? Лет двадцать, наверное?» Напряжённо, с дрожью какой-то безотчётной надежды Эльза всматривалась в простые черты этого до боли знакомого лица, словно пытаясь убедиться, он ли это. Да, это был он. Эльза всегда помнила и воспринимала его таким – таким он всегда оставался для неё. И чем дольше она вглядывалась и узнавала своего Пауля, тем яснее понимала, что не сможет обмануть себя. Что-то убийственно тяжёлое давило на голову, по телу прошёл озноб, спазм сжал горло, охватил его тесным кольцом. Обморок спас Эльзу.
В жизни Пауль редко улыбался. У него была особая манера вести разговор: курить, красноречиво молчать и взглядом, жестом выражать своё отношение к чему-либо. Пауль обычно предпочитал оставаться наедине со своими мыслями, и понять его нередко было очень трудно. Он осознавал, высокомерие во многом мешает ему жить, отделяя и отдаляя от мира. И это всегда приводило его к неудовлетворённости этим миром и собой, к ещё большей замкнутости, но и вместе с тем усиливало жажду общения, усугубляло непостоянство. И, словно пытаясь как-то исправиться, он старался заводить бесчисленное множество знакомых, но по-настоящему близких друзей, в которых он нуждался, у него не было: он сам никому не был другом. Даже при всём желании он не мог в полной мере сочувствовать другим: чужие переживания, пусть даже самые сильные, никогда не трогали его глубоко.
Едва ли Пауль вовремя отдавал себе в этом отчёт, и потому его побуждения порой были загадкой не только для близких, но и для него самого. Эльзе часто казалось, что она совершенно не знает его, но она старалась скорее прогнать эти мысли. Она убеждала себя, что, прожив с человеком 15 лет, его просто невозможно не узнать, что за все эти годы он остался прежним, что не изменил своих ценностей и убеждений. Она ничего не знала о его внутреннем мире, а он не пытался ничего узнать о ней. Детей, которые могли бы соединить их, у Пауля и Эльзы не было, как впрочем, и во многих домах их круга.
Очнулась Эльза на заднем сиденье машины. Чезарини сидел рядом с шофёром.
– Как вы себя чувствуете, мадам? – Чезарини заботливо повернулся к Эльзе.
– Хорошо, – с трудом выговорила она.
Оставшись одна в своих комнатах, Эльза больше не стала сдерживать слёз. Она одна в целом свете. Это не сон, это самая жестокая реальность. Если бы она не уехала, если бы она бросила все свои, как тогда казалось, неотложные дела, то, наверное, ничего бы не случилось. Она вернулась слишком поздно. Неужели она так не любила его сейчас и так любила столько лет? Как жить дальше? Что теперь делать? И главное – зачем? Она так привыкла тайно надеяться, а теперь всем её надеждам конец – они уже никогда не осуществятся.
Её мысли прервал Чезарини, крадучись вошедший в комнату.
– Мадам, не печальтесь, – тихо начал он, – жизнь не кончается.
– Ч-то? – перебила его безутешная вдова, с неожиданной яростью глядя ему прямо в глаза. – Да как ты посмел!.. Вон! – Она крикнула так громко, что бедный Чезарини присел от неожиданности и попятился назад. – Вон пошёл! Ты уволен!
Искренне не понимая, почему так рассердилась хозяйка, Чезарини поспешил удалиться: он ещё никогда не видел её в слезах и в таком гневе. Эльза всё ещё кричала в исступлении, хотя на лестнице давно уже смолкли быстрые шаги. Внезапно опомнившись и почувствовав себя обессиленной, она надрывно разрыдалась.
Напрасно мажордом надеялся на милость хозяйки. В этот же день его место заняла некая Эмилия Патерсон, рыжеволосая круглолицая девушка, не блещущая умом и вкусом, но исполнительная и с претензиями, которые ограничивались лишь отсутствием приданного и богатых тётушек.
Эмилия решила приступить к своим обязанностям немедленно: в тот же вечер она ужинала вместе со своей новой хозяйкой, которая с несвойственным ей жаром рассказывала о своём горе.
