Вообще до меня только дошло, что писалось и пишется это всё в условиях моратория на смертную казнь. А, в общем, если блюсти какие-то исторические соотвествия, то, пардон, возможно, не тюряга Паулю грозила бы за несколько убивств (и нехай, что непреднамеренных), а смерть. Простите, тогда все игры в «а вот уйду я от вас» бессмысленны, потому что, блин, сдайся полиции, покайся и обретёшь вечный покой, что огород-то городить.
Пока хочу сделать небольшой фичок из имеющихся сцен. По дороге в метро писала начало. Тупо маленький вгруз в сюжет. Вгрузик.
___________
Единственное, что ему оставалось, — это визиты к доктору. Появляться на людях становилось всё небезопаснее. Расследование приобретало всё больший размах, и комиссар наверняка разослал ориентировки по всему городу, как говорил доктор. В том, что касалось дела, Пауль теперь всё больше верил ему. В любой работе доктор проявлял исключительную чёткость — Пауль оценил. Только в личном Виктор был уклончив, как будто всё время лгал и скрывал настоящие мотивы. Но даже собственное будущее беспокоило Пауля не так сильно, как взаимоотношения с доктором, от которого он сейчас зависел не только физически, но и морально. Ему Пауль был обязан своей жизнью и свободой. Если бы не связь Виктора с комиссаром полиции и не корыстное желание прибрать к рукам самого уникального из пациентов покойного профессора Кернса, да и вообще, пожалуй, самого уникального пациента в истории медицины, то Пауль давно бы уже сидел в тюрьме за убийства (уже недоказуемо, что непреднамеренных) или был бы пущен на опыты. Новая непрошенная жизнь, вслепую дарованная профессором, словно инструментом в чьей-то карающей руке, только из жалости к обезумевшей вдове поставившим заведомо неудачный опыт ценою ещё одной жизни, — это воскрешение превращало Пауля из человека, из личности, обладающей всеми правами, в лабораторную крысу, с которой можно было делать что угодно, которую можно было гонять по лабиринту и резать, будто она не чувствует боли, потому что уже мертва. Воскреснув, Пауль переставал быть человеком в глазах других. Он это знал. И Виктор был единственным, кто не переставал видеть в нём человека. Во всяком случае, Пауль надеялся на это.
За последние месяцы Виктор стал для него единственной связью с миром. Если не целиком заменил этот мир. Глядя на Виктора и невольно сравнивая себя с ним, Пауль приходил в уныние. Другой, демонстративно прекрасный, доктор являл собой воплощение всех возможностей и качеств, которые Пауль безвозвратно потерял.