Утром наконец-то посмотрела серию телесериала «Достоевский». Всё не хотелось, ибо формат телесериала уже штампово ассоциируется с чем-то не очень серьёзным. (Два дня слушаю вечером по Культуре лекции по Достоевскому. О, вчера вообще у меня нечто вроде прозрения случилось, здорово.)
Потом слушали полемику Сараскиной и Хотиненко. Дружно с мамой пожалели, что их вместе на одну передачу пригласили и как бы «столкнули».
Мама заняла позицию Хотиненко. А я, как обычно, за обоих. Хотиненко прав как режиссёр, решающий задачу реалистично показать эпоху и образ писателя, обратить на него внимание. Сараскина — человек в хорошем смысле правильный — права в стремлении сохранить высокий образ писателя, не очерняя. Мама ругалась, ругалась на её многолетнее увлечение Достоевским и потому узость взгляда. Я говорю: «Пусть живёт, она хорошая». Ну, правда: она несёт высокую нравственность, как бы «переводит» Достоевского. Зачем на неё нападать? Мама спохватилась: «Да-да, пусть живёт, пусть здравствует». Мол, пусть несёт свет и открывает людям Достоевского.
Про какую девочку спорили Сараскина и Хотиненко (именно по фильму), мы так и не поняли (видимо, в первой серии было, которую и я и мама пропустили, или в последующих). Но мне уже начали поднадоедать мамины рассказы про участие молодого Достоевского в одном коллективном преступлении.
Думаю, на самом деле, если это правда, то Достоевскому изнутри известно, что такое узы совершённого коллективно преступления — «узы крови», о которых вчера говорила лектор (по «Бесам»).
Вообще моё убеждение, что любой писатель просто так ни о чём не пишет и действительно в своих произведениях так или иначе пишет о себе. Если не буквально о совершённом им самим, то о тех вопросах, которые его волнуют. А если что-то волнует, то не просто так. Другое дело, что судить за что-то и умалять значимость писателя и его произведений никто не имеет права, в каким бы человеком он в жизни ни был.
Пока кино смотрели, на эпизоде, когда Достоевский закрутил роман с Аполлинарией (вот она как-то мне не очень понравилась в фильме, вправду какая-то маленько демонстративная и как будто штамповая кокотка, я её иначе представляла), спрашиваю:
— А как это он, при живой Исаевой вторую женщину заводит?..
Мама скептически усмехается:
— Как и каждый мужчина, для мужчин это обычно.
Ну так то мужчина: может, для какого-то мужчины это обычно и нормально (а может, и не для мужчины тоже ). А то Достоевский, он же не просто мужчина, он же — ДОСТОЕВСКИЙ.
Мама:
— Он влюбчивый был, увлекающийся.
И тут я подумала, что от О. буквально на днях слышала подобную историю: мужчина при больной жене находит другую женщину. Может, даже не обычно, а просто свойственно людям вообще. Может, и Достоевский актуален — не потому что нравственный столп/железобетонный памятник со взглядом извне, а потому что как раз сам человеком был, изнутри всё чувствовал и решал прежде всего для себя какие-то нравственые вопросы. Как говорится, ничто человеческое.