– Я не смогу без него, – в конце концов заключила Эльза.
– Я вас понимаю, – пожала плечами Молли, отпивая глоток из бокала. – Ах, бедняжка! Мой человеческий долг обязывает меня помочь вам. (Эльза напряжённо, с дрожью какой-то безотчётной надежды ловила каждое слово.) У меня сердце разрывается при виде ваших страданий, которые причиняет вам эта невосполнимая утрата. Но… – Молли даже отложила в сторону нож и вилку. Эльза изменилась в лице, и Молли, понизив голос, быстро затараторила: – Ходят слухи об одном чудо-профессоре. Говорят, он творит чудеса, возвращает с того света. Некоторые даже считают, что он продал душу дьяволу.
Эльза вскочила. Она не была суеверной. За хозяйкой в недоумении и с неохотой встала и Молли.
– Ах, милая Молли! Вы спасли меня! Вы знаете адрес?
– Он живёт где-то в пригороде, – неопределённо отвечала Молли, сильно сожалея, что слишком рано упомянула о профессоре.
– Вы знаете его имя? Имя!
– Кажется, Кернс, – оторопев от властного тона хозяйки, наобум ответила Молли. На днях она заходила к подруге, чтобы узнать городские новости, и услышала от неё об этом профессоре. Так лучше бы и не слыхала ничего!
– Что значит «кажется»?! – рассердилась было Эльза. – Ну, берите справочник, по дороге найдём. Едем скорее!
Поняв, что все попытки вразумить хозяйку будут напрасны, Молли решила покориться судьбе.
Найти клинику оказалось не так уж сложно. Машина остановилась у высокой каменной стены с железными воротами. Эльза так торопилась, что не стала ждать, пока ей откроют дверцу, и, сделав это сама, поспешно вышла из машины. Молли нехотя следовала за хозяйкой.
В массивные ворота было встроено переговорное устройство с кодовым замком. Эльза нажала первые попавшиеся цифры и услышала тонкий звуковой сигнал.
– Приёмная клиники профессора Кернса. Здравствуйте. Назовите себя, – послышался тоже тонкий женский голос.
«Не повезло!» – подумала Молли.
– Мне нужен профессор Кернс! Это срочно! – прерывисто и требовательно проговорила Эльза, дрожа от волнения.
– Назовите себя, – хладнокровно повторила девушка.
– Элоиза Урель.
– Пожалуйста, подождите. – Снова раздался звуковой сигнал, и связь отключилась.
Эльза не могла ждать. Она боялась отказа в приёме, и несколько минут ожидания чуть не свели её с ума.
– Профессор Кернс вас примет.
Эльза вздрогнула. Щёлкнув, ворота медленно, будто неохотно, отворились, Эльза и Молли вошли на территорию клиники. Здесь их встретили, но вовсе не девушка, а верзила с оружием наперевес. Он знаком пригласил идти следом.
Молли была ни жива, ни мертва от страха, но, к сожалению, как ни старалась, ничего не могла разглядеть в ночной тьме. Понятно было, что их вели к какому-то двухэтажному особняку, дверь которого была открыта. В электрическом свете проёма стояла хрупкая девушка. Её яркие соломенного цвета волосы с пробором посередине были аккуратно уложены волной. Широко раскрытые светлые глаза внимательно глядели через толстые линзы больших круглых очков. Маленький розовый ротик приветливо полуулыбался. Как заметила Молли, из-под белого халата медички виднелся воротничок розовой блузки, и в общем медичка производила впечатление услужливой маленькой девочки.
– Господин профессор вас ждёт, – сказала она, жестом пригласив войти. Судя по голосу, это она разговаривала с Эльзой у ворот.
