Эдгар По
В его глазах фиалкового цвета
Дремал в земном небесно-зоркий дух.
И так его был чуток острый слух,
Что слышал он передвиженья света.
Чу. Ночь идет. Мы только видим это.
Он — слышал. И шуршанье норн-старух.
И вздох цветка, что на луне потух.
Он ведал все, он — меж людей комета.
И вруг безвестный полюбил того,
В ком знанье лада было в хаос влито,
Кто возводил земное в божество.
На смертный холм того, чья боль забыта,
Он положил, любя и чтя его,
Как верный знак, кусок метеорита.
Шелли
Из облачка, из воздуха, из грезы,
Из лепестков, лучей и волн морских
Он мог создать такой дремотный стих,
Что до сих пор в нем дышит дух мимозы.
И в жизненные был он вброшен грозы,
Но этот вихрь промчался и затих.
А крылья духов, – да, он свеял их
В стихи с огнем столепестковой розы.
Но чаще он не алый – голубой,
Опаловый, зеленый, густо-синий, –
Пастух цветов, с изогнутой трубой.
Красивый дух, он шел – земной пустыней,
Но – к морю, зная сон, который дан
Вступившим в безграничный Океан.
А это точно про ОленЪя писалось!
Олень
Полнеба взято северным сияньем,
Горящей ризой неба над землей.
Даль Севера полна молочной мглой,
Застыло море круглым очертаньем.
Нет счета снежно-льдяным созиданьям.
Скала звенит. И ветер над скалой
Из снега строит небу аналой,
Поет псалмы и тешится рыданьем.
От облака бежит проворно тень.
Мечтая о приснившемся обеде,
Лежат как груды белые медведи.
Не мрак. Не свет. Не час. Не ночь. Не день.
На вышнем небе ковш из желтой меди.
И смотрит в высь, подняв рога, олень.
Глагольные рифмы
Ко мне плясунья близилась, качаясь,
Я был на океанском берегу, —
Глагольных рифм избегнуть не могу.
Волна взрастала, солнцем расцвечаясь.
Своей внезапной выдумкой венчаясь,
Она росла, как травы на лугу,
И вдруг дробилась в инее, в снегу,
В паденье лёгкой пеной источаясь.
"Хотела б я быть рифмою твоей!" —
Мне Лохвицкая Мирра прошептала.
О, рифмы есть различного закала.
И я клянусь всей звонкостью морей:
В глагольных рифмах сладости немало,
Коль рифма рифму вдруг поцеловала.