После стычки с бандой

[mjaso]

– Что будет с тем, которого ты ударил?
– В лучшем случае диагностируют переломы нижних конечностей. – Уставший или до глубины души потрясённый тем, что сделал, он говорил тихо и задумчиво, безо всяких эмоций.
Я поёжилась.
– Брр! Ужасно. Даже предполагать боюсь, что тогда будет в худшем.
– В худшем – не диагностируют. То, что я справился, ещё не значит, что это моё. Лучше мне было бы не бить его, а принять в качестве пациента.
– А почему бы тебе не сделать это сейчас? – предложила я, обрадованная проснувшейся в нём совестью.
– Переигрывать поздно. Кто поверит?
– Да все. Мало ли, раскаялся, решил помочь бедняге, загладить вину.
Он покачал головой.
– В добропорядочном обществе – может быть, а для бандитского мира слишком подозрительно. Да и я ни в чём не раскаиваюсь. Просто я бы правильно диагностировал.
– То есть? – опешила я. – Будь твоя воля, он вообще никогда бы с койки не встал?
– Встал бы, только в нужное время.
Я уже пожалела, что завела с ним разговор, когда он в кои-то веки был настроен на откровенность.
– Ну, ты зверь. А таким паинькой прикидываешься!
Он вздохнул, словно сожалея, что я его раскусила.
– Всё как раз наоборот.
– Нет, я понимаю, они бандиты, но всё же… Разве это оправдание жестокости? Зачем тебе вообще бутафорский нож, если ты и без него с одного удара можешь так покалечить?
– Чтобы этого не делать.
– А я-то поверила! Даже когда взялась за рукоять, ничего в суматохе не поняла.
– На то и был расчёт. Если бы ты не поверила, то и они могли бы не поверить.
– А если бы они напали? А? У них-то пёрышки настоящие!
Он взглянул на меня решительно и жёстко.
– Тогда бы они собственноручно порезали своего главаря, лёгкой царапинкой он бы не отделался. Если у них планировалась какая-то вылазка, им придётся либо отложить её, либо набирать новых людей. Кому-то это определённо сыграет на руку, но это уже не моё дело. Шантрапа – не мой уровень.
– Неужели? – вспылила я. – Чёрт побери, твоя дурацкая самоуверенность хороша только с барышнями! И то, пока ведёшь себя прилично. Нет, надо же хотя бы немного соображать, когда тебе грозит настоящая опасность!
Тут же смягчившись, он приобнял меня одной рукой.
– Сейчас – в данную минуту – нам ничего не грозит. Я всё держал под контролем. А у тебя ведь была табуретка.
– Хорошо, что я вовремя спрятала нож.
– Молодец, напарник, – произнёс он так значительно, что я даже смутилась.
– Ну, просто не умею с ножом. Табуреткой как-то привычнее.
Виктор громко, весело рассмеялся и прищурился с игривым огоньком в глазах.
– Женщина-мечта! Оружия не приемлет, но табуреткой огреет, если что.
– Смейся-смейся, – проворчала я. – Знаешь, когда я подумала, что ни могут причинить тебе вред… Я бы их голыми руками задушила, честно!
– А я им так и сказал, – похвастался он и прибавил негромко и доверительно: – Только не увлекайся. Ладно? Ты ведь всё ещё невеста солидного доктора. Я не буду паниковать, как Жозе, от того, что пробуждаю у кого-то звериные инстинкты защищать своего детёныша. Моё самолюбие приучено к гибкости и нисколько не страдает от подобных ролей. Но для меня гораздо большее искушение воспользоваться этим, чем для Жозе. Понимаешь?
– Понимаю. Без авантюр тебе никак, да? Почему ты живёшь такой жизнью?
Он пожал плечами.
– Историки на подобные вопросы отвечают обычно: «Так исторически сложилось». Началось всё с поиска наиболее доступного заработка, а теперь… Возможно, иначе никак.
Мне стало страшно за него. А что если он в этой погоне за адреналином убедил себя, что ему никто не нужен? Тогда он заранее себя обрёк на одиночество. Даже если через много лет он осознает свою ошибку, всё равно уже ничего не сможет исправить.
– Виктор, это очень опасный путь. Опаснее, чем просто перейти дорогу шайке застёгнутого или кого другого.
– Может быть, – кивнул мой друг и усмехнулся. – Только ему не говори, а то возгордится. – И, внезапно взволнованный, он с блеском в глазах схватил меня за плечи. – Если когда-нибудь он тебя спросит, раскаиваюсь ли я, что втянул тебя в это, скажи, что не раскаиваюсь. Потому что иногда единственный способ остаться в стороне – это броситься в самую гущу событий. Если на каком-то этапе я не смогу тебе помочь, это не значит, что я тебя предам или перестану прикрывать. Он не понимает, что такое доверие, какая это ценность, какая сила и чего с её помощью можно добиться. Если ты научишь его этому, я буду тебе очень благодарен.
– Лучше научу Жозе. А тот сам отвалится, если перестанешь искушать судьбу. Рано или поздно шайку пересажают или перебьют. Нельзя бесконечно искать приключения себе на голову. Если ты ничего не сделаешь сейчас, потом ты себя изменить не сможешь: не будет опыта, соответствующего возрасту, не будет гибкости, способности влюбляться, растворяться в другом человеке.
Виктор отпустил меня и скептически хмыкнул.
– Зато появится исключительная мотивация: найти себе на старости лет того, из кого можно вить верёвки. Это приятнее, чем влюбляться, да и попроще. Так что не волнуйся, не пропаду.
– Даже не надейся, любезный женишок, что я позволю тебе так низко пасть, – в тон ему заявила я и крепко подхватила его под руку.
Может быть, именно такой поддержки он от меня и ждал. Иначе зачем ему понадобилась нелепая история с помолвкой? Это и вправду формальное оправдание моего присутствия рядом. Кто-то должен был разрубить путы маргинальных связей, положить конец опасным похождениям и разрушить стену высокомерия, за которой прятался мой друг. Кто-то должен был возродить его веру в себя и показать, что любить – не страшно. Если Жозе был не способен на рыцарскую тонкость, да и научить его проявлять характер в отношениях оказалось задачей весьма долгосрочной и кропотливой, то кто-то же должен был взяться за Виктора, пока время не было окончательно упущено. Конечно, он не мог мне помочь, да и требовать этого значило бы требовать от врача, чтобы тот самого себя прооперировал. Но меня только радовало, что мой друг делился со мной сокровенным и доверял мне едва ли не больше всех на свете. Ради его счастья я была готова жить и находить в этом высший смысл.
Виктор внимательно посмотрел на меня и промолчал.