К великой радости Молли, верзила с автоматом остался на улице. Пришедшие из мрака Эльза и Молли словно ослепли от яркого и густого света. Когда марево рассеялось, взору предстал просторный холл. Свет излучало множество матовых светильников, в строгом геометрическом порядке расположенных на потолке и стенах, облицованных белым похожим на мрамор камнем; вдоль стен справа и слева тянулся ряд одинаковых дверей, тоже белых – вся эта холодная больничная белизна неприятно поразила Молли. У левой стены стоял стол, на котором лежала большая книга и в который был вмонтирован селектор. Рядом стоял высокий табурет. Дежурившая здесь сестра почему-то любила его больше, чем самые удобные кресла.
На второй этаж вела двойная лестница. И по ней, не торопясь, спускался человек лет пятидесяти, невысокий, плотный, очень проворный и с некоторым намёком на галантность. В его движениях было что-то спокойное и мягкое, но вместе с тем в них была удивительная твёрдость и уверенность.
Увидев его, сестра почтительно, даже благоговейно отступила. Профессор Кернс подошёл к Эльзе и, приятно, но как-то лукаво улыбаясь, поздоровался. Из-под больших выпуклых очков виднелись его маленькие серые глазки, в которых время от времени хитренькими искорками вспыхивал ум.
– Прошу в мой кабинет.
Вслед за профессором Эльза и Молли поднялись по лестнице и оказались в длинном пустом коридоре с теми же светильниками, белыми дверьми и стенами. Здесь не было совершенно ничего необычного, и это очень разочаровало Молли, приготовившуюся уже увидеть нечто сверхъестественное. Придётся придумывать, чем удивить подруг. Единственное во всём этом, что удивляло саму Молли: обычно её догадки подтверждались не так молниеносно и не с такой точностью.
Молли никогда не бывала в профессорских кабинетах, но она не думала, что в них так скучно. Нет, сама Молли не выдержала бы и дня среди кучи книг. Но, если потрудиться, из кабинета можно сделать роскошную гостиную!
– Прошу садиться. – Профессор опустился в кресло за столом. – Что привело вас ко мне в столь поздний час?
Молли обожала, когда так витиевато изъяснялись.
– Очень серьёзное дело, – отвечала Эльза, нервно сжимая одной рукой другую.
Профессор всегда старался быть в курсе всего и кое-что из того, что ему начала рассказывать клиентка, уже знал. Он пристально наблюдал за Эльзой и, сделав свои выводы, налил в бокал успокоительного, будто это было самое изысканное вино, и подал Эльзе.
– Чем же я могу вам помочь? – заинтересованно спросил Кернс.
– Вы так знамениты, что… – У Эльзы не было сил продолжать: мысли безжалостно путались. – Я слышала, вы можете оживлять умерших… – Она не закончила и эту фразу: её перебил вкрадчивый смех профессора. Эльза вздрогнула.
– Трудно себе представить, какой нелепости может поверить общество! – Кернс перестал хихикать и, мягко улыбаясь, весело посмотрел на Эльзу. – Простите, но я не обладаю полномочиями бога. Насколько мне известно, медицина ещё не достигла таких высот, чтобы, как вы говорите, оживлять умерших. И не думаю, что когда-либо достигнет.
Не глядя на Кернса, Эльза решительно поставила бокал на стол и, хотя и без того сидела прямо, распрямилась, вытянулась так, что казалось, она сейчас зазвенит порванной струной.
– Вы не верите в медицину? – живо спросила Молли. Профессор был ещё очень даже ничего.
– Я верю в науку, а не в утопию, – серьёзно ответил Кернс.
Молли продолжала:
– Говорят, вы вернули к жизни всех, кто погиб при пожаре в городском театре.
– Слухи всегда несколько преувеличивают масштаб событий. Из театра ко мне была привезена только одна пациентка, она была жива, и ей просто требовался правильный уход.
– Значит, вы спасли безнадёжно больную? – лукаво улыбнулась Молли.
– Безнадёжных больных не бывает, бывают безнадёжные врачи, – жёстко заявил профессор. – Я не воскрешаю, я только стараюсь уделять пациентам должное внимание, не отговариваясь их неоперабельностью.
– Так уделите его мне! – воскликнула Эльза.
Кернс покачал головой.
– Зачастую мы даже не представляем себе, насколько наша жизнь зависит от наших желаний, а особенно от потребности выдавать эти желания за осуществимые. Я могу помочь вам, но не вашему мужу. Даже при всём желании я не в силах его воскресить. Сколько дней прошло после смерти?
– Н-неделя, – как Пауль, чуть заикаясь от волнения, ответила Эльза. – Шесть дней.
– Мы опоздали ровно на шесть дней. Вы знаете, глубокоуважаемая госпожа Урель, сколько времени может прожить человеческий мозг без кислорода? – Профессор как будто начал сердиться. – Максимум шесть минут – минут, а не дней.
– Значит, вы отказываетесь? – процедила Эльза, угрожающе глядя в его философски спокойные глаза.
– Я считаю бессмысленным что-либо предпринимать.
– Тогда могу ли я попросить об одной услуге? – немного помолчав, чуть слышно произнесла Эльза и вдруг вскрикнула: – Отправьте меня к нему! – Закрыла лицо руками и затихла.
В ответ Кернс вновь протянул ей бокал с успокоительным. Эльза послушно выпила лекарство, но бокал выскользнул из её дрогнувших рук на мягкий ковёр и не разбился. Профессор встал и, подойдя к Эльзе, поднял его.
– Я не могу поручиться за удачный результат.
– Пусть! – Эльза твердо взглянула ему в глаза. – Я готова заплатить любую цену, лишь бы вернуть его.
Кернс молчал, задумчиво, с каким-то внезапно сильным сожалением глядя не на неё, а на поднятый бокал. Эльза требовала от профессора понимания, но не желала понимать его.
– Раз вы полны решимости, я, пожалуй, возьмусь. Нам повезло, что после смерти прошло только шесть дней, а не девять или, к примеру, сорок. – Связавшись по селектору с сестрой, он попросил принести историю болезни и досье Поля Уреля и затем почти торжественно обратился к Эльзе: – Я выполню вашу просьбу, г-жа Урель, но только с некоторым условием.
– Разумеется, вам стоит только назвать сумму.
Профессор покачал головой.
– Поверьте, я вполне могу позволить себе работать безвозмездно. Подобных операций я ещё не проводил, к тому же я не реаниматор, хотя в этом случае вряд ли поможет и высококлассный специалист. Во избежание возможных претензий с вашей стороны ещё раз повторяю: я не даю гарантий на благополучный исход и потому снимаю с себя всякую ответственность в случае неудовлетворительного результата. Договор можно будет подписать в любое время.
Эльза вздохнула, отрешённо глядя на пол.
– Страшнее уже ничего не может быть.
Кернс оптимистично пожал плечами.
«Ого! И это всё про одного человека? – удивилась Молли, когда в кабинет вошла сестра и положила перед Кернсом не совместимое со своей хрупкостью количество папок. – Неужели у профессора на всех такие картотеки?» Молли оценивала сестру взглядом – как только женщина может оценивать женщину. За миловидное личико, маленький аккуратненький ротик и светло-карие глаза, которые, однако, как бы обескураживали своим безразличием, суховатую медичку можно было бы назвать симпатичной, если бы не её хищный нос.
Бегло просмотрев первую страницу документов, Кернс спросил:
– Полное имя вашего мужа Поль Кристиан Филипп Урель барон фон Кезедорф? Он немец? – Профессор остерёгся говорить о Пауле в прошедшем времени.
– Его дед по отцовской линии был немцем.
– Ага… Так, вот его самая поздняя фотография. Как интересно кровь играет, и, однако, какие симметричные черты лица… за полтора месяца до смерти… Впрочем, сердце в самом деле… Это хорошо. Очень хорошо! – словно пробормотав себе под нос магические заклинания, профессор обратился к Эльзе: – Нам потребуется донор, а у меня его нет.
– Кто же?.. – В глазах Эльзы вдруг сверкнули мстительные огоньки. – Винченсо Чезарини!
Кернс пристально взглянул на неё: застывшее лицо и неподвижный взгляд пациентки могли насторожить. Затем он вполголоса отдал помощнице какие-то указания, на что девушка коротко кивнула:
– Да, профессор. – Её энтузиазм был так искренен, что казался наигранным, и Молли всё это совсем не понравилось: что-то ей подсказывало, что всё плохо кончится.
– Операция должна быть проведена уже сегодня, и потому начиная с сегодняшнего дня весь послеоперационный период вы должны находиться в клинике, – отпустив помощницу, сказал профессор уже совсем другим, безапелляционным тоном.
Эльза кивнула. Начать всё сначала. Наконец-то начать жить. Теперь счастье казалось ей достижимым, совсем близким – да, чудо свершится! Иначе и быть не может.
«Чёрт! А профессор себе на уме! То-то он так быстро согласился… – насторожилась Молли, а тут ей вдобавок припомнилась ещё и зверская вооружённая охрана. – Ну, всё, хватит с меня приключений. Пора уносить ноги». Она подошла к хозяйке и тихо попросила:
– Позвольте мне привезти всё необходимое.
Но прежде, чем Эльза успела ответить, профессор громко объявил:
– Нет-нет, прошу вас, не утруждайте себя. Бетси обо всём позаботится.
– Стоит ли беспокоиться? – расплылась в улыбке Молли. Сдаваться она не собиралась.
– Молли, не оставляйте меня. – Эльза вдруг взяла её за руку.
Молли вздрогнула, мысленно проклиная хозяйку на чём свет стоит.
– Нужно предупредить шофёра, чтобы не ждал.
– Не волнуйтесь: всё уже сделано. – Профессор улыбнулся, и Молли что-то недоброе показалось в этой улыбке. А вдруг он ставит на людях жуткие опыты и только и ждёт, чтобы заманить в своё логово побольше жертв? Да уж! Теперь-то как раз были все основания волноваться.
Вдруг, заставив сердце Молли испуганно биться, раздался пронзительный сигнал селектора и послышался неприятно бодрый голос Бетси:
– Ваши приказания исполнены, профессор.
Кернс немедленно покинул кабинет. Переждав немного, Молли попыталась открыть дверь, но та оказалась заперта.
«Абсурд. Но, если уж пообещал, нужно выполнять», – думал профессор. Он не знал, как проводить операцию на трупе. Допустим, пересадить сердце. Но как очистить все сосуды? Как в конце концов устранить некроз? Как восстановить биохимию и каскады реакций? Как вернуть сознание и функции нервной системы? Как побороть необратимость? И зачем он ещё собирается оперировать? Кернс не заметил, как спустился на первый этаж. Сидя на своём любимом табурете, Бетси делала записи в большом реестре.
– Донор и реципиент доставлены, – отчиталась она. Внешнее безразличие помощницы вдруг возмутило профессора.
– Где же тело? – требовательно спросил он.
– В машине.
– Ну так распорядитесь, чтобы его принесли сюда. И займитесь Элоизой Урель.
Бетси вскочила, засуетившись.
– Сию минуту всё будет исполнено, профессор! – И выбежала на улицу.
«Что с ней? – подумал Кернс. – Надо повнимательнее за ней последить».
В половине второго ночи Кернс и его помощница склонились над трупом. Осмотрели: снаружи ткани ещё не были сильно повреждены.
– Это безнадёжно, Бетси, – ласково сказал профессор.
Сдержанная англичанка вдруг расцвела как роза.
– Вы думаете, господин профессор?
Кернс кивнул.
– Жизнь после смерти невозможна. Но, если он умрёт ещё раз, это будет колоссальный, неслыханный прорыв в науке.
– Я верю в вас, профессор! – горячо заявила Бетси, и в глазах Кернса заблестели довольные хитренькие огоньки.
– Донор под наркозом? – бодро и обнадёживающе спросил он, хотя это было ясно.
– Конечно, профессор! Удивительно, но он годен на 100%. Даже группа крови А, и резус отрицательный.
– Отлично, Бетси! Можно начинать.
(продолжение должно последовать)